Дети Солнцевых

Войдя в комнату, мадам Фрон засуетилась, хотела собирать набросанные на столе вещи, но мадам Адлер просила ее не беспокоиться, оставить все так, как есть, и заняться детьми. Мадам Фрон, продолжая объяснять что-то инспектрисе, подошла к Кате и, повернув ее к себе спиной, начала расстегивать крючки ее лифа. Катя сконфузилась, не понимая, для чего понадобилось этой даме раздевать ее, и беспомощно смотрела на инспектрису, надеясь получить от нее объяснение. Но та, занятая рассматриванием стоявших на подносе склянок, несколько минут не поднимала головы. Мадам Фрон раздела девочку и, звонко хлопнув по ее лопаткам мягкой теп лой рукой, сказала с удовольствием:

— Золотую медаль можно дать, хотя слабенькая.

И принялась живо одевать ее.

Варю мадам Фрон отпустила еще скорее, сделав заключение:

— А эта шалунья — железная!

Мадам Адлер посмотрела на часы и скорыми шагами повела сестер обратно по только что пройденным комнатам. Они старались не отставать от нее. Девочки в белых халатиках по-прежнему выстроились в линию, по-прежнему присели низко, медленно и грациозно и провожали ее глазами до двери следующей комнаты. На этот раз инспектриса не остановилась с ними, а Кате и Варе показалось, что она пошла еще скорее, так что они почти бежали за ней. Из комнаты, уставленной пяльцами, мадам Адлер повернула налево и вошла в широкий, длинный коридор.

Тут слышались нестройные звуки нескольких фортепиано: на одном бойко игралась какая-то пьеса; на другом повторялась одна и та же гамма, заканчивавшаяся каждый раз отрывистыми, наскоро взятыми аккордами. На третьем инструменте нетвердые маленькие пальцы, не попадая в одно время обеими руками, усердно выводили: «do mi, re fa, mi sol, sol mi…»

Пройдя несколько запертых дверей, мадам Адлер вошла в комнату с несколькими шкафами, наполненными книгами. Посреди комнаты стоял стол, заваленный книгами и переплетенными тетрадями, открытыми и закрытыми. На одном конце стола лежала бумага, очиненные гусиные перья, старые и новые, и стояли круглые жестяные чернильницы.

— Сядь вот здесь, — сказала мадам Адлер Кате, указывая ей на конец стола.

Катя, краснея и конфузясь, отодвинула стул и села. Мадам Адлер положила перед ней чистую тетрадь серой бумаги и вышла. Через минуту в комнату вошли две дамы, и вслед за ними вернулась мадам Адлер. Катю заставили читать по-русски, по-французски и по-немецки, делать перевод и разбор, продиктовали по несколько строк на каждом языке, задали несколько арифметических задач, письменных и устных. Потом заставили прочесть несколько молитв, спросили, что и по какому руководству она прошла из Закона Божия и всеобщей истории.

Катя приободрилась и отвечала очень толково.

Слушая ответы Кати, инспектриса одобрительно кивала головой, а просмотрев ее диктовки, спросила ласково:

— Кто тебя готовил?

— Папа сам занимался с нами прежде. И мама.

— Как «с вами»? Разве и маленькая уже начала учиться?

— Она уже вполне прилично читает по-русски и по-французски, — ответила Катя.

— Прилично! — перебила ее обиженным голосом Варя. — Папа всегда говорил «хорошо».

И она капризно тряхнула длинными локонами.

Мадам Адлер поговорила о чем-то с дамами и, положив руку на плечо Кати, сказала ласково:

— Allons, mes petites [21].

Она провела девочек по коридору назад, вышла на лестницу, поднялась по ней, вошла в такой же коридор и остановилась, поджидая отставших детей.

Дети вошли на лестницу и остановились. Они были поражены каким-то необычайным шумом. Слышались какие-то длинные раскаты, без остановки.

— Что это, гром? — спросила шепотом Варя, прижимаясь к сестре.

— Это не может быть гром, — ответила ей старшая сестра так же тихо. — Но что это такое?

Они подняли глаза на мадам Адлер, но та спокойно стояла у двери.

— Что, неужели так устали? — спросила она ласково, увидев, что девочки остановились.

— Нет, — ответила Варя, взглянув на нее испуганными глазами. — Но что это за шум? Слышите?

Девочка приподнялась на цыпочки и указала пальцем в направлении, откуда слышался шум.

