Страница 3 из 14
— Итер силен разумом и мастерством своим, — еле слышно прошептал засадчик девиз своего сообщества. — Для итера нет преград. Выпутаемся…
Чтобы приободриться, он даже начал про себя напевать недавно сложенную песню о Первом Учителе:
На лугу за рекой перекликались дергачи. В омуте плеснула большая рыба. Пронзительно завопила в чаще сова-сипуха. Полевки шуршали травой, а где-то в ветвях старой рябины, у корней которой устроил себе ухоронку Бойша, трекал сверчок. Ночь перевалила за средину и покатилась к утру, к волчьему часу. Совсем немного осталось до того, как на тропе появятся сыны Всеблагого Отца, будь они трижды прокляты. Они понесут тексты из разгромленной на Псковских болотищах лабы итеров. Вообще-то, по уложению все того же Всеблагого Отца, все обнаруженные книги и записи старого мира нужно уничтожать на месте, но так бывает не всегда. Вот и теперь верные псы наместника Всеблагого, Человека-Без-Имени, схоронили написанное профом Разглядом и несут своему властелину по тайной тропе. Сам проф, Бойша это знал наверняка, висит на воротах лабы вверх ногами вместе со своими верными менесами, и лица их уже изгрызли дикие звери. Но нарук Стило Трошсын, верховный итер Россейщины, отправляя его на задание, сказал четко: «Про месть не думай. Мракобесам другие воздадут должное. Твое дело — тексты. Принесешь — и я дам согласие. Будет Талинка твоей женой. Нет — не обессудь, решу в пользу Покраса».
Бойша понимал, почему нарук так суров с ним. Род Бойши, Логами именуемый, слыл среди итеров самым своенравным. Логсыны бродили по всей Россейщине, часто нанимались в проводники и сторожа к обозным чистунам, шли в посадные и городищенские дружины, меняли высокое звание итера и путь служения разуму на вольную долю. Не был исключением и Бойша. В свои два с половиной десятка зим обошел он всю землю — от Опоясных гор до закатных топей на Полесье, от яблоневых садов Колы до жарких пустынь у подножья Светлых гор. Ходил торными путеводными плешами, пробирался потаенными тропами, плыл водой, брел пущей, шлепал болотинами; бывало, и мертвоземье пересекал в своих скитаниях, потом неделями отлеживаясь в потаенных итерских болечебнях. Служил Бойша наймитом у торгового люда, бывал и приказчиком, подряжался охранять караваны, погонял коней, носил вести, бился, бил, бывал ранен. Прав нарук — такая судьба более не итеру, а чистуну под стать. Потому и воспротивился он, когда на ежегодном сборе всех родов итеров, на конфере, посватался Бойша к красавице Талинке, дочери главы рода Мехов старого Звана Точилы.
«Ничего, — успокаивал себя Бойша. — Тексты добуду, Стиле снесу, а под Годоворот и свадьбу сыграем. Сяду в лабе на Поворотном камне, дом поставлю, хозяйство оборудую, с ветряком, как положено, чтобы небесные искры в доме жили. Хватит, помотался по свету, пора и о детях подумать…»
Но мечты о будущей счастливой и спокойной жизни омрачало лишь одно — слово, опрометчиво данное Бойшей незнатю Атяму. Не то чтобы трудной казалась служба незнатева, да вот темной она была — это да. «А и если все обтяпать так, чтобы никто ни слухом, ни духом — все и ладно сложится», — решал-гадал Бойша, не забывая при этом по многолетней привычке сторожко прислушиваться к ночным звукам. Время от времени он задирал голову к небу и «ловил час», угадывая время. Если вдруг возникали сомнения, Бойша сверялся с древним времясчетом, что дал ему нарук Стило. Времясчет, легкий, удобный, крепился на запястье стальным браслетом и светился в темноте. Всем он был хорош, кабы не две вещи: тикал времясчет для опытного уха весьма различимо — это раз, и отдать его нужно было по возвращении — это два.
