Серебряный ветер

Симон переплел с Аделиной пальцы и слегка сжал руку.

— Мы не забудем, Хауэлл.

Симон взял факел, чтобы освещать путь, несмотря на то что луна светила ярко. Ради той же предосторожности он ехал бок о бок с женой до тех пор, пока дорога не сузилась до тропинки. В свете факела цвета ее одежды казались ярче, а волосы будто сами излучали свет.

— Если ты будешь так на меня смотреть, то свернешь с тропы, — сказала Аделина.

— Я свернул с проторенной дороги несколько месяцев назад, — ответил Симон, — но кривая дорожка привела меня к тебе, и об этом я не могу сожалеть.

— Ты простил меня за то, что я заставила тебя на себе жениться?

— От всего сердца. Когда…

— Когда что?

Симон проглотил комок, стоящий в горле.

— Когда я отыщу тебя весной, когда я вернусь к тебе — ты наденешь этот наряд? Я буду вспоминать тебя всю долгую зиму вот такой. И я буду чувствовать твое тепло и твой запах, твой аромат.

Аделина коснулась его руки.

— И я буду думать о тебе всю зиму. Ты будешь мне сниться. Но сегодня, — она хитро улыбнулась, — сегодня нам будет не до сна.

— Сегодня нам спать ни к чему, это верно, миледи.

Выше по холму, у ворот крепости, выкрикнул свой вопрос часовой. Получив ответ, он распахнул ворота. Симон протянул ему поводья коня и, обняв Аделину, помог ей спуститься. Симон поднял факел, который оставил горящим лежать на земле, и велел часовому принести седельные сумки.

Зал полуразрушенного замка ожил при их появлении. Симон швырнул шипящий факел на камень очага и поджег сухие дрова.

— Миледи, — сказал он, — я буду в огне скорее, чем этот хворост, если прямо сейчас закрою за нами дверь. Но я должен привести Гарольда!

Аделина улыбалась, глядя через плечо мужа. Гарольд уже стоял в дверях, краснее огня в очаге, смущенно переминаясь с ноги на ногу.

— Прошу прощения, Тэлброк. Тут у меня к тебе два дела.

Симон коснулся плеча жены.

— Чуть позже, — прошептал он, — я найду тебя здесь, возле огня?

— Ты найдешь меня рядом с собой, — ответила она. — Время для секретов друг от друга для нас кончилось. — Она с улыбкой поманила Гарольда: — Проходи и садись с нами. Гарольд посмотрел на Симона:

— Милорд?

— Можешь говорить не таясь. — Симон пригласил Гарольда присесть на скамью. — Моя жена — наш союзник.

Гарольд перевел взгляд с Симона на Аделину и обратно на своего обезумевшего господина.

— Тэлброк, речь идет о мужских делах. Ты не выйдешь со мной во двор, чтобы мы могли поговорить там?

— Речь идет о лучнике Люке?

— Да, и еще кое о чем.

Аделина подвинулась ближе к огню, чтобы согреть руки.

— Симон, ты не можешь ожидать от Гарольда доверия ко мне. Ты, должно быть, сказал ему, что я работаю на Лонгчемпа.

У Гарольда при этом заявлении чуть глаза из орбит не выскочили. Он, не видя, пошарил возле себя, пододвинул скамью и в немом удивлении опустился на нее.

— Симон, выйди с Гарольдом и поговори с ним один на один. — Аделина улыбнулась ошалевшему оружейнику. — Иди, я не против.

— Возможно — нет, точно, — скоро наступит время, когда Гарольд станет единственным связующим звеном между мной и тобой. Вы должны доверять друг другу.

При упоминании о скорой и долгой разлуке на лицо Аделины набежала тень.

— Конечно, — согласилась она. Симон закрыл глаза.

— Отец Амвросий пропал. Гарольд встрепенулся.

— Да, это первое. Он исчез. Из поместья несколько раз приходили за ним, но я не мог найти его среди солдат. Сегодня утром он исповедовал наших людей, и я боюсь, с ним что-то случилось.

— Случилось, это верно. Он лежит мертвый за озером на дороге к южным лугам.

— Боже милостивый…

— Я убил его. — Симон встал и подошел к большей из седельных сумок. — Где лучник Люк? 249

Гарольд провел ладонью по лбу.

— На башне, сейчас его дежурство.

Симон вытащил пучок красных стрел из сумки.

— Я поднимусь к нему. — Он положил руку на плечо Аделине. — Гарольд подождет с тобой здесь.

