Дочь императора

— Во-первых, правитель Набала, — сказала я с усмешкой, похожей на ухмылку самого графа, — вы не осмелитесь меня убить. Если это произойдет, Ганна и Лодан объединятся против вас. Ради собственного спасения — не говоря уже о стремлении к власти — им придется сделать все, чтобы уничтожить моего убийцу, у них просто не будет выбора.

Я не дала ему времени для возражений и продолжала:

— А если вы не осмелитесь на убийство, то и трогать меня вам не следует. Взгляните на меня, граф Торнден. Взгляните! — Я снова стукнула кулаком по столу, чтобы не дать ему сосредоточиться. — Я действительно некрасивая и щуплая. Неужели вы думаете, что, ко всему прочему, я еще слепа и глуха? Милорд, у меня нет никаких иллюзий по поводу моей внешности. Вы не можете лишить меня шанса на удачное замужество: я уже давно распростилась с последними надеждами. Поэтому, если вы что-нибудь со мной сделаете, я немедленно расскажу обо всем правителям Ганны и Додана. Без малейшего колебания, страха или стыда. — Если бы Торнден хоть что-нибудь соображал, он сразу бы понял, что я говорю правду. — Результат будет тот же, как если бы вы меня убили. Из одного только самоуважения — не говоря уже о справедливости — Ганна и Лодан объединятся, чтобы обрушиться на вас. Я буду отомщена.

Его удивление начало проходить, однако я не отступала, не давала ему возможности прийти в себя. Я знала, о чем он думает: его мысли были написаны на его потном злобном лице. У Торндена имелись веские основания опасаться союза Ганны и Додана. Иначе зачем ему рассматривать предложение жениться на мне? Почему он намеревался изнасиловать меня, а не убить? Впрочем, граф считал — и не без причины, — что его армия сумеет справиться с врагами, даже если они объединятся, в особенности, учитывая поддержку Райзеля. Я решила опередить его.

— А если вы не осмелитесь убить меня или избить до полусмерти, значит, вы боитесь вступить в открытое сражение. Сейчас Райзель поддерживает вас только потому, что вы сильнее остальных. Но если Ганна и Лодан объединятся, вы станете самым слабым из претендентов, и тогда Райзель отвернется от вас ради блага Империи.

Тут я допустила ошибку. К Торндену вернулось спокойствие. Взгляд снова стал острым, зубы обнажились в усмешке. Очевидно, его уверенность в поддержке Райзеля была сильнее, чем я предполагала. В результате мои угрозы рассыпались, словно карточный домик. И как только Торнден понял это, он приготовился снова на меня напасть.

Однако я не дрогнула. Я могла лишь догадываться об истинных отношениях между Райзелем и Торнденом, но мои догадки только усилили гнев и ненависть.

— Если вы полный кретин, — продолжала я практически без паузы, — и не боитесь предательства Райзеля, тогда я не стану о нем говорить. Если не опасаетесь Дракона королевы Дамии, то и это обсуждать не стоит. — И хотя Торнден не отличался сообразительностью, ум Бродвика был настолько же изощренным, насколько оба были подлыми; и он, несомненно, пришел к такому же выводу, что и Райзель, а потом убедил в этом своего господина — Дракон Дамии был лишь образом Сущности, которую она не могла найти, а посему этот Дракон не так уж опасен. — Однако только тупица может игнорировать короля Тоуна. Неужели вы не заметили, что его маг покинул замок?

Этот выстрел, сделанный практически вслепую, оказался для Торндена полнейшей неожиданностью. Он напрягся, его голова дернулась, глаза округлились. Я почувствовала, что инициатива на моей стороне.

— Граф Торнден, маг Кашон — мастер Огня. Без Бродвика, который мог бы защитить ваши армии, они обречены. Кашон превратит землю под ногами солдат Набала в лаву, ни один не уйдет живым.

Он не мог знать, что я блефую. С яростным воплем Торнден метнулся к двери, отбросил кресло в сторону и выскочил из комнаты. Из коридора до меня донесся топот его ног, а потом я услышала отчаянный крик:

— Бродвик!

