Страница 157 из 181
— Значит, пострига искать не надо?
— Пока — точно не надо. Пойми главное: монашество — дело очень личное, это дело между человеком и Богом. Церковь может, например, лишить священника сана, но она никогда не лишит монашества, ибо монашеские обеты приносятся Богу, и не человекам этот союз расторгать. Ты можешь и без пострига дать Богу обещание соблюдать три монашеских обета, только помни, что такое обещание не менее ответственно, чем постриг. Может, лучше для начала пообещать Богу постараться жить по-монашески? И это будет воин, ведущий монашеский образ жизни. И это будет полумонах. А надо ли это? Откуда мне знать? Не торопись, не делай резких движений, обдумай всё хорошенько, постарайся услышать в своём сердце голос Бога.
— Батюшка, я прошу вас стать моим духовником.
— О-хо-хо… Ты не думай, что мы с тобой сейчас договор подпишем. Хотя я не запрещаю тебе смотреть на меня, как на своего духовника. Это скорее твой вопрос, чем мой. Приезжай, если хочешь. В духовном совете, в исповеди не откажу.
Ставров и Шерхан слушали этот разговор с вниманием столь напряжённым, как если бы каждое слово отца Иоанна было обращено к ним, хотя батюшка, казалось, вообще про них позабыл и обращался только к Серёге. Но вот батюшка неожиданно метнул цепкий взгляд в Ставрова и спросил:
— Ты хочешь стать таким, как командор тамплиеров Эмери д'Арвиль, погибший под Ла-Форби в 1244 году?
— Хочу, — просто ответил Ставров.
— Предполагаю, что сей рыцарь явился тебе, чтобы указать путь твоей жизни, подать пример. Серёжка ведь ни в чём бы не смог тебя убедить. Как может какой-то сержантишка в чём-то убедить капитана? Впрочем, ты подумай. Никто тебе не скажет, что ты должен делать и как жить. Ты умеешь принимать решения, и ты примешь решение. А ещё у меня вопрос к нашему братку, типа бригадиру, сиречь лидеру организованной преступной группы. Любишь ли ты Христа всем сердцем?
— Батюшка, я ведь всегда верил в Бога, — несколько растерянно сказал Шерхан.
— Ну да, верил. Перед каждой стрелкой свечки в церкви ставил. Самые дорогие свечки. Если бы в церкви продавали пудовые свечки, ты бы ставил пудовые.
— А разве это плохо? — Шерхан растерялся ещё больше.
— Плохо ли, хорошо ли? Откуда я знаю? Не надо так много ждать от убогого Валидола. Ты не ответил на мой вопрос: любишь ли ты Христа?
Шурка смотрел в стол, наверное, целую минуту, а потом растерянно и прочувствованно сказал:
— Я бы очень хотел любить Христа.
— А вот теперь ты ответил на мой вопрос. Бог в помощь, чадо Александре. И вот что я скажу вам всем троим. Держитесь вместе, как братья. Вы трое нужны друг другу.
Они по очереди подошли к батюшке под благословение и попрощались. Обратно на электричку шли втроём, но молчали. Потом Серёга без предисловий сказал:
— Возьмите меня в своё охранное предприятие.
— Ботаник, ты когда-нибудь оружие в руках держал? Только не рассказывай, что в армии тебе пару раз разрешили «калаш» потрогать, — усмехнулся Шерхан, впрочем добродушно и беспонтово.
— У меня первый разряд по биатлону, — не обиделся Серёга.
— Вона как. Увидимся в тире, стрелок.
Серёгина мысль фонтанировала теперь в плоскости практической. Он разрабатывал принципы, на которых будет основано военно-монашеское братство, в истории России небывалое и практически ничем не отличающееся от Ордена тамплиеров. Основная проблемы была в том, чтобы увязать монашескую реальность, совершенно чуждую современности, с экономическими, юридическими и социальными реалиями постсоветской России. Начало их эксперимента пришлось как раз на судьбоносный для страны 1992 год.
Орден рождался не сразу, а постепенно. Для начала Ставров и Шерхан должны были решить самый неотложный вопрос. Они собрали афганцев и братков, заявив, что намерены создать охранное предприятие, то есть выскочить из-под Квадрата. Народ собрался опытный, никому не пришлось объяснять, что это неизбежная война с людьми Квадрата, и шансов победить в такой войне немного. Противопоставить себя всей блатной Москве и остаться в живых, не говоря уже о том, чтобы добиться своего — это была, мягко говоря, авантюра.
