Страница 160 из 181
— Хорошо придумал, — кивнул Ставров. — И пример достойный, и из русской истории, а то подражания тамплиерам нам патриоты не простят.
— Всё, не могу больше, — взмолился Шерхан. — Командир, благослови стаканчик водки.
Кирилл, бывший лейтенант милиции, подошёл к Шерхану во время дежурства на площади:
— Александр, — он всегда называл Шерхана только по имени, — у меня к тебе просьба. Я от жены ушёл, жить негде, вы не могли бы меня на время у себя приютить хотя бы в прихожей на коврике.
— Не вопрос. Приютим. Но насчёт коврика, боюсь, что будет в самом прямом смысле. Мы и так втроём живём в однокомнатной.
— Я неприхотлив. Лишь бы крыша над головой. Спасибо, — счастливо улыбнулся Кирилл.
— А от жены-то зачем ушёл? Мириться надо.
— Нет, не буду мириться. Её интересуют только деньги. Когда в милиции работал — постоянно пилила, что взяток не беру. Когда узнала, что стал частным охранником — обрадовалась, решила, что денег будет много. Теперь опять разочарование.
— Мы что тебе мало платим?
— Для неё — мало. Ей всегда будет мало. Я бы с ней помирился, но она никогда не смирится со скромным достатком.
— Тебе, возможно, у нас не понравится. Мы живём немного необычно. Как бы по-монашески. Утром — совместная молитва, перед сном — совместная молитва. Строго соблюдаем посты. Разговоры на некоторые темы запрещены и ещё ряд ограничений. Конечно, мы не заставим тебя жить так же, как мы, но тебе самому могут не понравиться такие соседи, особенно, если к вере равнодушен.
— А, может быть, так и надо жить, как вы живёте? Не знаю. Мало понимаю в этом. Но почему-то такая жизнь меня не пугает. Даже интересно.
Кирилл переселился в братское общежитие. На молитву вставал вместе со всеми — невозможно же было лежать у братьев под ногами, когда они стояли перед иконой. Первое время он просто стоял у братьев за спиной, а потом начал молиться, как и они. Это произошло само собой и, пожалуй, даже для него самого неожиданно. От зарплаты он отказался сразу же — не держать в руках ненавистных ему денег было для Кирилла очень приятно — довольствовался пропитанием и бесплатно выдаваемым добротным камуфляжем. Посты явно не тяготили его — молодой здоровый желудок быстро освоился с простой грубой пищей. Свободное время предпочитал проводить за чтением книг, преимущественно — православных, какие обнаружил в своём новом жилище. Мнением о прочитанном не делился.
Кирилла никто ни разу не спросил, каково его отношение к православию и к тому образу жизни, посреди которого он оказался. Сам он тоже ничего не комментировал, оказавшись на редкость молчаливым, но порою его молчание звучало очень красноречиво и многозначительно, было похоже, что в парне идёт сложная внутренняя работа. Через месяц совместной жизни Кирилл обратился к Ставрову:
— Можно мне с вами в церковь пойти?
— Да кому же церковь нельзя? — улыбнулся командир. — Но сразу предупреждаю — на руках не понесём.
Из церкви Кирилл вышел задумчивее обычного, и только через сутки он обратился к Ставрову:
— Мне очень понравилось в церкви, но я там ничего не понял. Вы не могли бы мне объяснить, что там вообще происходит?
— Это тебе к Серёге. Он у нас мастер объяснять. Сергей, можно сказать, идеолог нашего братства.
Серёга ответил на все вопросы Кирилла, но ничего не предложил и не посоветовал. Кирилл молчал ещё неделю, потом сказал:
— Мне надо на исповедь и причастие. Помоги подготовиться.
После исповеди и причастия Кирилл светился от счастья, но опять же молчал. Ещё через некоторое время он попросил подробнее рассказать ему о братстве и, на сей раз, уже не раздумывая, сказал: «Я хочу стать одним из вас. Примете?». Приняли.
Отступное для Квадрата собрали за три месяца, вышла весьма приличная сумма, которой вор был вполне доволен и вопросов к Шерхану больше не имел. Другие воры и авторитеты так же порешили на сходняке оставить Шерхана в покое. Он явно не был ни для кого опасен и его соскок никак не разрушал раскладов воровской жизни, при этом всем было понятно, что отнять у Шерхана площадь можно только через море крови — одно другого не стоило.
Изредка на площадь наезжали спортсмены-беспредельщики, не признававшие, да и не знавшие никаких договорённостей. Беспредельщиков приводили в чувство очень жёстко, ломая руки и ноги — иначе тут было никак.
