Голосуйте за Цезаря

10.

ПРЕЛЕСТИ ЯЗЫЧЕСТВА

«Всё есть бог»

Религия древних фундаментальным образом отличается от христианства или ислама. В отсутствие сакральных записей, священных книг и писаний язычество формировалось на основе изустных мифов и преданий. Главной же особенностью и отличием язычества от современных религий является его «многобожественность». Любой древний народ находился под сенью своего пантеона — «дружного коллектива богов, богинь и полубожков». На протяжении всего своего исторического развития человечество, оглядываясь вокруг, пыталось найти ответы на мучившие его вопросы («Почему идет дождь?», « Куда прячется солнце?» и т. д.) и не находило их. Но ведь кто-то же должен руководить всеми этими природными явлениями, «организовывать их и поддерживать? Кто-то же командует разливами рек и засухами? Кто-то же метает молнии с неба, принося людям благодатный, живительный огонь? Этим могли заниматься лишь некие силы или существа, живущие где-то там, далеко от нас. От непонимания причин тех или иных природных явлений и родилась вера в волшебных, всемогущих духов. Через какое-то время определенные духи стали «отвечать» за какую-нибудь определенную область жизни людей, животных и природы в целом. Такая «специализация» привела к пантеонам с многочисленными богами, связанными друг с другом сложной иерархической системой подчинения и даже родственными узами (вспомните: Зевс и Гера — муж и жена). Жизнь божественная усложнялась одновременно с усложнением структуры человеческого социума (или наоборот?). С формированием землепашества появились боги, «ответственные» за урожай. Войны и стихийные бедствия породили других богов. А за досугом и развлечениями стали «присматривать» боги третьи. Появился даже бог-виночерпий.

Древние греки верили, что Землю создала богиня-прародительница Гайя. Именно от нее появились все последующие боги, а также природа, природные явления и объекты, «привязанные» к определенному божеству — горы, реки, моря, день, ночь и т. д. Новорожденные боги стали «отвечать» и за абстрактные понятия — например страх, боль, ужас...

Древние греки считали, что богам не чуждо ничто земное и даже человеческое. Будучи бессмертными и всемогущими, они, тем не менее, походили на простых людей. Многие из них совершали такие «небожественные» поступки, что даже нам, смертным, стыдно за них до сих пор.

Иное дело — христианство. В этой великой религии один-единственный Бог, осеняющий всю Вселенную. Его голос мы слышим в священных писаниях, и Он отрицает существование других богов. Он — вне Вселенной, и Он есть Вселенная. Он заботится и беспокоится о людях, предъявляя к ним огромные моральные и духовные требования, ожидая, что каждый из человеческих существ завяжет с Ним свои «персональные» доверительные отношения. В общем, древние не нашли бы в этой религиозной модели ничего привлекательного, ничего человеческого, кроме того обстоятельства, что Бог снизошел на Землю (грубо говоря) человеческим ребенком. Возможно, они также увидели бы во всем христианском учении еще одну «живинку»: в конце концов Бог в человеческом обличии был унижен и распят, как обыкновенный преступник.

Не поняли бы древние и утверждения теолога Карена Армстронга, что «все религии придуманы для того, чтобы научить нас жить в радости, спокойствии и добре посредством наших страданий». Олимпийские боги от своих подопечных — древних эллинов — никаких страданий не требовали.

В самом деле, древнегреческие мифы — это вам не Библия. Никаких нравоучений и догматизма. В мифах наделенные человеческими качествами боги, по сути, ничем не отличались от простых смертных, кроме способностей творить чудеса и собственно бессмертия. В 178 г. энциклопедист Авл Корнелий Цельс в своем трактате «Правдивое учение» назвал христианство «чепухой». Какой же всемогущий Бог захотел бы воплотиться в простого человека, причем начать свой человеческий путь в нищей семье, есть обычную пищу, а не пить нектар или вкушать амброзию? Как может простой человек после своей смерти попасть в божественную компанию? В древних религиях, как известно, умершим было уготовано свое определенное место — отнюдь не рядом с богами.

Отчего христианам противно языческое поклонение идолам? Сами они при этом поклоняются распятому телу. Почему они слепо полагаются на веру в догматы, ничуть не требуя их доказательств? Язычники не нуждались ни в какой-либо «вере». Они считали, что их собственный жизненный опыт и так представлял им неоспоримые доказательства существования богов. Язычники были достаточно терпимы к христианам и их учению до тех пор, пока христиане платили той же монетой.