Ставров и Шерхан никого не уговаривали и не агитировали. Шерхан просто сказал: «Кому жизнь не дорога — валяйте к нам. А кто за свою шкуру сильно трясётся, тем лучше поискать другие варианты». Ставров добавил: «Если кто в Бога не верит, тем будет с нами трудно. Есть тут такие идиоты, которые не верят в Бога?». Со всех сторон понеслось: «Мы чё, не русские?», «Верим», «Мы — православные», «Кто воевал — тот в Бога верит», «Это менты без Бога, а мы — с Богом». Ставров не ожидал такого религиозного единодушия. Впрочем, он заметил, что несколько человек молча напряжённо сопят. С тех пор он уже никогда не видел этих людей.
И тут произошло нечто совершенно неожиданное. В подсобку одного из привокзальных коммерсов, где проходило собрание, вошли два молодых милиционера — лейтенант и сержант. Они были из тех, кто дежурил на площади и держал контакт с Шерханом.
— Это чё, наблюдатели от ментовки? — хихикнул один из братков.
— С правом совещательного голоса, — хихикнул другой.
Лейтенант подошёл к Шерхану, что-то шепнул ему на ухо, Шерхан иронично улыбнулся и кивнул в знак согласия. Лейтенант обратился к собравшимся:
— Мы в курсе, что у вас готовится. Просим взять нас к себе.
— Мусорня за нас, братва! Победа обеспечена! — торжественно провозгласил весёлый браток и дико заржал. Этот хохот поддержали на удивление не многие.
— Мы больше не служим в милиции, — спокойно сказал лейтенант. — Только что написали рапорты об отставке, — в подтверждение своих слов бывший мент снял китель, достал перочинный ножик и аккуратно срезал погоны, которые положил в карман брюк, а китель снова надел.
— Растопчи погоны, тогда поверим! — крикнул тот же весёлый браток.
— Это, конечно, не боевые погоны, но я их ни разу не опозорил и топтать не стану.
— И что ты с ними сделать? В музей отдашь?
— Нет, зачем. Похороню у себя на даче с отданием воинских почестей.
Теперь уже захохотали все, причём довольно дружелюбно. Шерхан, на время сознательно выпустивший вожжи, теперь жёстко резюмировал:
— Кто пойдёт с нами, тот должен знать: среди нас больше не будет ни братков, ни афганцев, ни ментов. Всем мы будем братьями. А не братанами! — рыкнул он, глядя на своих. — Сейчас все разойдёмся. По мороженному съедим. Через час сюда вернутся только те, кому жизнь не дорога.
Через час собралась примерно половина тех, кто был вначале. Вместе с двумя бывшими милиционерами набралось 15 человек.
Квадрат привёл на площадь 20 самых крутых бандитов. Они остановились поодаль от нового братства, так же собравшегося в полном составе. Старый вор шагнул вперёд вместе с двумя пристяжными. Ему навстречу шагнули четверо — Шерхан, Ставров, Серёга и Кирилл — бывший лейтенант милиции. Кирилл демонстративно одел на стрелку милицейскую форму, полностью удалив с неё все знаки различия.
— У тебя, Шерхан, уже и краснопёрые завелись, — тихо и печально сказал Квадрат. — Ссучился ты, Шерхан, а с суками ты знаешь, что делают.
— Убивают, — так же тихо и печально ответил Шерхан. — Только посмотри сначала на тех ребят у нас за спиной. Ты на лица их посмотри. Видишь, да? Вам придётся убить их всех до единого. Ты хорошо знаешь людей, Квадрат, ты видишь, что из наших не побежит ни один. А как ты думаешь, многие из твоих братков покинут площадь на своих ногах? Ты положишь всю свою гвардию, и уже через неделю эту площадь приберут к рукам твои конкуренты. Не факт, что сам останешься в живых. Победителей всё равно не будет.
Старый вор тяжело вздохнул:
— А варианты? Ну, допустим, отдам я тебе эту площадь «без аннексий и контрибуций», как учил товарищ Ленин. Ты же завтра дальше пойдёшь, ничего старику не оставишь, последнюю корку хлеба отберёшь, сука ты беспредельная.