Страница 20 из 66
— Обер-лейтенант Исаак Ройзман, честь имею!
— Э-э-э, но Вы, случайно, часом не… э-э-э… еврей? — потрясенно спросил немца Вершинин.
— Совершенно случайно! А ви, я дико извиняюсь, таки шо, будете антисемит? — свирепо шмыгнув носом, чисто национально ответил вопросом на вопрос обер-лейтенант.
— Нет, я… э-э-э… но это так… это как-то даже странно! — недобро сверкнул глазом наш старый жидоед.
— Вы ведь из фашисткой Германии! — пришел я на выручку подполковнику. — У вас ведь там, дома, фашистские законы… а Вы вдруг офицер?
— Ну, ежели ви говорите за те позорные Нюрнбергские законы, то особым декретом канцлера Геринга они давно признаны извращением партийной линии. А потом, у нас Германия не фашистская, а национально-социалистическая. Фашисты, как наиболее прогрессивная часть рабочего класса, пришли к власти в Италии! Ви, я дико извиняюсь, усе попутали!
— Но как же… ведь у вас там эсесовцы?
— Ну таки и шо, што эсесовцы? Те эсесманы занимаются своим прямым делом: распространяют партийные листовки и добровольно-принудительно подписывают народ на «Фелькишер Беобахтер»! (как это и было в 1925 году. прим. переводчика).
— И что же, у вас, может, и концлагерей нет? — ядовито осведомился я.
— А ви шо скажите, что если их таки и есть у нас, так их нет и у вас? — остро, по-заграничному, отбрехался Ройзман. (Вот оно, звериное сходство диктаторских тоталитарных режимов! Прим. Редактора) (Ну, ведь и у нас для «политиков» концлагеря есть. Например, концентрационный лагерь «Миэхиккеля». прим. переводчика).
— Брэк, горячие парни! — взмахнул рукой Лацис. — Давайте-ка по вагонам! А к Вам, Валерий Иванович, вон, у забора…посетитель!
Действительно, у высокого решетчатого забора с внешней стороны прижалась к черным металлическим прутьям тоненькая девичья фигурка…
Когда я, под звук свистка дежурного и лязг сцепок подбежал к ней, Наташа Гамова только и успела в последние секунды, что провести мне по лицу своей мокрой от её горячих и соленых слез нежной и маленькой ладошкой… Короче, мы поехали. Куда-то во тьму…
15
Тучи над городом встали. В городе пахнет грозой!
За далекою Нарвской заставой парень идет молодой.
Далека ты, путь — дорога! Выйди, милая, встречай.
Мы простимся с тобой у порога, ты мне счастья пожелай.
Мы простимся с тобой у порога, ты мне счастья пожелай.
Черные силы мятутся. Ветры нам дуют в лицо!
За счастье народное бьются отряды рабочих бойцов!
Далека ты, путь — дорога. Выйди, милая моя.
Мы простимся с тобой у порога, и быть может, навсегда?
Мы простимся с тобой у порога, и уж точно, навсегда!
Жаркою страстью пылаю. Сердцу тревожно в груди!
Кто ты? Тебя я не знаю. Но наша любовь впереди.
Приходи же, друг мой милый. Поцелуй меня в уста!
И клянусь, я тебя до могилы не забуду никогда.
И клянусь, я тебя до могилы не забуду никогда…[36]
Так, с приятной хрипотцой в голосе, наигрывая себе на старенькой тальянке, оптимистично пел старую питерскую, рабочую песню путиловский слесарь первой руки Иван Петрович, по-стариковски сгорбившись на покрытых соломой нарах, поближе к раскаленной печке…Глядя на его изработанную, сутулую, худую спину, обтянутую потертым, аккуратно заштопанным ватником, сердцу невольно становилось так больно…Ну, мы-то, люди казенные, военные! А вот его-то зачем припрягли? Он своё уж давно отвоевал.