«Если все ладом сполню, попрошу у старика этот механизмус. Тексты Разгляда дорогого стоят, авось Стило не откажет», — лениво подумал Бойша и тут же напрягся, рукой нашаривая надолбом филин-глаз.
Со стороны Стражного леса, там, где Сухая тропа огибала путеводную плешь и перебегала через нее в небольшой низинке, послышались шорохи. Еле слышные, они не могли принадлежать зверью, дикая тварь ходит легко, если и заденет где ветку или сухой листок, то никогда второй раз такого не сделает. А тут звуки были частыми, повторяющимися — ширк-ширк-ширк. «Плащи о ноги трутся, — определил Бойша. — Идут четверо. Торопятся. А нарук говорил — трое должно быть. Может, не мои?»
Опустив филин-глаз, итер зажмурился, пережидая колючую игру небесных искр в удивительном приборе, и через овальное смотрило глянул на тропу, залитую теперь густым зеленым сиянием. Вот кусты бузины слева, вот заросли иван-чая справа. Тропа тут переваливала через невеликую горочку и лежала перед Бойшей как на ладони. Он уже давно прикинул, как сладит с чистунами, — дождется, когда они начнут спускаться с горочки, и положит всех. Шибало осекается редко, прицел выверен, пчелы остры, порох сухой и гильзы чищеные, без изъяна. Патроны Бойша снарядил как надо, смазал сурочьим жиром. Восемь штук их в самосдельном медном улье да три запасных за пазухой.
На вершине горушки качнулись ветки ивняка, темными полосами зарябив картинку филин-глаза. «Идут», — понял Бойша. По телу прокатилась волна жара, руки нашарили шибало, бережно обернутое в сшитый из беличьих шкурок чехол. Осторожно вытащив оружие, итер выставил длинный ствол из зарослей, поглядел в кружок прицела, приноравливаясь целиться с филин-глазом. Чистуны уже появились на тропе и теперь спешно бежали вниз, стараясь не поскользнуться на косогоре.
«Чего ж их четверо-то? — снова озаботился Бойша, ловя на прицел первого. — Может, дорогой кто прибился. Загублю невинного человека. И-эх, ну да раз так выйдет — стало быть, судьба у бедолаги такая!»
И, помянув Пятерых Отважных, Бойша скинул с затвора предохранительную скобку. Палец привычно лег на отполированный спусковой крючок. Подведя пенек мушки в прицельном кольце под голову первого чистуна, Бойша крепко вжал приклад шибала в плечо и мягко потянул спуск. Бухнул выстрел, приглушенный стволовым насадником. Пахнуло кислым, стреляная гильза, выброшенная из затвора, улькнула в кожаный мешочек, подвешенный к оружию. Человек на тропе осел, а итер уже поймал в прицел второго. Ещё выстрел — и второй чистун завалился на бок, нелепо взмахнув рукой. Двое оставшихся испуганно присели, поползли назад, в гору, не подозревая, что на этом и строил свой расчет Бойша. Если бы они сиганули с тропы в сторону, пришлось бы засадчику скрадывать чистунов по зарослям. На голом же склоне две человеческие фигуры виделись ясно, словно горошины на блюде. Выстрел — и третье тело покатилось вниз. В мешочке уловителя звякнули гильзы. Последнего чистуна Бойша подстрелил на самом верху, вогнав ему пчелу в спину.
— Все! — вслух произнес итер. Теперь надо торопиться — забрать тексты, спрятать трупы и уходить. Бойша вскочил, закинул за плечо котомку и, сжимая шибало, пригнувшись, побежал к неподвижным телам.
Тексты — тетрадь, завернутая в выделанную кожу, — обнаружились в мешке у второго чистуна. Быстро обшарив убитых, Бойша разжился парой ножей, манеркой пороха, пригоршней гильзе капсюлями, свинцовой пластиной и вырубкой для изготовления пчел, монетной мошной, широким кинжалом, тремя светунцами, кусом копченого мяса, сухарями, бутылью кваса. Все остальное — кольца, амулеты, одежду, наборные пояса — решил не брать, дабы случайно потом кто-то не узнал на нем вещей чистунов.