Мадам Адлер ничего не ответила и, улыбаясь, ждала, пока миловидные девочки наконец решатся подойти к ней; тогда она отворила дверь.

Шум, до того времени глухой, теперь как бы вырвался на свободу и ошеломил сестер, остановившихся на пороге. Катя зажала уши. Ей казалось, что сотни голосов громко выкрикивают все один и тот же, какой-то неуловимый для ее слуха слог, а сотни других, стараясь перекричать первых, еще громче повторяют очень быстро:

— Ар-ар-ар-ар-ра-ра-ра!..

Перед ее глазами тянутся нескончаемой вереницей в несколько рядов пары больших, маленьких и очень маленьких девочек в зеленых и коричневых платьях, белых фартучках, пелеринках и рукавчиках. Ряды эти сходятся, расходятся, путаются и вдруг начинают кружиться. Кружится все, и нескончаемые вереницы девочек, и мадам Адлер, и Варя, и окна, и двери, и половицы, наконец начинает кружиться и она сама. Она делает отчаянное усилие, чтобы удержаться, протягивает руки, чтобы ухватиться за что-нибудь…

В это время мадам Адлер взглянула на сестер и, увидев изменившееся, бледное до зелени лицо, бессмысленные в упор глядящие глаза и вскинутые руки старшей девочки, поспешно подошла к ней. Но Катя зашаталась и, прежде чем инспектриса успела поддержать ее, как подкошенная рухнула навзничь, глухо ударилась об пол затылком и лишилась чувств.

Несколько голосов громко вскрикнули; пары, поравнявшиеся с дверью, разом остановились. Шум мгновенно затих; вместо него в рядах послышалось тревожное жужжание. Несколько девочек бросились помогать инспектрисе, которая нагнулась над помертвевшей девочкой и старалась приподнять ее.

Бледную, с бессильно опущенными руками и повисшей головой Катю положили на ближайшую скамейку. Несмотря на то, что возможная помощь была тотчас же ей оказана, девочка не приходила в себя, и ее в сопровождении подоспевшей мадам Фрон отнесли в лазарет и уложили в постель.

Весьма вероятно, что потрясения последнего времени, смерть отца, к которому девочка была глубоко привязана, болезнь матери, потеря брата и общий переворот в жизни подготовили болезнь, и нужен был только толчок для ее обнаружения. Таким толчком были сдержанные в этот день слезы при расставании с матерью, страх перед неведомым будущим, стремление скрыть робость, масса новых впечатлений и, наконец, ушиб. С этого дня Катя заболела, и ее болезнь была серьезна и продолжительна.

Варя, увидев, что сестру уносят, бросилась к ней, вцепилась руками в ее платье и громко заплакала.

— Тише, тише, как не стыдно! Такая большая девочка, а кричишь, точно маленькая! — сказала мадам Адлер, неодобрительно качая головой и высвобождая платье из ее рук. — Оставь, понимаешь, что я тебе говорю? Сестра больна, ее надо отнести к доктору, в лазарет.

— Катя умерла? Так же как папа и Федя? — не унималась девочка.

Мадам Адлер нагнулась к ней и, дотронувшись пальцем до ее подбородка, приподняла заплаканное лицо, по розовым щекам которого текли крупные слезы.

— Дурочка! — сказала она успокаивающим голосом. — Твоя сестра всего лишь очень устала. Она поспит и будет совсем здорова. Если ты будешь умницей, я тебя пущу к ней в четыре часа.

Варя исподлобья смотрела на мадам Адлер.

— Она, правда, не умерла? — пытливо спросила она.

— Что за вздор ты городишь! Я тебе говорю, что она только устала, отдохнет и будет совсем здорова, — проговорила мадам Адлер, улыбаясь.

— И вы меня пустите к ней сегодня?

— Пущу, если ты будешь умницей.

— А когда же мы будем завтракать? — вдруг спросила девочка, подняв на инспектрису свои блестящие, черные, еще не высохшие от слез глаза.

— Завтракать?! А разве ты не кушала? — мадам Адлер посмотрела на часы, висевшие на крючке ее пояса.

— Я утром только молоко пила, а Катя ничего не хотела, ничего, — повторила Варя с ударением на слове «ничего». — Она все разбирала там у мамы, а потом Александра Семеновна велела скорее ехать. Ах!.. А где же Александра Семеновна? — вдруг с беспокойством спросила она.

21

Пойдемте, мои маленькие (франц.).