Страница 37 из 156
— Я готов, Пётр, — сказал командор, впервые назвав маршала просто по имени.
— Собирай посольство, Жан. Не к султану посольство. Ко Христу.
На следующий день маршал, командор и ещё десять рыцарей без оружия и даже без кольчуг, в плащах поверх туник, отправились к султану. Маршал молил Бога лишь о том, чтобы слуги султана как можно скорее делали то, что замыслили. Господь услышал молитвы своего верного тамплиера. Их схватили сразу же у султанского шатра без всяких разговоров. Эмир Хамы, намеревавшийся встретить их проводить к султану, издал дикий вопль отчаянья, но в его руки тот час вцепились два огромных мамлюка, специально для этого заранее приставленные к эмиру султаном. Отчаянье сразу же схлынуло с души эмира — если его казнят вместе с тамплиерами, значит, он не будет предателем в глазах доблестных воинов Сулейманова Храма. А в глазах Аллаха? Аллах воистину велик! Но величие его по-настоящему ведомо лишь тамплиерам. Тотчас эмир радостно крикнул:
— Я христианин! Я христианин!.. Я христианский монах!
Султан, который уже вышел из шатра, впервые в жизни растерялся. Весьма великая случилась неожиданность. Султан привык, что его рабы, будь они хоть визирями, умирают, как рабы, то есть, умоляя о пощаде и целуя прах у ног повелителя. А этот сумасшедший эмир… Мгновений султанской растерянности хватило маршалу, который уже лежал на земле со связанными руками, чтобы крикнуть эмиру:
— Вот мы и сражаемся вместе, брат мой во Христе! Приветствую тебя, великий победитель шайтана! Буду счастлив умереть вместе с тобой!
Казнь тамплиеров и эмира видели последние защитники Тампля Акры, стоявшие на стенах. Рыцари и даже женщины Акры наблюдали за казнью спокойно, с недрогнувшим сердцем. А буквально через час случилось то, чего не ожидал даже султан: его сапёры подрыли наконец башню. Стены Тампля рухнули, похоронив под огромными глыбами всех кто был внутри. Последние рыцари и последние дамы Акры по молитвам Гийома де Боже, Петра де Северина и всех тамплиеров-мучеников приняли смерть быструю, мирную, непостыдную. Сквозь облако пыли их души взлетели к Небесам столь же стремительно, как и последние камни, летящие вниз.
Часть вторая
Образ веры
— Дочитал? Заинтересовало, — спросил Андрея, заглянувший к нему Дмитрий.
Сиверцев долго, молча и отрешённо смотрел командору в глаза, как будто всё никак не мог понять, кто пред ним стоит. Потом так же отрешённо сказал:
— Дмитрий, я в церковь хочу, на службу.
— Хороший ответ. Значит, не зря я бумагу марал, — Дмитрий, по-видимому, нисколько не был удивлён странным состоянием Андрея, — Да я ведь и зашёл к тебе как раз перед литургией.
Пойдём. До службы успеешь в храме осмотреться.
Андрей остановился на пороге храма, беглым взглядом окинув его внутреннее пространство. По старой привычке, он всегда останавливался на пороге незнакомых помещений, стараясь мгновенно оценить все возможные опасности, которые ожидают его, когда через несколько секунд он станет частью этого пространства. Здесь, в Секретум Темпли, следование этой привычке, казалось, не имело никакого смысла, и всё-таки он испытывал страх, понимая, что стоит на пороге совершенно новой жизни. Сиверцев знал: один только шаг вперёд — и в свою прежнюю жизнь он никогда уже не вернётся.
Своды храма были очень высокими, во всяком случае, гораздо выше, чем можно было ожидать в подземном помещении. Андрей подумал, что это, должно быть, естественная пещера, которую люди облагородили, завершив творение Божие. Стены, облицованные грубым камнем, дышали первозданностью. Иконы на стенах были довольно редки, пред ними — привычные по православным храмам подсвечники с трогательными букетиками из маленьких огоньков. Впереди — столь же привычный православный иконостас, а в стенах продолговатые ниши, которых раньше ему никогда видеть в храмах не доводилось.
