Беринг

Продолжая кричать, оба островитянина подплыли к кораблю. Крик их был похож на молитву или на заклинание. Моряки махали им руками, приглашая взойти на судно. А островитяне звали чужеземцев на берег и, засовывая пальцы в рот, дали им понять, что там их хорошо угостят.

Приблизившись, они бросили свои шесты с птицами перед самым кораблём. По мнению Штеллера, это был религиозный обряд, нечто вроде жертвоприношения. Штеллер привязал к верёвке две табачные трубки, несколько связок стеклянных бус, зеркальце и спустил всё это к байдаркам. Островитяне очень обрадовались. Один из них прицепил к веслу шкурку сокола и подал её коряку Пячке. Потом оба стали быстро грести к берегу, знаками приглашая моряков последовать за ними.

Сейчас же спустили большую шлюпку. В неё сели Штеллер, Ваксель, Пячка да девять человек матросов и казаков. Взяли с собой ружья, но из предосторожности положили их на дно шлюпки и закрыли рогожей.

Был сильный прибой. Возле берега в море лежали каменные глыбы, вокруг которых пенились водовороты. Пристать, не рискуя разбить шлюпку, было невозможно. У воды толпилось человек двадцать туземцев, которые криками и знаками приглашали моряков выйти на берег. Но подводные камни казались слишком опасными.

Ваксель, командовавший шлюпкой, решил вернуться. Но Штеллер ни за что на это не соглашался. Он и тут проявил себя упорным, отважным и бесконечно любознательным исследователем. Он объявил, что, если шлюпка не пойдёт дальше, он прыгнет в воду и доберётся до берега вплавь.

— Кто со мной?

И начал стаскивать с себя камзол.

Один только Савва Стародубцев вызвался отправиться на берег вместе со Штеллером и стал снимать рубаху.

— Плыви и ты с нами, Пячка, — сказал Штеллер. — Может быть, они понимают по-корякски.

Штеллер, Савва и Пячка прыгнули в воду и поплыли к берегу. Ваксель, не решаясь ни подойти к берегу, ни вернуться на корабль, остался ждать их в шлюпке за линией прибоя.

Едва три смельчака вылезли на берег, как островитяне подхватили их под руки и повели на ближайший холм. Штеллер сначала принял их всех за мужчин, но потом увидел, что ошибся. В толпе было много женщин, но они носили такие же длинные рубахи из тюленьей кожи и такие же меховые шапки, как и мужчины, и поэтому их было трудно отличить.

Лица у всех были вымазаны краской — у кого синей, у кого красной, у кого жёлтой или зелёной. Носы были прорезаны в самых разных местах, и в дырки вставлены кости, клыки и зубы животных. Иногда они вынимали эти украшения, и тогда из ран сочилась слизь, которую они простодушно слизывали языком.

Штеллер нашёл, что жители этого острова очень похожи на эскимосов, живущих в Гренландии, на берегу Атлантического океана. Он не ошибся. Народ, к которому попали русские, были алеуты, находящиеся в близком родстве с эскимосами.

На вершине холма горел костёр. Две старые женщины жарили китовое мясо, положив его на горячие уголья. Тотчас же начался пир. Островитяне усердно потчевали своих гостей. Штеллер попробовал мясо и нашёл, что оно вовсе не плохо на вкус. Только твердовато и жёстко и пахнет ворванью. Впоследствии ему пришлось познакомиться с китовым мясом поближе.

Алеуты, конечно, ни слова не понимали по-корякски, и Пячка был совершенно бесполезен. Штеллер подарил им несколько связок бус и несколько маленьких зеркалец, которые были приняты с восторгом. Всё, казалось, шло как нельзя лучше.

Но тут случилось событие, расстроившее только что наладившуюся дружбу русских с островитянами.

Один из туземцев сел в свой кожаный челнок и подплыл к шлюпке Вакселя. Он весело улыбался русским. Намерения, очевидно, у него были самые дружественные. Ваксель встретил его ласково, и островитянин доверчиво пересел из челнока в шлюпку.

Русским пришло в голову угостить его.

— А ну, дайте-ка ему водки, — сказал, смеясь, кто-то.

Сейчас же появилась бутылка. Водку налили в кружку и поднесли гостю. Тот улыбнулся, взял кружку, отхлебнул и закричал. Он кричал во всё горло, и никак его нельзя было заставить замолчать. Он, очевидно, сильно обжёгся.

