Страница 122 из 127
Эх, Куропаткин… Куропаткин…
Я ведь долго думал, переболел этот вопрос; ведь все были за Куропаткина: всё общество, газеты, император Вильгельм…
Выходит, ошибались… но я сам остановился на нем; Вдовствующая императрица Мария Федоровна тоже была за него, но нет, я сам решил назначить! Значит… Моя вина… мне и исправлять!
А что у Вас за конфликт с ГАУ?»
«Считаю, что Главное артиллерийское управление заказывает у промышленности, по-моему, слишком мало и даже свои заводы не пустило до сих пор полным ходом; поэтому могут оказаться нехватки.
Написал туда письмо. ГАУ мне на это ответило, что это дело артиллеристов, они сами знают, что им надо и что у них есть!»
«Это Военному Министру они так ответили?»
«Так точно… По моему предложению Военный совет постановил указать Главному артиллерийскому управлению на необходимость скорее пополнить боевой расход оружия и патронов и обсудить, достаточны ли комплекты запасов и производительность заводов? И что же? Нет ответа.
Я вторично доложил Совету, что артиллеристы медленно пополняют имущество, отправленное на Восток: деньги на это были разрешены Министерством Финансов ещё 15 июня, а только теперь, через девять месяцев, у меня испрашивается утверждение заготовительной операции! И Военный совет вновь меня поддержал, но его громы были снова бессильны…»
«Да… а Васька слушает, да ест…»
«Да ведь что особенно обидно, Ваше Императорское Величество? Как гром грянет, креститься будет поздно. Боюсь, очень скоро выясниться, что мои опасения относительно недостаточности артиллерийского снабжения были вполне основательны, вот тогда забегаем, как ошпаренные… но – как мы тогда потребное подвезём? Сибирская дорога отправляет четыре пары поездов в сутки… сейчас, сейчас в колокола надо бить! Набатом!»
«Господи, Слава Тебе, Вседержитель, что наконец послал мне верного соратника…
Александр Федорович, работайте спокойно! Ежели кто впредь с Вами будет конфликтовать – посылайте его прямо ко мне… а я его тоже пошлю! Куда – нибудь…
Но что же делать с Куропаткиным?»
«Так ведь – ежели позволите дать совет… использовать! По назначению… ведь отличный теоретик, превосходный начштаба… при хорошем командующем!»
«Где же его взять-то, хорошего… вот разве…»
… Когда Редигер, радостный, выходил из Царского кабинета, кто-то из толпящихся в приёмной вельмож прошипел ему в спину:«Византиец! Интриган! Очкастое ничтожество…»
…«Батарея! Шрапнелью, трубка десять, Угломер пятнадцать-двадцать два, прицел Восемьдесят, Уровень больше два, основному, один снаряд!»
Наводчик «основного», третьего орудия, отжав стопор, установил на поворотной головке панорамы треугольничек против отметки «1522», по шкале тысячных… потом, вжавшись глазом в окуляр панорамы, начал вращать штурвал горизонтальной наводки.
Вся верхняя часть орудийного станка, вслед за длинным стволом, поплыла влево – до тех пор, пока в центре перекрестия окуляра вновь не появилась, увеличенная в четыре раза, точка наводки – установленная старшим офицером, на которую была направлена панорама до тех пор, пока не было задан угломер… теперь ствол смотрел точно в противоположном направлении окуляра панорамы – строго по направлению пятнадцать-двадцать два…
Теперь наводчик вращал другой штурвал – наводки вертикальной – и длинный, как лебединая шея, ствол поднялся на нужное число делений… теперь дальность полёта снаряда достигла бы четырёх тысяч метров, если бы трубка была установлена на удар…
Потом наводчик подкрутил уровень – и снова поднял ствол – чуть-чуть, чтобы пузырёк воздуха в стеклянной трубочке занял положенное ему место – между двумя делениями, точно посредине… вот от сюда и артиллерийская шутка – «выгнать пузырёк на середину», то есть занять исключительно горизонтальное положение…
За это время установщик специальным деревянным ключом с медной обечайкой установил нужные деления на трубке снаряда… лязгнул поршневой затвор, заряжающий со звоном дослал унитарный «патрон»… снова лязг затвора…
«Готов!»
«О-огонь!» – Старший Оофицер Батареи (СОБ) резко, рубанув воздух, взмахнул флажком.