Он подошёл к одной из ниш. Здесь оказалось надгробие, на верхней мраморной доске которого был барельеф — лежащий рыцарь в полном боевом снаряжении. Лицо рыцаря в обрамлении кольчужного подшлемника, скрывающего подбородок, дышало удивительным покоем. Если бы это был настоящий покойник, Андрей не усомнился бы, что его душа сейчас в Царствии Небесном беседует с Господом. Потом уже Сиверцев восхищался искусством скульптора, а сейчас его даже мысль не посетила, что перед ним «искусство». Ему показалось, что он встретил родного брата, по которому так сильно тосковал в разлуке, длившейся всю жизнь. Брат, в существование которого он вообще не верил, по счастью, был жив. Такое одухотворённое лицо могло принадлежать только самому что ни на есть живому человеку. И глаза мраморного рыцаря были открыты.
Рядом с надгробием Андрей заметил бронзовою табличку. Дата смерти — 1582 год. Имя — на английском, французском, немецком, испанском. (Андрей вполне мог различать эти языки, хотя относительно свободно говорил только на английском) Табличка не изобиловала информацией, сообщая лишь о том, что здесь погребён Великий Магистр Ордена Христа и Храма. Магистра было легко представить в образе почтенного старца, а между тем, этому рыцарю было на вид лет 30 с небольшим.
Андрей прошёл к следующим нишам, где так же нашёл барельефные надгробия над могилами великих магистров XVI–XX веков. Последний из них был погребён здесь в 1954 году. Мраморные лики магистров не были однотипными — каждый в своём роде. Чувствовалось, что это были люди, очень разные по внутреннему складу, с весьма непохожими судьбами. Все они были изображены примерно тридцатилетними, но больше чем общий возраст их роднило выражение неземного покоя на лицах. Этот покой был совершенно чужд самому Андрею и вместе с тем настолько ему желанен, что, казалось, он согласился бы умереть прямо сейчас, если на его лице сразу после смерти отразится такое же умиротворение.
Ему показалось, что он обрёл нечто большее, чем просто абстрактный идеал. Он обрёл семью, сумевшую этот идеал воплотить. Впрочем, он не был уверен в том, что рыцари духа захотят признать в нём своего брата.
Погрузившись в созерцание небесных ликов, Андрей не обращал внимания на то, что храмовое пространство понемногу наполняется звуками шагов. Наконец до него донеслось, как из другого мира: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа…». Он оглянулся — храм уже наполнился братьями Ордена Храма в плащах разного цвета. Рыцарей в белых плащах было всего с полдюжины, они шеренгой выстроились напротив алтаря. За ними в три шеренги — коричневые плащи, дальше — черные. Последними, у самого входа в храм, выстроились мужчины в разнокалиберной одежде. Преобладал камуфляж.
В тот момент, когда Андрей осмотрелся, он был в восточной части храма среди «коричневых плащей», то есть совершенно не на своём месте. Ему пока никто не сделал замечания, но капитан сам вполне осознавал, что находится в сообществе, где царит очень жёсткая иерархия, а потому быстро ретировался в западную часть храма по свободному проходу напротив Царских Врат. Он встал рядом с проходом, чтобы больше видеть.
Мелодично и торжественно звучали церковнославянские молитвословия. Андрей удивился, что для этого «интернационала» служат по-славянски. На табличках у надгробий магистров он не видел надписей на родном языке. Потом он перестал об этом думать, весь растворившись с Божественной Литургии.
Сиверцев и раньше бывал на службе в православных храмах. Тогда его не удивлял стоящий в храме неумолчный гомон людей, которые пришли сюда то ли помолиться, то ли поделиться новостями. То что во время службы многие бродили взад-вперёд, неизбежно толкаясь, его тоже раньше не удивляло. Здесь всё было по-другому. Стройные шеренги мужчин замерли в абсолютном безмолвии, да и снаружи храма ни единый звук не доносился, потому что у этого храма никакого «снаружи» просто не было. Прямо за стеной — монолитная толща горы. Среди этого безмолвия при полном отсутствии звукового фона слова молитв звучали настолько отчётливо и торжественно, как будто это были чистые импульсы душ, устремлённых к Богу.