Страница 21 из 72
Все-таки она была еще очень глупой. Я пожал плечами и вышел на улицу. Там было холодно, там было мерзко, но там не было оборотней, нелепых, наделенных силой, но не умеющих ею пользоваться существ, порожденных чьей-то чудовищной прихотью.
— Почему я не убила тебя? — крикнула она мне в след.
Хороший вопрос.
Домой я, конечно, добежал очень быстро. В одних носках, трусах и водолазке на улице было чертовски холодно.
Дверь открыл Марат.
— Ну и ну, — только и сказал он, разглядывая меня. — Тебя ограбили?
Я хрипло рассмеялся, отодвинул его в сторону и прямиком направился в ванную.
— Нет… Там… девушка на улице замерзала… я дал ей свою одежду… поносить… Я тебя разбудил? Пришлось стучать, потому что ключи остались в куртке.
— Ну и ну… — повторил Марат, идя следом. — Да нет, я еще не спал… Черт, теперь снова придется замок менять.
— Зачем? — спросил я, захлопывая перед его носом дверь. — Ты извини, но мне очень хочется полчаса побыть одному.
— Что — зачем? — переспросил он из-за двери.
Я заткнул слив, открыл кран, наугад регулируя воду. Ванная стала быстро наполняться. Я сунул ноги в воду. Она оказалась очень горячей.
— Черт! — я чуть не застонал от боли.
— Ной!
— Черт!
— Что случилось?
— Н-ничего, — процедил я сквозь зубы. — На кой нам замки менять?
— Чтобы в квартиру никто не забрался… Где теперь твои ключи болтаются?
Я не уловил в его словах логики. От ступней боль острыми иголочками разбегалась по всему телу.
— Будь другом, — попросил я, — вскипяти мне чаю…
Марат перестал шуршать возле двери. Я вздохнул поглубже, и окунулся в воду с головой, ощущая буквально каждую клеточку своего промерзшего тела. Теперь главное — не уснуть.
Я видел дерево…
Его ветви клонились ко мне, открывая странное понимание и сожаление… Шел дождь, я плакал, и шел дождь… Земля, вздыбившаяся корнями, сглатывала соленую влагу, торопила-торопила-торопила меня… И я поднимался в небо, обрывая листья и надежду… Я тянулся к клетке… кричала птица… тишина разбивалась болью… моей болью… снова и снова… снова и снова…
Цвела радуга… Пылала вода… я плакал… я тонул…
Я тонул…
Наяву…
Что-то ударило меня по лицу. Я открыл было рот, чтобы возмутиться, и захлебнулся.
Вокруг оказалось много, очень много воды…
— Ты как умудрился уснуть? Ты же чуть не утонул, кретин!
Меня дернули за плечи, я больно стукнулся обо что-то головой, закашлялся, зафыркал, очищая горло, нос и легкие от воды.
— Ной!
— Ну чего? — поинтересовался я недовольно.
Знакомый голос передразнил:
— Че-его-о?
— Чего надо?
— Вставай! Вот че-го! — зашипел голос. Мне показалось, его обладатель с трудом подавляет в себе агрессивность. — Вылезай из ванной! Вылезай по-хорошему! Пока сам не утонул и других не затопил!
Меня отпустили. Не слишком вежливо. Я ушел с головой под воду, но тут же вынырнул, испытывая огромное желание дать кому-нибудь в морду. Хлопнула дверь. Я, наконец, открыл глаза и осмотрелся. Я все еще был в ванной. И даже помнил, как здесь очутился. Только почему-то очень болела голова и в желудке навязчиво, тяжело булькало. Стремительно убегающая по трубам вода оказалась весьма прохладной. Еще более прохладной была вода на полу… На полу? Какой идиот налил воды на коврик? И почему шпингалет на двери сорван? Я завернулся в полотенце и вышел в коридор, полный решимости устроить разборки.
За дверью стоял Марат с ведром и тряпкой. Из-за его спины выглядывал заспанный Кроха, а из комнаты ребят доносилось недовольное бурчание Андрея.
— Держи, — Марат протянул мне орудия труда. — Я убирал здесь, значит, ванная за тобой.
— Что убирал? — тупо спросил я.