Религиозная угроза

Когда христианство начало свое шествие по задворкам великой империи, утверждая, что есть лишь единственный настоящий Бог, и этот Бог христианский, а все остальные боги — фальшивые идолы, римляне осознали, какую смертельную опасность представляет для них новая зарождающаяся религия. Языческие боги, как считали римляне, помогли их империи встать на ноги, окрепнуть и добиться процветания, длившегося сотни лет, и потому новое учение стало восприниматься ими чем-то сродни терроризму.

Римляне увидели в новой доктрине опаснейшего духовного, интеллектуального монстра, которого необходимо обезглавить, пока он не схватил за горло все государство, пока не успел перевернуть сознание и традиционное мировосприятие граждан империи. Римский ответ раннему христианству был таким же, как и наша реакция на исламский экстремизм — задавить его в зародыше, не дав поднять голову. Правда, над римлянами, в отличие от нас, не довлели никакие запреты. Первоначально избиение христианства не было официальной государственной политикой. Скорее, это было некой полицейской мерой, направленной на устрашение или усмирение первых христианских общин, как если бы речь шла о хулиганах или дебоширах. Иногда христиане были даже удобны в качестве «мальчиков для битья», помогавших время от времени выпускать пар из котла общественного недовольства. То есть, когда требовалась большая общественная «порка» или просто образ врага, христиане (да и иудеи) были как нельзя кстати.

Интересно, что приблизительно в ту же самую эпоху (в 186 г. н. э.) среди римлян внезапно появилась неожиданная напасть — в империи распространился новый культ, который стал угрозой для общества еще более страшной, нежели христианство — культ Бахуса. История упоминает о полуночных оргиях-вакханалиях, сдобренных неумеренными возлияниями и безудержным развратом. Такая странная инициатива не насаждалась властью; она шла «снизу» и была похожа на антигосударственный заговор, опутавший многие слои общества — даже некоторых высших чиновников и многих толстосумов. Государство, усмотревшее в новом культе серьезнейшую для себя опасность, обрушило на «любителей Бахуса» нешуточные репрессии.

Мы не опускаемся до подобных жестокостей по отношению, например, к исламу, хотя прекрасно знаем, что исламские экстремисты с удовольствием стерли бы нас, западных европейцев, с лица земли. Более того, наши некоторые политики по разным причинам вынуждены заигрывать с исламом, будто бы вовсе не чувствуя смертельной угрозы со стороны его реакционнейшей части. Древние римляне таким неоправданно трусливым, пораженческим поведением своих политиков были бы, конечно, сбиты с толку. Новые культы и увлечения, время от времени проникавшие в толщу древнеримского общества, не вызывали у власти ни экстаза, ни благоговения.

Правильно понимать ритуалы

Древние придерживались той точки зрения, что наилучший способ поклонения богам — торжественные ритуалы, такие как жертвоприношения или празднества. Чрезвычайно важно было совершить ритуалы правильно, иначе они «не сработают», а люди и государство в целом останутся без божественного покровительства. Современные же религиозные обряды предполагают минимум публичности (если не брать во внимание многолюдные мессы) и максимум интимности, как, например, индивидуальное чтение Корана или Торы. Видимо, стоит упомянуть о настойчивом использовании латинского языка католической церковью. До сравнительно недавнего времени она настоятельно требовала, чтобы во всех приходах все церковные акты исполнялись на латыни, и только на латыни. Даже в Китае, когда в XVII в. там открылись первые иезуитские миссии, местные священники должны были учить латинский язык. Вся проблема была в том, что они, в силу фонетики китайского языка, не могли правильно произнести слова из чуждой для них речи. Когда китайский священник пытался выговорить «ego te baptizo in nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti»(« благословляю тебя от имени Отца, Сына и Святого Духа»), у него получалось: «нгенго тэ бапетисо ин номине палетису нге тэ фили тэ се-пилитису санкети». Дело тут не просто в косноязычии. Это было бы простительно и даже забавно, если бы за этим не скрывалась теологически обоснованная опасность того, что все мессы, прочитанные на таком «птичьем» языке, просто не имеют никакого смысла, то есть недействительны. Естественно, иезуиты умоляли официальный Рим разрешить проведение служб на китайском языке и, само собой, получили отказ. Природа сакральной службы требует веками освященного ритуала, важнейшей частью которого является веками освященный язык. В наши времена все изменилось — службы ведутся на местных языках, и никого это не смущает, даже католиков. Зато удивились бы древние. Объяснение современных богословов того, что церковные службы должны вестись на языке прихожан, потому что «это соответствует требованиям современной жизни», древние парировали бы так: «Главное, чтобы ритуалы соответствовали требованиям богов».