Облегчение и уныние, гнев и страх охватили меня, подступили к горлу, как тошнота. Мне хотелось упасть в кресло, закрыть лицо руками и обо всем забыть. Но я не стала этого делать. Нетвердыми шагами я приблизилась к гобелену, прикрывающему потайную дверь, из которой так и не пришла ко мне на помощь стража.

Я нашла там мага Райзеля.

Его глаза были полны слез.

Это чуть не убило меня. Я была так потрясена, что с колоссальным трудом удержалась от того, чтобы не броситься к нему и не прильнуть к его груди. В то же время мне мучительно хотелось швырнуть ему в лицо накопившуюся у меня в душе горечь.

Однако я не сделала ни того, ни другого. Я стояла и молча смотрела на него — мое обнаженное тело говорило за меня.

Он не мог или не хотел встречаться со мной глазами. Медленными, шаркающими шагами прошел он мимо меня к двери. Казалось, маг в один миг превратился в дряхлого старика. Опираясь спиной о дверь, словно ноги едва держали его, Райзель хрипло позвал служанку и, с трудом контролируя свой голос, приказал принести другое платье из моих покоев. Потом — все так же медленно и неуверенно — повернулся ко мне.

— Я только сказал графу, — дрожащим голосом проговорил Райзель, — чтобы он предложил тебе выйти за него или заключить союз, если ты откажешься. Мне казалось, Дракон Скура достаточно ясно дал понять, что твои притязания на Трон безнадежны.

— О, конечно, мой добрый маг, — быстро ответила я со всей язвительностью, на которую только была способна. Мне с трудом удалось удержаться от слез. — Больше ты ничего ему не предлагал. Но на всякий случай отослал стражу, чтобы развязать Торндену руки.

Райзель молча кивнул, не в силах произнести ни слова.

— А когда Торнден попытался обесчестить меня, ты не стал вмешиваться. Он, по крайней мере, был уверен в твоей лояльности.

И снова Райзель кивнул. Никогда еще я не видела его таким старым и несчастным.

— Маг, — спросила я, чтобы побыстрее покончить с этим тяжелым разговором, — чем он тебя взял?

Только теперь Райзель встретился со мной взглядом. Его глаза были полны отчаяния.

— Миледи, я покажу.

Но он не шевельнулся до тех пор, пока не постучала служанка. Райзель слегка приоткрыл дверь и быстрым движением взял платье.

Без особого интереса я отметила, что оно было из тяжелой парчи и подобрано под цвет моих глаз, чтобы сделать меня привлекательнее. Когда я надевала и зашнуровывала платье, Райзель отвернулся. Потом, он открыл передо мной дверь, и я первой вышла из гостиной.

Я нуждалась в движении, в действии, мне было необходимо чем-то занять себя, чтобы не разрыдаться. И все же мне удалось умерить шаг.

— Райзель шел совсем медленно — и заставить себя успокоиться. Смерть отца лишила меня многих надежд и любви, однако она дала мне гордость и способность вести себя как взрослая женщина. Так, не торопясь, мы поднялись на верхние уровни дворца и скоро оказались на парапете одной из башен, откуда открывался вид на далекие холмы.

Ночь была холодной, но меня это мало беспокоило. Плотная ткань платья и ярость, которую я испытывала, не давали мне замерзнуть. Я не стала любоваться великолепной россыпью сверкающих звезд, достойных украсить корону любого монарха, — они были не более Истинными, чем я сама. Лишь луна, дарующая обещания и благословение, притягивала мой взгляд. Я видела, что до полуночи оставалось немногим более часа.

Королевский дворец на самом деле не был крепостью, способной выдержать длительную осаду, и его не окружали высокие стены. Первый Император воздвиг его как символ мира и спокойствия и знак для Трех Королевств, что власть Императора держится не на армиях, которые можно победить, или стенах, в которых легко пробить брешь. Поэтому мы с магом не встретили на парапетах часовых.

Райзель продолжал молчать, и я не задавала вопросов. Но когда мы свернули за угол, он неожиданно остановился и, положив руки на стену, начал вглядываться в далекие, темные холмы. Потом прошептал:

— Вон там.

Сначала я ничего не увидела. Затем различила бледный язычок мерцающего пламени — фонарь путешественника или лагерный костер.