— Ты уснул в ванной и забыл закрыть кран… Соседей, слава богу, не затопили, но все к тому шло. Я дверь выбил, всю квартиру на уши поднял… Знаешь, — Марат вдруг коротко хмыкнул, — с тех пор, как ты появился у нас в доме, мы только тем и занимаемся, что меняем замки…
Я молча взял тряпку и ведро и вернулся в ванную. Вытирая пол, я думал о девочке-оборотне. И еще о том, что благотворительность — явно не мой профиль.
Весь февраль шел снег. Было не по-зимнему тепло, и снег быстро таял, мешался с песком, рассыпаемым зачем-то на улицах. Потом пришел грязный, холодный март, дождливый апрель и май — с грозами и головокружительными запахами сирени, черемухи, тополя…
Я продолжал охотиться на людей. Выбирал богатых. И даже не всегда убивал их. Для меня это был самый простой и короткий путь заработка. Каждый из нас делал то, что умел. Марат продавал газеты, Андрей — наркотики, я — грабил людей.
Я много и без разбора читал — от классической немецкой философии до женских романов. Мне казалось, что так я смогу лучше понять людей. Кругосветные путешествия, полеты на Луну, арабские сказки, фэнтези, мистика, историческая проза… Чего только не было на полках нашей странной квартиры! Мне повезло, что родители Киса и Андрея любили литературу.
И еще я учился готовить. К маю в моем меню числились тушеная картошка, бифштексы, курица-гриль и жаренная рыба. Марат однажды удовлетворенно заметил, что повара из меня не выйдет в принципе, но с голоду я точно не умру… Смешной! В отличие от него я прекрасно мог обходиться дождевой водой и сырым мясом. Другое дело, что жаренное оно гораздо вкуснее…
Я бродил по улицам, наблюдая за чужими жизнями, и думал, думал, думал. О себе и об отце, о том, как сильно я не похож на него. О своем детстве, которое казалось теперь старой сказкой. Вспоминал маму. Она была человеком, но я любил ее. Вспоминал Антона, умершего в горящем лесу, который подожгли люди. И ненавидел их. Вспоминал Киса, погибшего от клыков волка, — и ненавидел себя. Кажется, я взрослел.
И еще, знаешь, я дрался. Вернее, мы дрались. С конкурентами Марата, с дружками бывшего парня бывшей девушки Андрея, с какой-то бандой из соседнего квартала, со старшеклассниками из школы Крохи, попытавшимися обидеть нашего малыша… Я был сильнее других, гораздо сильнее. Очень быстро мое имя, которое многие воспринимали исключительно как прозвище, стало широко известно мальчишкам из уличных компаний. Наверное, меня боялись. Я не задумывался над этим.
И именно в этих драках, в бесконечном поиске денег, в стаканчике мороженого и разделенной пополам горбушке хлеба, где-то среди всех этих будничных забот и праздничных попоек, синяков и отличных оценок я понял то, ради чего стоило прийти в город…
— Что? Что?
— Я понял правду о людях.
Ранняя весна оказалась столь же чудовищной, как и зима, — полумерзкой, полухолодной, полуснежной. Такой же, как и все остальное в этом городе. Снег морщился под осмелевшим солнцем, мешался с сажей и песком, а из-под него на свет божий вылезали скопившийся за зиму мусор, окурки, смятые бумажные стаканчики, рваные пакетики, жвачка… и зеленая трава. Я жалел ее, глупую, обреченную завянуть здесь, в дыму и копоти, и думал о лесе. Я хотел вернуться, но знал, что время для этого еще не настало.
А потом, в одночасье, все вдруг изменилось. Высохли тротуары, куда-то исчез мусор, и эта, другая весна оказалась свежей и чистой, как рассвет в горах. И город, оставляя тоску в сердце, все же не заставлял меня больше сжиматься от брезгливости на улицах.
Изменилось и кладбище. Спрятанные среди огромных деревьев, могилы покрылись робкими росточками зелени и настраивали на философские рассуждения. Впрочем, я довольно успешно отмахивался от тяжелых, сложных, совершенно не нужных еще мне мыслей. Какое-то время мне это удавалось. А потом мысли и вовсе кончились… когда моя жизнь изменилась… раз и навсегда…
Кладбище манило меня, как цветок бабочку, и я приходил сюда снова и снова… Я больше не охотился среди могил. Я отдыхал там, как бы дико это не звучало. Кладбище не внушало мне суеверного ужаса. Я не боялся, что кто-то может утащить мою душу с могилы на сковородку. Как взять то, чего у тебя все равно нет?