Страница 6 из 32
Дед был мастером на все руки. В посёлке не было другого такого садовода: хоть экскурсии води на его участок! На нём радостно и свежо сияют лепестками редкие сорта роз, гладиолусов, флоксов, дельфиниумов, и всё тщательно выполото и посеяно, по шнуру проведены дорожки меж гряд, густо побелены стволы яблонь, образцово окучена картошка, и не у кого-то, а по его участку протянулся неведомо где добытый дедом единственный во всём посёлке эластичный шланг…
Подходя к ним, Вася подобрался, насторожился.
Бабка Федосья глубоко уважала деда Демьяна за тщательность и старания, и, Вася был уверен, каждую ночь видела она во сне, что и на их участке поселилась та же красота и порядок. Да, бабка Федосья и дед Демьян готовы были костьми лечь, душу свою положить за эту землю — тяжёлую, глинистую и малоплодородную, и за то, что с большой неохотой произрастало на ней.
О чём же они говорили сейчас?
— А ты что думала? Хоть кол на голове теши, а по-своему сделает! — сиплым, но тем не менее на весь посёлок слышным голосом шумел дед Демьян. — Что ему моё слово, если отца родного не признаёт и свою мать…
«Ну не мать, а мачеху, так будет точнее», — подумал Вася и очень хотел услышать, в чём дед Демьян будет обвинять внука. Для этого нужно было придержать шаг или спрятаться за дубком, но Вася лишь в редких случаях хитрил, обманывал или (случалось, к сожалению, и такое) терял совесть, подслушивая взрослых. Однако потерять совесть он мог на очень кроткое время, на одну-две минуты, потому что жить без неё, без этой самой совести, час или два было просто невмоготу…
Сейчас Вася был разобижен на Саньку, и всё-таки неприятно было слышать, как дед Демьян громко и при всех ругает своего внука. И Вася — уже издали — крикнул бабке Федосье:
— Баб, а ты почему не идёшь? Идём же!
Бабка Федосья почему-то вздрогнула, по-смешному отпрыгнула от деда и мелким, старушечьим шагом засеменила по улочке.
Шагая домой, Вася думал, что дед Демьян — не совсем ясный ему человек. Как-то они вырезали с Санькой из жести флажок флюгера, и вдруг из Санькиного дома донёсся тонкий, певучий звук скрипки. Он был такой красивый, лёгкий и тревожащий, что Вася вскинул голову и спросил: «По радио передают?» — «Да нет, дед играет, — равнодушно ответил Санька, — любил когда-то в молодости, учился даже в какой-то музыкальной школе, да бросил, когда мой отец родился; говорят, и потом, когда дед в своей бухгалтерии, в ЖЭКе на костяшках стучал, до выхода на пенсию, играл на скрипке, а теперь редко берётся за смычок…» Видя, что Вася не верит ему, Санька, когда дед вышел из дому, кивком головы позвал Васю в комнату и показал настоящую скрипку в старом потёртом деревянном футляре с крючочками. И спросил: «Ну что, веришь теперь? Пусть бы играл себе, струны смычком пилил, их не жалко, а ведь он, дед…» — Санька запнулся. «Что «он»?» — спросил Вася. «Да ни к чему тебе сейчас это, вырастешь — и на твою долю хватит всякого… Никогда не прощу я деду одного, не хочу, чтобы он и мою жизнь пытался ломать и перекраивать по-своему. Ясно?» Вася кивнул, ровным счётом ничего не понимая. Но это было как ожог. Чью всё-таки жизнь хотел сломать и перекроить по-своему этот прямой и аккуратный старичок? Вася так и не узнал — чью, однако с тех пор чувствовал, что не так-то всё просто и обычно в Санькиной вражде к деду Демьяну. А музыку дед любил. Он редко расставался с транзисторным приёмничком. Вася своими глазами однажды видел: ходит дед по лесу, шарит палочкой в поисках грибов по траве и кустам, а сам слушает негромкую музыку, накинув ремешок приёмничка на плечо.
Обедали они на терраске под жужжание ос, слетевшихся на сладкий компот в стаканах, под редкое чириканье птиц на деревьях вокруг дома.
— Ну как дела в посёлке? — спросил папа. — С кем хотел, встретился?
Вася на мгновение помедлил.
— Встретился…
— И всё в полном порядке?
Вася кивнул.
