Мутант

Онемевшая, она последовала за ним к освещенному экрану, на котором он продемонстрировал снимки микроскопических секций мозга крысы. Даже без подсчета было видно, что на одной из фотографий было значительно больше клеток, чем на других. Все еще не обретшая дар речи. Маша послушно пошла за ним в комнату, где содержались животные. В дверях он натянул жесткие кожаные перчатки.

Маша старалась не дышать. В комнате стоял запах, присущий зоопарку, в котором не следят за животными. Там находились сотни клеток с обезьянами, собаками, кошками и крысами. Они подошли к крысам.

Маша передернулась, увидев множество подрагивающих розовых носов и таких же розовых голых хвостов.

Около одной клетки Виктор остановился и отпер дверцу. Заглянув внутрь, он вытащил огромную крысу, которая в ответ стала кусать пальцы Виктора, защищенные перчатками.

– Тише, тише, Чарли, – сказал Виктор. Он перенес крысу к стеклянному столу, поднял часть столешницы и опустил крысу вниз, в небольшой стеклянный лабиринт. Крыса находилась как раз перед входом в него.

– Смотри! – воскликнул Виктор, поднимая заслонку.

Крыса вошла в лабиринт. Ошибшись в повороте всего несколько раз, она быстро добралась до выхода, за что и была вознаграждена.

– Быстро, да? – спросил Виктор с улыбкой удовлетворения. – Это одна из моих «сообразительных» крыс. Это крысы, которым я внедрил ген ФРН. Теперь смотри дальше.

Виктор сложил стол так, что крыса оказалась в исходном положении, но в той секции, из которой не было входа в лабиринт. Затем он вернулся к клеткам и принес еще одну крысу. Он поместил ее в стол таким образом, что обе они сидели друг против друга, разделенные проволочной сеткой.

Через минуту или две он открыл заслонку, и вторая крыса прошла по лабиринту без единой ошибки.

– Ты знаешь, что ты сейчас видела?

Маша отрицательно покачала головой.

– Общение крыс, – пояснил Виктор. – Мне удалось натренировать их, чтобы они объясняли друг другу лабиринт. Это потрясающе, невероятно.

– Безусловно, – согласилась Маша, однако в ее голосе звучало меньше энтузиазма.

– Я исследовал процесс размножения нейронов на сотнях крыс.

Маша неопределенно кивнула.

– Я ставил опыты на пятидесяти собаках, шести коровах и на одной овце, – добавил Виктор. – Я боялся ставить эксперимент на обезьянах. Я боялся успеха. У меня перед глазами как будто крутили этот старый фильм «Планета обезьян». – Он засмеялся, и стены комнаты для животных эхом отозвались на его смех.

Маша не засмеялась. Ее передернуло.

– Что ты хочешь мне сказать? – спросила она. В воображении уже возникали пугающие ответы.

Виктор не мог взглянуть ей в глаза.

– Ну пожалуйста, – крикнула Маша, почти плача.

– Я пытаюсь объяснить тебе предысторию, чтобы ты могла понять, – ответил Виктор, зная, что она никогда не поймет. – Поверь мне, я вовсе не планировал то, что случилось потом. К тому моменту, когда ты заговорила о втором ребенке, я как раз закончил успешный эксперимент на овце. Помнишь, когда мы решили обратиться в «Фертилити»?

Маша кивнула. По ее щекам катились слезы.

– Они взяли у тебя несколько яйцеклеток. Их было восемь.

Маша почувствовала, что ее качает. Чтобы удержать равновесие, она схватилась за край лабиринта.

– Я сам произвел оплодотворение в пробирке, используя свою сперму, – продолжал Виктор. – Ты об этом знала. Но я не сказал тебе, что я принес оплодотворенные яйцеклетки сюда, в лабораторию.

Маша оторвала руки от стола. Шатаясь, она добрела до стула у стены. Ей хотелось потерять сознание. Она тяжело опустилась на стул. Ей казалось, что она. не сможет дослушать Виктора до конца. Но она понимала, что теперь, когда он уже начал говорить, он договорит до конца, хочет она этого или нет. Похоже, он думал, что сможет уменьшить свой чудовищный грех, если будет рассказывать об этом как ученый. И это тот человек, за которого она вышла замуж?

