По следу Саламандры

По следу Саламандры

Чудовища во Мраке

Метрополия спит…

Руки сыщика, будто готовые к кулачному бою, лежали на золоченом, с накладками из красного дерева, рулевом колесе. Мощные фары выхватывали из тьмы большой участок пустынной дороги, обрамленной колоннами огромных пирамидальных тополей. Приборы, таинственно подсвеченные красноватым светом, встроенные в панель красного дерева с инкрустацией из кожи и тщательно подобранного перламутра, показывали давление пара в котлах, обороты машины о сорока поршнях, скорость экипажа и крутящий момент, сообщаемый колесам. Много чего, необходимого и не очень, отображали приборы. Даже высоту экипажа над уровнем моря, хотя такой показатель скорее важен для термоплана, чем для паромотора.

Ночной мир ложился под колеса. Часто дышал паромотор.

Это был крепкий, консервативного вида экипаж на мощных колесах с широкими ободами. Салон каретного типа, с раздвигающимися дверьми. Ветровое стекло немного скошено под козырьком, а колесный просвет обещает высокую проходимость даже очень далеко от столицы. Экипаж был мощным, крепким и неброским. Чем–то он напоминал своего владельца.

Сыщик и его спутник расположились на переднем сиденье, так как ни слуги, ни водителя у сыщика не было — он предпочитал все делать сам.

К расположенным под ветровым стеклом полкам были пристегнуты ремнями саквояж и зонт, под сиденьем стояли калоши. Вымокшие пальто и плащ висели на распялках в салоне, у колонны отопления.

Паромотор рвался вперед сквозь ночь. Кантор неважно знал дорогу, поэтому не слишком придавливал педаль. Но машина, обладающая силой, в десятки раз превосходящей сенатскую упряжку цугом из четырех лошадей, несла сама, будто торопясь к дому после долгой разлуки.

Дождь и размытая дорога, которая заставила установить дополнительные обода, удваивавшие ширину основных, остались позади. Также позади остались исполненные тревог и загадок дни, будущее рисовалось деятельным и напряженным.

Антаер Альтторр Кантор возвращался в столицу. Его попутчик — Лендер — задремал. Видимо, все же усталость вынудила его окончательно смириться с таким рискованным видом транспорта, как паромотор.

Мысль об этом заставила Кантора улыбнуться.

Сыщик за все время путешествия с Лендером ни разу ничем не выдал, что прежде он бывал и в Рэне, и в Нэнте, и в Нэвере. Не хотелось, чтобы этот сочинитель начал расспрашивать. Теперь же, оставшись наедине с дорогой, Кантор вспомнил, как ехал когда–то из Нэвера в Рэн. С тех пор зодиак совершил полный оборот уже раз пятнадцать.

В памяти живо нарисовался изящный паромотор лендлорда Конда. Тогда они были редки, а великолепный экипаж достойнейшего Конда просто поражал воображение.

Молодой аристократ, семья которого владела землями не только на острове, названном в честь своего рода, но и к северу от Лур–ривер, и к югу, был не чужд нового, но все же отличался от молодых аристократов столицы большим почитанием Традиции.

Лендлорд Конд любезно предложил тогда антаеру из Кери–Данс–Холл Грэхему Уоррену Релею и его помощнику Кантору доехать с ним вместе до Рэна, где они могли пересесть на термоплан до столицы. Предложение было весьма кстати, поскольку сокращало время пути. У антаеров не принято тратить время попусту.

Паромотор с разделенным салоном имел сзади мощный двигатель, сердцем которого были два вертикальных паротрубных котла в ребристых кожухах. Кузов из черного дерева с медальонами накладного серебра, серебряными же дверными ручками и гранеными стеклами изумительной чистоты был изготовлен истинным художником. Салон каретного типа с расположенными друг против друга сиденьями и столиком в центре был отделан в агрессивном стиле молодых аристократов — черная кожа с алыми кантами, красное дерево и красный с золотом шелк. Трубы, соединяющие двигатель с рециркулятором, находящимся впереди машины, обогревали салон.

