Страница 42 из 181
Командор дал своему послушнику отпуск. Сам вернувшись с Секретум Темпли, он предложил Андрею пожить некоторое время в деревне Шаха.
Только покинув Индию, Сиверцев по-настоящему ощутил, насколько разрушительным для его души было напряжение этой боевой операции. Первую неделю после бойни в Городе, Андрей совсем не хотел молится. Даже несколько слов молитвы, буквально выдавленные из себя с трудом, порождали в душе лишь глухое раздражение, даже протест. Всё в нём противилось чистым, прозрачным и ясным словам, обращённым к Богу. Он ставил себя на молитву, как на боевое дежурство, боролся с собой, понимая, что из этой мути надо выгребать, а иного пути нет.
Постепенно на душе становилось светлее. Он теперь много улыбался, в чём ему весьма помогали улыбчивые тигры. Они были такими мирными здесь, у себя в деревне. Андрей с удовольствием посещал все богослужения в Каабе Христа, бродил по горам — любовался окрестностями, разминался. Читал всё, что под руку попадётся — без цели и без смысла. Так продолжалось дней десять. А потом он почувствовал, что к нему вернулась потребность внутреннего движения, развития, познания. Ведь он находился в окрестностях Аламута, на землях средневековых ассассинов. Точнее — измаилитов. Ещё точнее — низаритов. Он захотел, чтобы всё стало точнее точного. Пора было разбираться с этой гранью исламской цивилизации.
— Кто такие измаилиты? — задумчиво обронил Шах. — Думаешь, они сами это знают?
— Однако, мы должны это знать, господин. Если потребуется — лучше, чем они сами.
Шах грустно улыбнулся:
— Ты обрёл Истину. Зачем тебе копаться в древних заблуждениях?
Андрей несколько раз молча кивнул, явно не соглашаясь с собеседником, но давая ему понять, что вопрос правомерен. Потом начал ронять:
— В Индии, господин, мы не копались в заблуждениях. Умывались в крови тех, кто заблуждается. Ничего хорошего в этом не было. Как-то, знаете ли, хочется теперь противоречия с иноверцами хотя бы пытаться снимать на уровне теории. Не знаю, с кем предстоит сражаться завтра. Хотелось бы хорошо представлять, кто предо мной — служитель демонов или человек, который поклоняется нашему Богу, хотя и делает это наперекосяк. Заблуждения заблуждениям — рознь.
— Да, наверное, ты прав, — в свою очередь закивал Шах. — Ну что ж, давай разбираться. Ты знаешь, что шииты признают власть в исламе только за потомками Мухаммада через его дочь Фатиму и зятя — Али. Двенадцать первых потомков, начиная с Али, по мнению шиитов — имамы, очищенные от греха и в силу этого обладающие истиной. Двенадцатый имам — Махди не умер, но скрылся и вернётся в последние времена. Так мыслят шииты-двунадесятники. Так вот измаилиты признают только первых шесть имамов, седьмого они не признали.
— Кажется, все богословские различия между направлениями ислама вытекают из вопросов наследования власти. Похоже, кроме земной власти этих возвышенных людей вообще ничего не интересует.
— Это так, но различия между мусульманами, начинаясь с вопроса о наследовании власти, позднее всегда выходили за рамки этого вопроса и становились куда более существенными. Так же и с разницей между шиитами-двунадесятниками и измаилитами.
Так вот, у шестого имама, Джафара ас-Садика, был наследник — Измаил, который должен был стать седьмым имамом. Джафар объявил Измаила умершим и назначил своим наследником Мусу аль Казима, который и стал в своё время седьмым имамом. В качестве такового Мусу признали почти все шииты, кроме группы сторонников Измаила. Иные говорили, что Измаил не умер, находились утверждавшие, что видели Измаила живым после объявления о его смерти. Джафар продолжал настаивать на том, что его сын Измаил мёртв. Многие будущие измаилиты отвернулись от Джафара. Другие, впрочем, не перестали уважать Джафара, считая, что он объявил о смерти сына, чтобы защитить его. Третьи верили, что Измаил умер, но заявляли, что власть в этом случае должна была перейти к сыну Измаила — Мухаммаду, а не к брату Джафара — Мусе. При всех своих разногласиях будущие измаилиты были едины в одном — Муса не является законным седьмым имамом. В 765 году измаилиты обособились от шиитов-двунадесятников.
