Нукер Тамерлана

– Смотрите, – сказал Дмитрий.

Ровная линия слонов пришла в движение: на них неслось громадное стадо обезумевших от ужаса буйволов и верблюдов с полыхающими на спинах кострами. Погонщики, запалившие их, бегом возвращались к своему войску. Индийская легкая пехота была сметена в считанные секунды.

– Ай да Тамерлан… Ай да сукин сын! – произнес Дмитрий по-русски.

Слоны испугались огня. И, став неуправляемыми, раздались в стороны, кинувшись с трубными криками на фланги собственного войска. А там уже кипел бой, и отряды Тамерлана, начавшие сражение на флангах, поспешно отступали, чтобы не мешать слонам сделать их работу.

– Видели? – громко спросил Дмитрий, не оборачиваясь.

Заревели трубы, зовущие в атаку: пришел черед центра вступать в бой.

Дмитрий сжал древко копья и махнул им.

– Пошли, – выдохнул он и оскалил зубы.

* * *

Сражение может длиться часами, сражение может длиться днями, но это всегда одно растянутое мгновение. Оно вне времени и пространства. Оно само – и время и пространство. Время смерти и пространство смерти.

Дмитрий хотел бы взглянуть, как ведет себя во время битвы солнце. Может, оно, словно сумасшедшее, стремительно катит от одного края горизонта к другому? После сражения он в очередной раз удивится, как сжалось время, как незаметно промелькнуло, пока он выживал, убивая других.

В бою выживает тот, кто умнее. Умнее всем сразу: умом и телом. Кто способен стать одним большим глазом, озирающим вокруг себя на все триста шестьдесят градусов; кто способен стать лишь довеском к быстрой стали, доверив ей всего себя без остатка. Кто быстрее, чем бросок змеи, и устойчивее, чем слон.

Некогда смотреть на небо. Некогда думать. Надо просто все замечать. Видеть лужу крови, кишки, вывалившиеся из распоротого брюха мертвой лошади, отрубленную голову, некстати подвернувшуюся под ногу – можно поскользнуться, или споткнуться, или упасть. Упасть легко – подняться в сутолоке не в пример тяжелее. И земля под ногами предательски раскисает и хлюпает грязью – она не в силах впитать всю кровь, которая на нее льется. Надо не только видеть, но и слышать. Слышать тяжелое дыхание торопящегося врага, который покончил со своим противником и теперь спешит на помощь своему товарищу. Он не зайдет с лица, а нападет сбоку или постарается навалиться со спины. И ладно бы, если он один… Надо не только видеть и слышать, но и чувствовать. Чувствовать свистящую на излете стрелу – куда она летит, не к тебе ли? Чувствовать брошенный издали метательный топорик или тонкий дротик с узким, способным пропороть кольчугу острием, чтобы вовремя отпрыгнуть в сторону или отбить. Надо замечать все.

* * *

Войско султана Махмуда не выдержало нападения собственных боевых слонов, напуганных огнем, и натиска армии Тимура. Оно обратилось в бегство. Тимур преследовал индийцев, которые сражались с отчаянной храбростью обреченных, – но лишь те, кто не мог спастись бегством.

* * *

Дмитрий парировал два удара одновременно: противника спереди – щитом, противника сзади – скользнувшим за спину клинком бастарда. Меч откликнулся на удар протяжным звоном, словно камертон. Он крутанулся волчком, плавной широкой дугой выводя меч из-за спины. Карусель получилась отменная: похожий на изогнутый птичий клюв топор переднего противника застрял в щите, и тот, стараясь удержать оружие, не удержался на ногах, растянулся на земле, открыв незащищенную спину. Заднему противнику вишневый от крови клинок бастарда снес половину черепа.

Добивая упавшего ударом острия меча между лопаток, Дмитрий заметил, что мертвец, лишившийся верхней части головы, продолжает стоять. Топор крепко засел в щите, от его рукояти отходила кожаная петля, в которой болталась рука владельца. Дмитрий наступил на локоть убитого и дернул щит вверх. Сначала с треском сломалась рука, затем с треском выскочил застрявший топор. И тут стоящий мертвец осел и завалился на спину. Верхняя, срубленная часть черепа с чудом удержавшимися на макушке остатками шлема оказалась у покойника между ног, и она, словно удивленная происшедшим с ней, смотрела на Дмитрия с земли широко раскрытыми глазами, которые закатились в последней предсмертной судороге.