Ещё через месяц предприятие «Пересвет» было зарегистрировано и лицензия на охранную деятельность получена. Со всеми коммерсами на площади заключили нормальные правильные договора на оказание охранных услуг. Суммы в договорах ставили не маленькие, но они были в два раза меньше бандитской дани. Коммерсы были счастливы. Охрана, предоставляемая предприятием «Пересвет», была реальной и эффективной, в отличие от бандитской крыши, которая давала, порою, лишь иллюзию безопасности. Некоторые плутоватые коммерсы время от времени пытались обжулить предприятие, ссылаясь на финансовые трудности, задержать оплату, а то и вовсе не заплатить. Они раскумекали, что теперь имеют дело не с бандитами, то есть не с хозяевами, а с охранниками, то есть с наёмной рабочей силой, с партнёрами, а какой же коммерс не пытается время от времени обмануть партнёров? С такими плутами тоже разбирались довольно жёстко, но жестокости тут уже не требовалось. Просто приходили к концу рабочего дня, всем заламывали руки и брали из выручки сумму долга — ни на копейку больше, при этом тут же оформляли все финансовые документы о том, что задолженность погашена. А иногда, зная, что у некоторых коммерсов вполне реальные трудности, входили в положение, соглашались подождать с оплатой и ни разу на этом не прогорели.
Деньги полноводной рекой хлынули на счета предприятия «Пересвет». Миллионы, которые бандиты пропивали по кабакам, тратили на шикарных девочек и дорогие иномарки, распыляли на Канарах и Багамах, у «Пересвета» ровным и всё более толстым слоем оседали на счетах. На себя они почти ничего не тратили, жили как аскеты, ездили на старенькой «Ниве». Вскоре без напряжения купили трёхкомнатную квартиру, куда и переехали вчетвером. Приобрели минимум мебели — кровати, столы, шкафы — всё очень добротное, но безо всякого шика. Стали жить в двух комнатах по двое. Третья комната тоже недолго пустовала.
Перед наёмными работниками «Пересвета», которые не входили в братство, они свой образ жизни никогда на пропагандировали, да и вообще не распространялись о том, как живут, хотя и не скрывали ничего. Иногда у некоторых охранников возникали вопросы — легенды-то ходили о том, что хозяева предприятия живут не вполне обычно. От праздного любопытства отмахивались, на проявление живой заинтересованности отвечали подробно. Так они вызвали у некоторых парней желание жить такой же жизнью, подчиняясь железной военно-монашеской дисциплине, не имея никакой собственности и даже зарплаты, но, вместе с тем, никогда не испытывая ни малейших материальных затруднений — братство гарантировало всё необходимое для жизни в пределах аскетического минимума. Теперь все знали — стать в этом предприятии одним их хозяев, значит стать навсегда нищим, и более того — полностью отказаться от личной жизни, да и от личной воли тоже, принимая приказы командира и благословения священника, как проявление высшей воли.
И всё-таки желающие жить такой жизнью появлялись регулярно — один, второй, третий. Что же привлекало молодых мужчин в братство? Почему эта жизнь, на первый взгляд совершенно невыносимая, так их манила? На этот вопрос ни Ставров, ни Шерхан не могли бы ответить исчерпывающе, да, пожалуй, и великий теоретик Серёга затруднился бы с формулировками. А дело, наверное было в том, что душа мужчины требует романтики, а романтика мужской души строится на преодолении препятствий. Настоящего мужчину всегда тянет к трудностям, к лишениям, потому что, только совершая невозможное, мужчина утверждает своё право считать себя таковым. А если Бог подарил мужчине веру, его уже не потянет к покорению Северного полюса или Эвереста, потому что душа, познавшая Христа, а значит — обретшая смысл и цель существования, становится совершенно чужда какой бы то ни было бессмыслицы. Но мужчине мало сказать — борись со своими грехами — это теперь твоя война. Бороться с грехами — само собой, но что делать, если он чувствует себя созданным для внешней активности? Мужчина по природе своей защитник, тем более, если он — христианин. При этом каждый свободный мужчина должен иметь право на оружие, потому что без этого права ему, порою, затруднительно выполнять свою главную обязанность — быть защитником. Монахи — самые ревностные христиане, но ревностные христиане, если они мужчины, должны быть лучшими защитниками, а не беспомощными людьми, которых самих надо защищать, в чём они уже уподоблялись бы женщинам. Мужчине можно долго рассказывать, что главная сила — внутренняя, духовная. Он охотно согласится, но при этом будет считать, что неплохо бы эту внутреннюю силу подкрепить так же и внешней, вооружённой силой — хуже-то не будет. И даже отказ от применения вооружённой силы, даже готовность безропотно страдать, должны вытекать из обладания этой силой. Невозможно отказаться от сопротивления, если ты к сопротивлению и не способен. Прокачай сначала мускулы, а потом — никого не бей, а иначе ты просто будешь прикрывать христианством свою дистрофию.