Страница 2 из 48
Он проснулся и повернулся на левый бок, чтобы узнать, с кем провёл эту ночь. Брайдер не так редко просыпался в постели с незнакомыми женщинами. Как это у него получалось, он не задумывался, единственное, что он точно знал: в здравом уме и доброй памяти на уме у Тома были только выпивка и сокровища.
Но стоит «Джонни Уокеру» проникнуть в кровеносную систему, ум и память выключались, и Томас начинал «зажигать». Обычно он абсолютно не помнил, как добивался расположения той или иной красотки. Но помнил, как её зовут, чем они занимались во время, предшествующее объятиям Морфея, и сколько и чего именно он выпил. Откровенно говоря, красотки иной раз попадались не совсем красивые, и Брайдер искренне благодарил органы чувств за то, что вовремя отключают связь с мозгом.
Ориентировался Томас по счетам. Как правило, он укладывался в три тысячи баксов. Раз в полгода расслабиться можно.
Сегодня в постели никого не было. Не шумел вентилятор в туалете, не пахло завтраком из гостиной, не бубнил телевизор, никто не пел в душевой под шум воды. Хорошее утро, когда не надо ничего вспоминать. Нет ничего — значит, ничего и не было. Слава богу. Вот только организм требовал допинга, но эту проблему решить было просто. Томас встал с постели и побрёл возвращать себе человеческий облик.
После душа он открыл банку пива и устроился перед телевизором, узнать последние новости. Тут-то его и ждал первый сюрприз.
Транслировалось повторение вчерашнего полуфинала по покеру. Крупным планом — аккуратно вряд выложенные карты.
— …флэш-рояль! Невероятно! Томас Майор Брайдер выигрывает полуфинал! Полмиллиона долларов! Публика неистовствует! Вы посмотрите, какое самообладание! Брайдер, кажется, даже не понимает, что только что вышел в финал мировой серии!
На экране крупным планом возникла глуповатая физиономия Томаса. Казалось, он не только не понимал того что происходит, но и вообще — где находился.
Томас, сидевший на диване, помимо стойкого недоверия к органам чувств, испытал жёсткий приступ раздвоения личности. Он записался на чемпионат скорее из чистого авантюризма, и вовсе не рассчитывал на выигрыш. Он даже в одну восьмую финала не собирался выходить, а тут — финал. Он наблюдал за своим двойником с чувством нарастающей тревоги.
— Что вы будете делать с этими деньгами? — спросил журналист у Брайдера-в-телевизоре.
— Куплю яхту и отправлюсь с женой искать клад!
— Ваша жена с вами? — спросил журналист.
— Я женат?! — обалдел Томас-на-диване.
— Барби, иди сюда! — закричал Брайдер-в-телевизоре.
Камера метнулась влево, туда, куда кричал полуфиналист. В толпе кто-то махал рукой.
— Барби? — спросил Томас-на-диване. — Какая, на хрен, Барби?!
Она возникла в кадре через несколько секунд.
— Твою мать… — только и оставалось выдохнуть Брайдеру.
Это была Барбара Кравец, та хитрожо… хитро-жёлтая бестия неопределённого возраста, его будущая соперница в финале.
Чёрт! Они теперь женаты? Значит, не могут играть друг против друга в финале? Слава тебе, Иисус! Хватать бабки — и рвать отсюда когти!
Он позвонил на ресепшен.
— Да, сэр?
— Это номер 2850, подготовьте мне расчёт, пожалуйста.
— Конечно, сэр. Минутку, сэр — вас спрашивает ваша жена.
— Кто? Гоните её прочь, я неженат!
Томас в мгновение ока собрал пожитки в чемодан, допил пиво, оделся, и выскочил из номера.
Прямо в объятия стоящей на пороге красивой женщине неопределённого возраста.
— Куда-то собрался, милый? — спросила она.
— Вы кто? — Брайдер испуганно огляделся.
Ответ он уже знал.
— Читай по губам, — улыбнулась гостья. — я… твоя… жена.