— Симон, не ходи один. Симон улыбнулся:

— Думаю, Люк скоро поймет, что лучше меня у него друзей нет.

Гарольд нахмурился:

— Мы будем прислушиваться.

— Поговори с моей женой, старина. Отныне и впредь единственной твоей заботой будет сделать так, чтобы ей жилось хорошо.

Люк видел Тэлброка на пути в крепость и ждал, что тот захочет с ним увидеться. Симон решил подняться на башню по внутренней лестнице и старался производить как можно больше шума, чтобы дать Люку время подготовиться к его появлению. Не приведи Бог, шпион Лонгчемпа испугается и сделает какую-нибудь глупость.

— Люк, — позвал его Тэлброк, — мы должны поговорить.

Симон прихватил у часового на воротах еще один факел и с этим факелом в вытянутой руке и появился на вершине башни. Симон приблизился к Люку на расстояние вытянутой руки и протянул ему пучок стрел — красных, в ярком свете факела цвет их был вполне различим.

— Какие хорошие стрелы, — сказал Симон. — Длинные, летят далеко и с крохотными зарубками для того, чтобы можно было прикрепить к древку свернутое в жгут сообщение.

Лучник смотрел на стрелы, пауза затягивалась.

— Я солдат, — сказал он наконец. — Верный солдат короля. Отвези меня в Херефорд, и я докажу, что я не предатель.

— Я знаю, что ты не предатель. Но у тебя есть враг, который едва не сделал из тебя убийцу. — Симон отложил в сторону все стрелы, кроме одной. — Этастрела, — сказал он, — должна была отнести послание, чтоты убил мою жену.

Люк сделал шаг назад, отступив к перилам.

— Ты лжешь.

— Где отец Амвросий?

Люк посмотрел вниз, на казарму.

— Он не вернулся, — сообщил Симон, — и никогда не вернется.

Симон принялся вертеть стрелу в руке, рассматривая ее на свет.

— Кое-что ты должен узнать о Лонгчемпе. Он хорошо платит своим осведомителям, но при себе их долго не держит. Те, кто слишком близко подходит к разгадке его планов, должны исчезнуть. Лонгчемп послал Амвросия — кем бы он там ни был — убить Аделину и оставить достаточно улик, чтобы тебя повесили. Амвросий сохранил стрелы, которыми ты доставлял ему послания, и отнес их сегодня в лес, где он и лежал, затаившись, поджидая мою жену.

— Я ничего не знал…

— Это убийство, должно быть, имело огромную важность для Лонгчемпа, ибо Амвросий предпочел выполнить свою задачу во что бы то ни стало. Когда он увидел меня, бегущего к нему с мечом, он повернулся ко мне спиной и натянул тетиву. И, умирая, он не выпустил лука из рук. — Симон многозначительно помолчал. — Что же делает Лонгчемп с людьми, если его шпион предпочитает смерть ослушанию? — Симон пододвинул стрелу Люку. — Вот она, стрела, предназначенная для убийства дочери Кардока. Она могла бы умереть там, на склоне холма. Мы бы нашли ее с твоей стрелой в сердце и решили разорвать тебя на куски или подвесить на башне всем на обозрение.

— Я не верю тебе. Я не стану слушать твои басни.

— Тогда подожди, пока найдут тело. Амвросий пропал, и его завтра начнут искать, тогда ты мне поверишь. Возле него осталась одна-единственная красная стрела. Поверят ли наши солдаты в то, что ты непричастен к его смерти? Оставит ли Лонгчемп незавершенной задачу Амвросия?

— Где священник?

— Я скажу тебе, когда поклянешься сделать для меня одну вещь.

— Какую?

Симон взглянул вниз, туда, где по ущелью проходила дорога к поместью Кардока.

— Как ты сочинял послания? Ты их писал? Люк колебался с ответом.

— Если ты откажешься помогать мне, я позволю им растерзать тебя — насладиться в свое удовольствие. За то, что ты убил нормандского священника!

У Люка повисли руки.

— Я… я не пишу. Они научили меня условным знакам. Значок для человека и значок для того, что он делал. Лонгчемп не хотел, чтобы я писал словами.

— Ты рисовал знаки на пергаменте? Тогда найди кусочек кожи с той же шкуры, которую ты использовал раньше, и сообщи Лонгчемпу, что моя жена пропала. Не умерла, пропала. Ты можешь это сделать?