— Значит, измаилиты это те, кто признаём законным седьмым имамом Измаила?
— Нет, нет так. В вопросе о седьмом имаме у них нет ясности. Личность Измаила, дав название течению, тут же отошла на периферию. Были те, кто объявил Измаила скрытым имамом — Махди, но большинство измаилитов признали таковым не его, а его сына — Мухаммада ибн Измаила. Дескать, Мухаммад отправился в Персию, а потом исчез — скрылся от человеческих.
— Итак, Мухаммад ибн Измаил — седьмой скрытый имам, Махди, который вернётся в конце времён? Если так, то это фактически стирает разницу между шиитами-двунадесятниками и измаилитами. Какая разница какого имама ждать из сокрытия — седьмого или двенадцатого? Когда придёт, тогда и назовёт свой номер, если на тот момент это ещё будет иметь значение.
Шах тяжело вздохнул:
— Европейцу трудно расхлебать кашу внутриисламских разногласий. При всём своём хвалёном рационализме, Восток не склонен к созданию последовательных, логичных или хотя бы просто внятных богословских систем. Для большинства мусульман это просто не имеет значения, а потому шиитские и измаилитские мудрецы могут богословствовать как захотят, и это не приведёт к распаду движения. Ты говоришь, какая разница — ждать 7-го или 12-го? А им без разницы, есть ли разница. Они говорят — ждём «седьмого совершенного», и все сунниты с шиитами могут быть свободны. Одни измаилиты говорили, что седьмой совершенный придёт в день Страшного Суда и будет судить живых и мёртвых. Другие утверждали, что седьмой совершенный уже пришёл, но пока не может открыться. И пришёл он не для того, чтобы устроить Страшный Суд, а для того чтобы «наполнить землю справедливостью». Не у всех хватает терпения ждать Страшного Суда, жить хорошо хочется здесь и сейчас. У европейских христиан такое глобальное расхождение в доктрине тут же привело бы к распаду на обособленные религиозные группы, а для измаилитов это как бы не имеет значения. Махди уже пришёл или Махди придёт через тысячу лет — какая разница? Махди будет править землёй или Махди уничтожит землю — неужели это важно? А вот «седьмой» или «двенадцатый» — это важно до чрезвычайности, потому что говорящие «седьмой» — свои, а говорящие «двенадцатый» — чужие. У них есть богословие, разница между толками ислама не сводима к разным представлениям о наследовании власти, но любое богословское различие начинает по-настоящему волновать их только тогда, когда запахнет властью. Ранний измаилизм можно свести к утверждению: «Седьмой совершенный — наследник шестого имама Джафара». А кто этот «седьмой», когда он придёт (или уже пришёл) и в чём будет смысл его появления. Думаю, у трёх измаилитов было семь мнений. Из этой путаницы могло вырасти что угодно. И как ты думаешь, что выросло?
— Не иначе — государственный переворот.
— Ну вот, ты уже начинаешь понимать. Так и было. В 909 году некий Убейдаллах объявил, что он есть скрытый имам, решивший явить себя миру.
— Убейдаллах утверждал, что он — Мухаммад ибн Измаил, живущий на земле уже без малого два века?
— Нет, он не стал так дурачиться. Убейдаллах просто представил родословную (липовую, конечно), согласно которой он — прямой потомок Мухаммада ибн Измаила.
— Позвольте-ка, позвольте. Ведь из этого заявления следовало, что Мухаммад ибн Измаил не был Махди. И Убейдаллах не был седьмым совершенным уже потому, что между ним и ибн Измаилом протянулась цепочка имамов. А ведь измаилиты ставили именно на седьмого и получается, что Убейдаллах фактически отменил измаилизм.
— Ты опять перестал понимать. Убейдаллах фактически создал измаилизм, как политическую реальность, а какая реальность ещё интересовала измаилитов, кроме политической? То, что он перечеркнул богословие измаилизма не сильно волновало измаилитов, которые вполне привыкли к тому, что их учение — каша из самых разнообразных и противоречивых мнений.