Под тихий перестук колес за полуоткрытой дверью теплушки (которая «Восемь лошадей или сорок человек») медленно, как во сне, проплывали ветки елей, покрытых уже пышными снеговыми шапками…
У меня на душе было тяжело и муторно… Сам себе дивлюсь! Да что я, в самом-то деле? Ну, Наташка и Наташка… Мало ли в её жизни еще будет хороших ребят? Всплакнет и завтра же забудет про меня. Девичьи слезы — роса на солнце. Побольше поплачет, поменьше поссыт. И, в конце концов, у меня есть любимая и любящая меня жена и сын! Вот о них и нужно грустить, а не о всяких там Наташках. Эх, Наташка…
Напротив меня, при свете «летучей мыши», подполковник Вершинин колдовал над штатным расписанием:
— Тэ-э-эк-с, что мы имеем с гуся?
Командир отдельной батареи: есть. Это я.
Старший офицер: понятно, Владимир Иванович…
Командир огневого взвода и по совместительству арт-техник: товарищ Згурский.
Наводчик: Иван Петрович.
Номеров и разведчиков Лацис обещал на месте подогнать… Владимир Иванович, кого у нас нужного нет?
— Командира отделения тяги! И еще, понятно, самого главного в батарее специалиста! Замполита…, — съязвил я.
— Э, камераден…, — подал голос из темного угла наконец отогревшийся обер-лейтенант Ройзман. — Я, вообще-то, по военной специальности буду как раз офицер по национал-социалистической пропаганде!
— О-о-о, боги мои! — застонал Вершинин и с размаху ударил себя кулаком в высокий лоб. — Яду мне, яду! Вот только жида — комиссара мне в батарее ещё и не хватало!!!
— Так, я не понял, а что Вы имеете против комиссаров?! — обиделся Исаак.
— Ну, хватит, горячие парни…, — в теплушку, медленно, почти на ощупь пробирающуюся через сонный сказочный лес, на ходу запрыгнул вездесущий Лацис. — На минуту оставить одних нельзя! Как дети малые, ей-ей… Александр Игнатьевич…
— Слушаюсь, гражданин начальник!
— Командованием принято решение: на время проведения операции присвоить Вам и всему личному составу воинские звания… А то ведь у нас встречают по одежке, а провожают пиздюлями… Ха-ха. Держите временные удостоверения и ваши регалии!
С этими словами Лацис протянул каждому из нас краповые с малиновыми выпушками петлицы войск НКВД.
Вершинину достались три «шпалы», мне — одна, а инженеру Сане — три бульонных красных кубика (от дружественной Союзу ССР фирмы «Кнорр» — чей супчик вкусен и скор, если верить рекламе. Ну, не знаю. Анюта варила — страшная гадость). Петровичу на мозолистую ладонь легла старшинская «пила».
Увидев наше с Вершининым преображение в офицеров, старших его по званию, обер-лейтенант Ройзман мигом дисциплинированно сел по стойке смирно, выпучив от усердия глаза.
— Не могу сие принять-с…, — с ядовитой усмешечкой положил на край нар петлицы подполковник Вершинин. — Если я красный командир-с, то где тогда мое личное оружие?
— Да на что оно Вам? — ответно щедро улыбнулся ему Лацис. — У Вас же целая пушка особой мощности есть? Но ладно, раз уж Вы так настаиваете…
Он скинул с плеч висящий на одной лямке сидор, развязал его и подал подполковнику маузер в великолепной полированной деревянной кобуре: — Вот, прошу!
Да, маузер был весьма не плох! С удлиненным магазином на десять патронов, с хищным и длинным стволом…Настоящий К-96, выпускаемый дружественной к Союзу ССР фирмой «Ваффенфабрик Маузер — Верке АГ», еще известный как «Bolo-Mauser», то есть специальный большевистский. Единственное, что было плохо — это то, что автоматический пистолет был с немалым искусством вырезан из дерева! Зато и покрашен, совсем как настоящий…
Вершинин встал и молча ушел в самый темный угол теплушки, сев лицом к стенке…
— Ну, ну, — виновато протянул Арвид Янович, — ну, извините…ну, я неудачно пошутил. Вот он, Ваш ствол, пожалуйста, держите… «Тульский-Токарев», и уже Вам в удостоверение личности вписан!
— Вы бы мне еще дырявую ложку выдали, с надписью «Учебная»! — проворчал подполковник, застегивая кобуру. — Последний раз мы так плоско шутили в кадетском корпусе…
— Пришивайте петлицы, товарищи командиры! — скомандовал Лацис. — Скоро выгрузка…
— Уже? — только и нашелся, что спросить я…
16
36
http://www.youtube.com/watch?v=BX6EIHk2nYA