Страница 16 из 31
- Обещал поискать. Может, уже и нашел. Прошло больше двух недель.
Машка размышляла, хмуря брови.
- Мне не верится, будто Ковач боится, что все узнают про его отца или деда, которые могли быть виноваты в большой аварии - тогда ведь и люди погибли. Что-то другое его смущает ... Но что?
- Может, еще узнаем. Так твой отец собирается заниматься этой реабилитацией, даже несмотря на то, что Ковач его чуть ли не послал?
- Собирается. Отец считает, что в Коваче до сих пор может говорить обида. С завтрашнего дня он начинает готовить документы.
- Вот тогда, думаю, все и выяснится. А я попробую еще раз Никодимыча потрясти.
- Попробуй обязательно.
Мы дошли до катка и два часа катались с огромным удовольствием: выделывали на льду кренделя и восьмерки, и нам было весело, как редко бывает. Был момент, когда Машка, не вписавшись в поворот, с разгона врезалась в меня, и я ее удержал, проехав назад метра на три, но на ногах устоял - и в груди у меня что-то екнуло ... Мне не хотелось отпускать Машку, когда она опять обрела равновесие, а она поглядела на меня так серьезно, как будто это поняла.
Домой мы стали собираться только, когда осознали, что совсем выдохлись и проголодались. Машка взяла нам в кафе палатке при катке (вот когда я с горечью подумал, что это я должен ее угощать, но у нее есть карманные деньги, а у меня нет) по половинке пиццы и по пластиковому стаканчику горячего чая.
Домой мы шли не спеша, чувствуя гудение в ногах.
- Послушай, - сказала Машка. - А почему бы нам не на пасть на Никодимыча прямо сегодня, в выходной? Он наверняка дома. Попробуем его как следует потрясти.
- Да его и трясти не придется, - рассмеялся я. - Ты же знаешь, он всегда рад слушателям.
- Вот и двинем к нему после обеда, а?
- Хорошо! - Я безумно обрадовался. Получалось, мы с Машкой проведем вместе целый день до вечера. Такого еще не бывало. - А потом и с собаками погуляем. Я через часок за тобой зайду?
- Только домой за мной не заходи, - сказала Машка. - А то мои обязательно будут поддразнивать меня насчет «женихов». Давай в три часа около моего подъезда.
Мы расстались на перекрестке, на котором наши пути расходились в разные стороны, и я весело побежал домой. За обедом я попросил вторую порцию картошки с грибами и «смолотил всю еду», как мои в таких случаях говорят, мгновенно и в полтретьего, с запасом, вышел из дому.
Я шел не спеша, придумывая, что сказать Машке умного, интересного или смешного, чтобы перед ней блеснуть. К ее дому я подошел без десяти три и остановился через двор от ее подъезда, у детского грибочка, засыпанного снегом, решив, что глупо болтаться у самого подъезда, лучше я выжду не сколько минут, а потом подойду.
В три часа уже начинало смеркаться, но было еще довольно светло. И - ни одного человека во дворе.
Я рассеянно огляделся, и мое хорошее настроение как ветром сдуло: я увидел тот самый «форд эксплоер», в котором к Машкиному отцу приезжали бандиты. В нем, насколько я мог различить, сидела вся троица - Кореец, Гильза и Бегемот.
Джип стоял так, что я его отлично видел, а от Машкиного подъезда он был загорожен двумя коробками гаражей - и при этом сами бандиты за движением вокруг подъезда вполне мог ли наблюдать.
«Машке ни в коем случае нельзя выходить из дому!» - подумал я и побежал к подъезду. До трех часов оставалось еще несколько минут - вполне достаточно времени, чтобы пере хватить Машку у лифтов, вернуть ее домой, и пусть ее отец вызывает милицию ...
Но и Машка вышла чуть пораньше, когда трех еще не было .
Она сошла с бетонных ступенек подъезда на тротуар, стала оглядываться, увидела меня. Джип бесшумно тронулся с места.
- Беги домой! - закричал я, размахивая руками. - Беги!