Это был экипаж штучного производства на шасси мастерской Стефенсона, с кузовом от лучшего в городе Нэнте мастера Роберта Коннела.

Весьма возможно, именно впечатление от великолепного экипажа лендлорда побудило Кантора подумать о приобретении собственного парового экипажа. Впрочем, тогда это было лишь легкое мечтанье, из тех не отягченных мыслями о реальном их осуществлении грез, что начинаются со слов: «Ах, как бы чудно было… Как практично завести себе…» Кто не мечтал завести себе что–то из увиденного у лендлорда?

Кантор никогда не жаловался на память. Но воспоминания все же бывают разными. Та поездка запечатлелась изумительно. Возможно, потому, что была прологом первого самостоятельного дела Кантора. Дела, которое он провел и качестве антаера. И один из моментов особенно ярко вставал перед мысленным взором…

Паровой экипаж, ведомый рукой опытного возницы, вы ехал по снежной дороге на гору и продолжал путь вдоль глубокого обрыва, расположенного с правой стороны.

По краю обрыва тянулся невысокий, но прочный деревянный забор. Вдоль забора экономично, как путник, которому предстоит еще долго бежать, трусил белый волк. Ничуть не опасаясь, он покосился на проезжавший экипаж. Кантор улыбнулся волку.

Хищник словно бы поймал его взгляд, остановился и оскалился, но не злобно, а так, будто тоже улыбнулся в ответ. Красивый, сильный зверь.

Он отстал, но его образ все еще стоял перед глазами Кантора.

Много воспоминаний было связано с этими местами. Сейчас думать следовало о нынешнем деле, но волк не шел из головы. Будто так и стоял у дороги, улыбаясь вослед.

Неслучайно Кантор обратился мыслями к прошлому. Нынешнее дознание тоже было связано с делами давно минувших дней. Некогда именно он, Кантор, изловил Флая и передал суду, отправив его тем самым в застенок твердыни Намхас.

Теперь Флай бежал. Почему именно теперь? Что было этому причиной и что поводом?

Последовательность событий представлялась Кантору таковой: кто–то написал сценарий для мультифотографической картины и подбросил его Улле Рену. Сценарий служил своеобразным предупреждением для некоторых людей, фигурировавших в том давнем деле, за которое был осужден Флай. Там рассказывалось о некоем узнике, бежавшем из тюрьмы для мести и убивающем одного за другим тех, кто предал его. Они сберегли свои жизни и свободу за его счет, и он решил рассчитаться с ними.

Кто написал этот сценарий? Без сомнения, тот, кто знал подоплеку давнего дела не понаслышке. Сценарий точно и однозначно указывает на людей, имевших темное прошлое, а ныне ставших столпами общества.

Флай, без сомнения, будет охотиться за ними. Но знает ли он о существовании сценария? Да и не сам ли он написал его?

Тогда получается, что Флай должен был иметь связь на воле! Однако сам способ бегства не дает оснований считать, что ему кто–то помогал…

В тот же день, аккурат наутро после побега Флая, пришло сообщение об исчезновении Хайда — некоего барда. Хайд, будучи сочинителем, мог бы написать сценарий. Но с какой целью? И был ли он тесно связан с Флаем прежде?

Такой информацией Кантор не располагал. Но отчего не предположить?

Однако вдогонку за сообщением об исчезновении Хайда приходит новая информация — найден его труп.

Хайд был задушен в ту же ночь, которую Флай выбрал для побега. Однако кто–то убивает Хайда в Роллане на северо–востоке, а Флай спускается по веревке со стены замка Намхас на другом конце Мира. Так кто и почему убил Хайда?

Впрочем…

Хайда ли убили?

У Кантора не было уверенности, что труп опознали правильно. Весьма веские основания он имел предполагать: убитый — не Хайд.

Двойник? Случайный труп, принятый за него? В этом еще предстояло разобраться.

Улла Рен то ли не распознал в сценарии предупреждение, то ли умело скрыл это, но поступил весьма уместно и разумно — подкинул под благовидным предлогом этот сценарии Кантору. И теперь антаер был предупрежден о готовящейся мести.