– Когда я принес зиготы сюда, – продолжал Виктор, – я выбрал произвольную последовательность молекулы ДНК в хромосоме шесть и сделал точечную мутацию. Затем, используя метод микроиньекций и ретровирусный возбудитель, я внедрил ген ФРН и несколько промотеров, включая один из бактериальной плазмы, который отвечал за сопротивление цефалоспориновому антибиотику, который называется цефалоклор.

Виктор помолчал, не поднимая глаз.

– Именно поэтому мне надо было, чтобы Мэри Миллман принимала цефалоклор со второй по восьмую неделю беременности. Именно цефалоклор заставляет работать ген, обеспечивающий фактор роста нервов.

Наконец Виктор поднял глаза.

– Видит Бог, когда я это делал, мне казалось, что это неплохая идея. Но позже я понял, что я был не прав. Я жил в ужасе до рождения Виктора-младшего.

Внезапно Машу охватила ярость. Она вскочила и начала молотить мужа кулаками. Он и не пытался защищаться, просто выжидал, пока она опустит руки. Она стояла перед ним, беззвучно всхлипывая. Виктор попытался ее обнять, но Маша оттолкнула его руки. Она вышла в основное помещение лаборатории и села там. Виктор проследовал за ней, но она даже не взглянула на него.

– Прости меня, – снова сказал Виктор. – Поверь, я бы никогда не сделал этого, если бы не был уверен, что все будет хорошо. Ни с одним из животных не было никаких проблем. Возможность родить гениального ребенка была так соблазнительна... – Его голос замер.

– Я не могу поверить, что ты способен на такой ужасный поступок, – всхлипнула Маша.

– В прошлом ученые ставили опыты на себе, – сказал Виктор, сознавая, однако, что это вовсе не извиняло его.

– На себе! – крикнула Маша. – А не на невинных детях! – Она плакала. Однако постепенно страх начал отпускать ее. С трудом Маша попыталась взять себя в руки. Виктор поступил ужасно. Но что сделано, то сделано. Она уже ничего не могла изменить. Теперь приходится действовать в тех обстоятельствах, которые сложились. Маша стала думать о Викторе-младшем, любимейшем существе.

– Ладно, – выдавила она из себя, пытаясь унять продолжавшие литься слезы. – Об этом ты мне рассказал. Но ты не сказал, почему хочешь еще раз провести полное медицинское обследование. Что тебя волнует? Ты думаешь, развитие интеллекта опять упало?

Пока она говорила, ей вспоминались события шестилетней давности. Тогда они жили в маленьком домике, Дэвид и Дженис были еще живы. Это было счастливое время, наполненное восхищением невероятными способностями Виктора-младшего. В три года он читал и понимал все. Насколько она могла оценить, уже тогда коэффициент умственного развития мальчика был около двухсот пятидесяти баллов.

Но все изменилось в один день. Она приехала в «Кимеру», чтобы забрать сына из садика. Его приводили туда после утренних занятий в подготовительной школе. Увидев лицо директора, она сразу поняла, что что-то случилось.

Полин Сполдинг была изумительная женщина. Сорока двух лет, бывшая преподавательница начальной школы, бывший инструктор аэробики. Она любила свою работу, любила детей. Дети отвечали ей обожанием. Но сегодня она выглядела расстроенной.

– Что-то случилось с Виктором, – прямо сказала она. – Он заболел? Где он?

– Он здесь, – ответила Полин. – Нет, он не заболел. С его здоровьем все в порядке. Кое-что другое.

– Говорите же! – крикнула Маша.

– Все началось после обеда, – стала рассказывать Полин. – Когда все дети отдыхают, Виктор обычно играет в шахматы с компьютером в комнате для занятий.

– Я знаю, – сказала Маша. Она разрешила сыну не отдыхать в тихий час, поскольку он сказал ей, что не нуждается в послеобеденном отдыхе и не хочет зря тратить время.

– В это время в комнате больше никого не было. Вдруг раздался громкий шум. Вбежав, я увидела, что Виктор стулом разбивает компьютер.

– Боже мой! – воскликнула Маша. Вспышки раздражения были совершенно не характерны для Виктора-младшего. – Он объяснил, почему он это сделал?

– Он плакал.

– Виктор? Плакал? – Маша была поражена. Виктор-младший никогда не плакал.