Она сначала не поняла ... а потом было уже поздно. Джип остановился рядом с ней, бандиты выскочили и быстро запихнули ее в машину. Я успел добежать, попробовал ухватить Машку, уже исчезавшую в салоне джипа, за ногу и вытащить ее наружу. Гильза врезал мне так, что я отлетел на тротуар. Дверцы захлопнулись, джип поехал, набирая ход. Я вскочил, вцепился в ручку двери. Машина резко прибавила в скорости, меня несколько метров проволокло по асфальту, потом пальцы разжались, и я покатился кувырком. Когда я очнулся, абсолютно обалдевший, моя куртка была разорвана, через щеку и скулу тянулась кровоточащая ссадина, а джипа уже не было.
Я немедленно вскочил на ноги и, не раздумывая, помчался к «инженерному дому», к Ковачу.
Почему я так поступил? Уже потом я думал, что разум нее и логичнее было бы поднять шум, рвануть к Машкиным родителям, вызвать милицию ... Но я не сомневался, что милиция тут не поможет, помочь может только Ковач. Не сомневался - и все, называйте это как угодно: глупостью, верой в Ковача, верой в чудо ...
До его дома я добежал за рекордное время. Перемахнул через все ступеньки разом, распахнул входную дверь, толкнул дверь квартиры, и она открылась - Ковач очень часто не запирал дверей, когда был дома.
Я пробежал через прихожую, ворвался на кухню. Ковач сидел за столом, совершенно неподвижный, руки со сжатыми кулаками лежали на столе ... Он был настолько похож на монумент, что я в растерянности остановился. Мне уже доводи лось видеть подобные его состояния, но я никак не мог к ним привыкнуть.
Ковач медленно повернул голову в мою сторону, и опять по его лицу пробежала эта странная волна, будто он из состояния глубокой заморозки возвращался к реальности.
- Там! - выдохнул я. - Они Машку схватили!
- Кто они? - спросил он. - Какую Машку?
- Директорскую дочку! - И добавил неожиданно для себя: - Ты ж обещал директору защитить его семью, я слышал!
Он встал, Поглядел с высоты своего роста на мою разорванную и испачканную куртку, на ссадину на щеке ...
- Обещал, - проговорил он. - И выполню обещание.
Мы с Ковачем вышли из дома в зимние сумерки. Он ступал медленно и размеренно, но я с трудом за ним поспевал.
Выйдя на улицу, Ковач огляделся.
- Ее в ту сторону повезли! - показал я. Он коротко кивнул:
- Я знаю.
«Откуда он может знать?» - подумал я.
Ковач поднял голову, вглядываясь куда-то в небо. Я поглядел туда же.
Высоко в темном небе, в свете луны и ярких, как светлые искры, зимних звезд, появилось какое-то темное пятнышко. Оно начало резко, почти пикируя, снижаться и оказалось огромным черным вороном. Спустившись метров до двадцати, ворон хрипло каркнул и полетел в сторону от дороги, наискосок через поля и через замерзшую реку. Ковач немедленно зашагал в том же направлении.
Он шагал, а не бежал, и его шаги были не очень-то энергичными, но я почти сразу отстал. Мне оставалось идти по следам Ковача - глубоким вмятинам в плотном снегу. Наст был жесткий, обветренный, и казалось странным, что он так проламывается под Ковачем. После меня следов на нем не оставалось. Разве что еле заметные оттиски в свежей поземке, которую намело поверх наста всего-то на миллиметр другой.
Я бежал вдоль цепочки следов, бежал изо всех сил. Сердце у меня в груди колотилось так, будто готово было вот-вот вы прыгнуть, дыхание сбивалось. В какой-то момент я понял, что сейчас упаду и не встану.
Бегай я так на школьных соревнованиях, я стал бы чемпионом школы. Но Ковача я догнать не мог. Да что там догнать разглядеть! Было впечатление, что он понесся с реактивной скоростью и что теперь уже за десятки, если не за сотни кило метров от меня.
Я перебежал замерзшую реку, прошел стороной мимо редких домишек деревушки Коржеево (которая считалась почему-то городским предместьем), нырнул в перелесок. За этим перелеском была большая развязка шоссейных дорог, с кольцевой городской там был выезд на главные трассы, ведущие на запад и на север.
В перелеске стояла мертвая тишина. Снег несколько раз скрипнул под моими ногами, и мне стало жутко. Казалось, кто-то подкрадывается ко мне со спины. Я взмок, пот застилал мне глаза. На секунду я остановился, чтобы снять шапку и вы тереть лоб, и сразу почувствовал, как ноги у меня отнимаются, будто обрадовались, что я больше не заставляю их работать на полную мощь.