Он понимал, что папа был бы рад, если бы узнал, что не всё-то у Васи с Санькой в порядке. Но он не собирался признаваться в этом даже ему, папе, хотя секретов от него у Васи почти не было.
Интересно, а Крылышкин догадался о чём-нибудь на пруду?
Глава 5. Скандал
Когда допили компот и Вася чайной ложечкой извлёк из стакана и съел сладкие ягоды крыжовника и вишни, бабка Федосья поправила на голове белый с синими цветочками платок, с которым никогда не расставалась, и со скрытым укором искоса посмотрела на Васю. И негромко сказала:
— А вы знаете, что намедни Санька отчубучил?
Вася с мамой и папой, как по команде, уставились на неё.
— Что, Федосья Фёдоровна? — спросил папа.
— Совхозную корову на спор выдоил. С Борькой спорил на старую кроличью клетку…
— Как это «выдоил»? — не понял папа, почесал свой курносый, обгоревший на юге нос, и на лице его появилась легкомысленная, недоумевающая улыбка.
— Не знаете, как доят коров? — спросила бабушка Надежда, краснощекая и серьезная, — это она приготовила сегодня такой вкусный обед. — Подкрался к корове, присел на корточки и тихонько, чтобы не заметили пастухи, стал доить её.
Вася вдруг захохотал, представив всё это.
Папа снял очки и вытер сразу повлажневшие глаза, а мама безуспешно боролась с улыбкой на узких весёлых губах.
— Ничего в этом нет смешного. — Бабушка Надежда покраснела от возмущения. — Пастухи заметили Саньку, погнались и пришли в посёлок. С его дедом и мачехой говорили. Скандал был…
— И много он так надоил? — спросил папа.
— Кружку. — Бабка Федосья худым пальцем поправила под платочком волосы.
— Одну только? — разочарованно воскликнул папа. — Стоило возиться и рисковать!
— Разве дело в том, сколько? — возразила бабушка Надежда: она хоть, в общем, была и добрая, и учёная — с высшим образованием, но ужасно строгая. — Если надоил кружку, то мог надоить и…
— Ведро! Бак! Цистерну! — закричал Вася.
Бабушка Надежда неодобрительно посмотрела на него:
— От Саньки всего можно ждать, он совершенно распоясался, ни с кем не считается и всё время вертится возле нашей калитки…
«Ну да, вертится… Кажется ей так… Если бы вертелся!..» — с горечью подумал Вася и понял, что всё это ещё больше усложнит Васину жизнь на участке. Но нельзя же покоряться тому, что думают и хотят обе бабушки да, пожалуй, и папа с мамой. Они должны понять его и не давить, не следить за каждым шагом.
— И не побоялся! Какой смельчак! — сказал Вася. — Корова могла стукнуть копытом или рогом поддеть!
— И когда-нибудь стукнет и подденет! — отозвалась бабка Федосья. — А ещё этот губан и буркало средь бела дня нарвал целый карман огурцов у Остроглазова и повесил на нашу калитку картонку с хулиганской надписью…
— Какой? — спросил папа, да и Вася остро заинтересовался. — Что-то слишком много для одного парня! Ты как считаешь, Васька?
— Хороший, воспитанный мальчик никогда бы такой надписи не повесил, — сказала бабушка Надежда. — Хорошо хоть, его участок далеко от нас…
Вот сколько здесь стряслось всего!
Выходит, недаром дед Демьян с бабкой Федосьей возмущались Санькой, а он, Вася, так и не знал ничего, и Крылышкин не смог толком рассказать, а ещё товарищ называется…
Вася выскочил с терраски и услышал, как бабушка Надежда что-то вполголоса рассказывает папе. Ага, наверно, про ту картонку с надписью секретничает! Надо всё выведать. Но не сразу…
Родители начали тяпками окучивать возле заднего забора картошку. Пока они беспечно купались в Чёрном море и жарились на солнце, картошка благополучно отцвела и сильно выросла.
Вася в это время поливал из лейки цветы.
Он бегал к большой железной бочке, стоявшей возле дома, под водостоком, погружал лейку в бочку — в ней плавала хвоя и сновали какие-то водоплавающие комарики и жучки. Вася старательно поливал клумбы возле терраски и с нетерпением поглядывал на папу — ждал, когда он немножко устанет и захочет отдохнуть.