Ваксель перепугался не на шутку. Ведь там, на берегу, остались три их товарища, безоружные и беспомощные. Если островитяне подумают, что моряки обошлись с одним из них дурно, они могут убить Штеллера, Пячку и Савву.

Ваксель торопливо совал в руки гостя зеркала, ножи, бусы, табачные трубки, но тот кричал по-прежнему. Тогда Ваксель силой посадил его в челнок и оттолкнул от шлюпки. А к берегу уже бежали островитяне, возбуждённо махая руками. На этот раз тут были только мужчины. За ними едва поспевали Штеллер, Савва и Пячка. Ваксель заметил, что у островитян нет ни луков, ни копий, и это его несколько успокоило.

Добежав до берега, Штеллер прыгнул в воду, но островитяне сразу же окружили его, подхватили и потащили назад. Савву и Пячку тоже крепко держали за руки. Впрочем, никто их не толкнул, не ударил — островитяне пока вели себя довольно благодушно. Даже совали в руки Штеллера какие-то шкурки, как бы задабривая его.

Но тут к берегу подплыл тот островитянин, которого Ваксель так неосторожно угостил водкой. Он уже успокоился, перестал кричать. Его сородичи кинулись к нему с расспросами и на минуту забыли о своих пленниках. Штеллер сделал знак Савве, они оба рванулись вперёд, прыгнули в воду и скоро уже подплывали к шлюпке. Один недогадливый Пячка остался на берегу.

Островитяне опомнились и кинулись к нему.

— Спасите! Спасите! — кричал бедный коряк, плача от страха.

Он был уверен, что шлюпка уйдёт и оставит его навсегда в плену. Он упал на колени, протянул руки к морю и стал умолять о помощи.

— Стреляйте! — крикнул Штеллер, влезая в шлюпку.

Дали залп в воздух.

Треск ружей так поразил островитян, что они упали ничком на землю. Потом вскочили, побежали и скрылись за холмами.

Освобождённый Пячка вплавь добрался до шлюпки. Он был так перепуган, что даже час спустя, поедая в кубрике горячую похлёбку, вздрагивал и оглядывался по сторонам.

16. ОБРАТНОЕ ПЛАВАНЬЕ

Когда Шумагинские острова скрылись из виду, Беринг стал замечать, что погода быстро меняется. Небо потемнело, ветер стал порывистым — то вдруг замрёт, так что повиснут паруса, то налетит с неистовой яростью, тряхнёт корабль, повалит всех с ног и обрушит на палубу исполинскую волну.

Направление ветра тоже переменилось. Из попутного восточного он стал западным, встречным, и дул прямо в нос кораблю. Сила его возрастала с каждым часом, волнение увеличивалось. «Пётр» мужественно резал воду своей крутой деревянной грудью, но добрый корабль был уже совсем не в таком хорошем состоянии, как тогда, когда он вышел из Петропавловска. Снасти обносились за путешествие — канаты поминутно рвались, полотнища парусов лопались. Обшивка тоже истрепалась, и по ночам моряки со страхом прислушивались к подозрительным скрипам, раздававшимся внутри корабля.

Ко второй половине сентября ветер настолько усилился, что идти ему навстречу стало невозможно. Команда работала сутки напролёт. Беринг каждый час приказывал передвигать паруса, и «Пётр» переходил с галса на галс. Но всеми этими усилиями они достигали только того, что их не волокло назад, к Америке. Вперёд они не продвинулись ни на милю.

А между тем цинга овладевала всё новыми жертвами. Каждый день несколько человек относили в трюм и каждые три дня кого-нибудь швыряли в море, завернув в простыню. В числе умерших был и семидесятилетний штурман Эзельберг, в молодости служивший на голландских торговых судах и ходивший в кругосветное плаванье. Он был на редкость опытный моряк и много помогал Берингу в управлении кораблём. Перед смертью он говорил, что такой сильной, упорной и длительной бури он не видел за всю свою жизнь.

Однажды за обедом Ваксель, взглянув в лицо Берингу, воскликнул:

— Капитан-командор, у вас совсем чёрные губы!

— Я знаю, — ответил Беринг.

— Это цинга, вы должны немедленно лечь!

— Нет, — сказал Беринг, — я лягу, когда приведу вас в Петропавловск.