«О-орудие!» – старший расчёта продублировал команду…
Стреляющий дёрнул заранее натянутый шнур.
Звонкий удар по ушам… взблеск пламени, быстро тающий дымок, резкий запах пороха… шипение на песке выброшенной стрелянной гильзы.
СОБ, прижимающий к уху телефонную трубку…«Левее два! Больше пять! Батарея, один снаряд! Залп!»
… Над местом японской переправы в воздухе вспыхнули роскошные, ватно-белые облака разрывов.
Вода вскипела, точно прошёл стальной град. Потом волны Ялудзянь окрасились кроваво-красным.
Прикомандированный к Императорской армии майор Коленсо напрасно шарил биноклем по противоположному берегу. Русская батарея была невидима. Экспериментальная, снабжённая панорамным прицелом «Герц»…
Немецкая фирма «Герц» действительно снабдила русских артиллеристов, и без того лучших в мире, подлинной шапкой-невидимкой.
Оставалось только решить вопрос со снарядами – потому как единственным огнеприпасом у прекрасной трёхдюймовой полевой скорострельной пушки образца 1902 года была шрапнель.
… Белек – это белый, пушистый детеныш гренландского тюленя (Pagophilus groenlandicus).
Роды тюлених («щенка») происходят на льду. В Белом море щенные «залежки» расположены вдали от берегов, ближе к его середине. У самок беломорской популяции детеныши появляются на свет в конце февраля – начале марта.
Вероятно, читатель уже начинает подозревать автора в членстве какой-нибудь экстремистской природо-охранительной организации.
Но нет!
Не брызгал автор краской (непременно зелёной!) на норковые шубки кино-актрисок, выходящих из дверей «Кинофабрики Ханжонкова» – потому, что бедные девушки за каждую шубку трудились, не покладая на жирных продюсеров своих длинных ног…
Не стоял автор в пикете у столетних дубов в Царицино, когда градоначальник Лужков намеревался воздвигнуть скромненький такой, всего восемнадцати – метровый монумент Екатерине Великой, работы Зураба Шалвовича Церетели – сразу вошедший в десятку самых уродливых памятников Империи: одно хорошо, что хоть посередь густого парка стоит, Белокаменную не позоря (ох, недаром Екатерина Царицино невзлюбила с первого взгляда… женское сердце – вещун!). Потому что автор не против прогресса и даже любит Церетели – но странной любовью.
Не выпускал автор из холщового мешка бродячего кота во время проведения собачьей выставки «Охота на Святой Руси», в здании Манежа – после чего означенный Манеж пылал ясным пламенем… потому что автор любит котов и кошек.
Нет… просто найти подходящий «казус белли» в нашем мире, насквозь пропитанном торгашеством – ох как непросто.
Вот, допустим, взяли и убили… кого-нибудь.
Ну, например, принца какого… или эрц-герцога… ну хоть бы и австро-венгерского.
Франца-Фердинанда, к примеру.
Взял, положим, какой-нибудь гимназист – о, Гаврила! Да! («Служил Гаврила террористам, Гаврила принцев убивал…») револьвер да и ухлопал означенного Фердинанда нашего, когда тот посетил с визитом какой-нибудь Загреб, Закопане или Сараево… и что?
Ничего-с, ровным счётом.
Потому что было! Было такое… вот в далёкой Японии Николая Александровича, Великого Князя, Цесаревича – зарезали. Война же от этого не началась? То есть началась, конечно – но не тогда и совсем не из-за этого.
Зарезали и зарезали. Императоры списались, дипломаты принесли положенные соболезнования… мир и не вздрогнул.
Как сказал один мудрый человек:«Знал я двух Фердинандов… и обоих мне ни капельки не жалко!»
А белёк – судари мои… белёк – это деньги! Большие деньги, которые лежат себе на весеннем подтаявшем льду и блеят, как ягнёнок…
… Глядя вверх круглыми черными глазами, похожими на пуговички, ужасно милый, похожий на большую плюшевую игрушку, новорожденный малыш неуклюже опирался своими маленькими плавничками о зеленоватую морскую льдину…
Скользя по солёному беломорскому льду своими подкованными гвоздями моржовыми бахилами, Йорге Йоргесуккинсон осторожно подошёл поближе к бельку, внимательно посмотрел ему в глаза, нежно и ласково улыбнулся – и с размаху врезал ему по черепу тяжёлой дубиной.