Он с размаху ударил ногой по этим раскрытым, мертвым глазам. Половинка головы подскочила и разделилась надвое, из нее выпала оставшаяся в черепном своде часть мозга. Пустая кость в шлеме покатилась по земле, словно тарелка, которую пустили катиться ребром, навстречу рослому воину с секирой, бросившемуся на Дмитрия из сутолоки рядов индийцев. Среди своих индус наверняка считался великаном, а Дмитрию он бы едва достал до ключиц. Дмитрий отмахнулся щитом от секиры и убил индуса прямым, колющим ударом меча в живот. Он толкнул ногой дергающееся в агонии тело, снимая его с клинка, и быстро развернулся на месте, встревоженный хриплым и пронзительным ревом.

Сквозь массу сцепившихся людей пер слон. Мотая хоботом, он кидался из стороны в сторону, топча всех подряд. Толстые попоны защищали его от стрел и копий, на бивнях – заостренные металлические чехлы, блестевшие, словно смазаны маслом. Серые колонны ног охватывали широкие браслеты, ощетинившиеся гранеными шипами. Сразу за головой слона сидел согнувшийся в три погибели вожатый. Жив он был или мертв, Дмитрий не мог разобрать: погонщик тряпичной куклой дергался вслед за рывками животного, но никакой другой активности не проявлял. Слон действовал по своему усмотрению. В башенке на его спине сидело трое лучников – живых и здоровых, в отличие от четвертого, который свесился через, невысокий бортик. Троица била стрелами и орала что-то невразумительное.

Слон шел прямо на Дмитрия. Один из лучников пустил в него стрелу. Дмитрий поднял щит, и стрела с глухим стуком вошла в него.

– Ну вот и лошадка, – пробормотал он. – Как раз по росту… – И крикнул: – Сук! Ты старший!

А сам побежал на слона, забирая вправо, чтобы оказаться сбоку от зверя и иметь возможность закрываться щитом от стрел. Он ждал, что животное кинется на него, но слон его не заметил, поглощенный погоней за живчиком в сине-белом мундире. Этот солдат из чужой сотни был незнаком Дмитрию, но помог ему, даже не подозревая, что совершает столь благородный поступок. Солдат, видимо, вознамерился убить зверя в одиночку и тем заслужить славу великого бойца. Быстрый и верткий, он ловко кружился, ускользал от слоновьих ножищ, размахивал кривой сабелькой и кричал:

– Ну, давай хватай меня! Хватай!

Он провоцировал зверя, чтобы тот попытался схватить его хоботом, – считая, наверное, что удар по хоботу должен слона убить. Однако слон был уже научен горьким опытом и хобот, окрашенный кровью, держал вне досягаемости. Лучники обстреливали смельчака из своей башенки, но солдат вертелся, как ошпаренный бес, и успевал все: и убегать от слона, и прикрываться от стрел, и даже отбивать их кривой саблей.

Защитную попону на боку слона покрывали круглые и крупные стальные бляхи. Дмитрий проскользнул к боку животного, по дороге отправив на тот свет подвернувшегося под меч легковооруженного пехотинца, и на ходу стряхнул с предплечья щит; бастард он сунул в ножны.

Он прыгнул на бок зверя – это был самый рискованный момент: если соскользнет, то может свалиться прямо под задние ноги. Бляхи, к счастью, оказались чем-то вроде больших заклепок и крепились к попоне только по центру. Дмитрий ухватился за верхние края двух блях и рванул тело выше – к крепежным ремням башенки. Повиснув на боку слона на прочном кожаном ремне, он подошвой отогнул от попоны одну из блях и попытался опереться на нее ногой – сорвется или нет? Бляха выдержала. Удовлетворенный, Дмитрий освободил правую руку и без спешки вытащил меч. Теперь можно было не торопиться – он оказался в зоне, недоступной для стрел лучников: горизонтальная площадка, на которой крепилась конструкция боевой башни, была немного шире, чем спина зверя, и нависала над головой, словно узкий карниз.

Слон почувствовал на боку лишний вес и закружился на месте, стараясь его сбросить.