Эпизод 2
О том, что Даглас опоздал, свидетельствовала усыпанная мёртвыми птичьими телами лужайка у поворота к зданию лаборатории. Несмотря на уик-энд, небольшая группа зевак — скорей всего, покупатели из гипермаркета, расположенного по соседству — уже окружала главный корпус «Light Year Inc». Видимо, прискакали поглазеть на последствия взрыва. Даглас увидел пожарную машину, полицию, скорую, и сердце его защемило. Вашу русскую маму, думал Дарк, я вас убью! Только бы никто не умер, только бы никто не погиб…
А начиналось всё вполне мирно. Даглас Дарк беседовал с инвестором, курировавшим проект, носивший безликое название «Порт». Инвестор был русским, звали его Андрей Гумилёв. Гумилёв относился к новому поколению богачей, к тем, кто делает деньги не на распиле и продаже больших предприятий, а на новых технологиях. Беседа зашла о близнецах Кругловых, основной движущей силе проекта. Правда, при этом они сами же проект и тормозили.
— Прямо-таки воюют? — спросил Гумилёв.
Он не улыбался, но Даглас чувствовал, что otets rodnoy воспринимает отношения братьев Кругловых с юмором. Это хорошая реакция, на такую Даглас и надеялся, потому что гадские близнецы динамили его конкретно, если пользоваться терминологией Джулиуса.
Насколько сам Даглас понимал перипетии русской ономастики, звали братьев на английский манер одинаково — Джорджами. Но в русском языке имя Джордж, обозначающее с греческого «землепашец», имело три разных варианта: Георгий, Егор и Юрий. И если Егора, левого близнеца, все звали Джорджем, то правый, который признавал за левым старшинство и при этом ни во что это старшинство не ставивший, придумал себе имя Джулиус, и оно крепко к нему приклеилось.
— И вы терпите?
— Приходится, — вздохнул Даглас.
И тут его прорвало. Он жаловался инвестору, будто священнику в исповедальне, на русских выскочек, семимильными шагами толкавших вперёд проект по созданию действующей модели внепространственного перехода.
— Почему с украинцами нет проблем? Иранцы — милейшие и тишайшие существа, если не обращать внимания на регулярные отлучки к намазу. Русские! Они не пьют водку, нет. До водки у нас охочи индусы. Нет, русские как начнут обсуждать какую-то проблему — и всё, встала работа, потому что им требуется основательное, кондовое решение!
— Смею вас заверить, что не все русские таковы, — успокоил Дагласа Гумилёв. — Есть среди нас и абсолютно тупые исполнители бессмысленных распоряжений.
Даглас осёкся и недоумевающе посмотрел на инвестора. Тот, сохраняя невозмутимое выражение лица, пил кофе.
— Это сарказм, да? — криво улыбнулся Дарк. — Вы знаете, как меня в лаборатории с подачи Джулиуса называют?
— Дональдом? — улыбнулся Гумилёв.
— И вы туда же?
— Русскому уху английские слова «тёмный» и «утка» кажутся одинаковыми. А в некоторых русских пивных английская просьба «ещё тёмного» может показаться даже оскорблением.
— Подумать только… — вздохнул Даглас. — Лингвистика, оказывается, тоже целая наука. Да где же эти мерзавцы? — он вновь схватился за мобильный телефон.
От русского уха Гумилёва, однако, не ускользнула мягкая, почти нежная интонация, с которой говорят о непослушных, но любимых детях.
— Опять, наверное, дерутся из-за этих своих неразрешимых вопросов бытия, — пробормотал Дарк. — Видит бог…
— Расслабьтесь, Даглас, я не буду расстреливать вас за то, что ведущие специалисты заняты делом, вместо того, чтобы впустую молоть языком с богатеньким буратиной.
— Buratinoy? — переспросил Дарк. — Что такое buratinoy?
— У вас на редкость чуткий слух, — похвалил Гумилёв, но объяснять смысл идиомы не стал. — Даглас, я доволен ходом работы. Мало того — я вообще не ожидал таких невероятных результатов да ещё так быстро. У меня к вам есть предложение, настолько же фантастичное, насколько и всё то, чем мы с вами занимаемся. Вы понимаете, что мгновенный перенос материи на расстояние открывает безграничные возможности колонизации иных миров? Подождите, не перебивайте.
Даглас и не думал перебивать. Гумилёв казался ему древнегреческим героем: молодым, сильным, целеустремлённым — и не по годам мудрым. Дарк точно знал, что старше Андрея лет на десять — по крайней мере, Гумилёв всюду указывал год рождения как тысяча девятьсот семьдесят четвёртый. Но чувствовал себя Дарк перед этим человеком мальчишкой. Гумилёв будто и не здесь жил, а где-то в следующем веке, знал все ошибки и заблуждения современности, и снисходительно их терпел, за ручку уводя глупых детей к светлой и осмысленной жизни.