Страница 140 из 156
Тем временем, удрученный маленький брат, весь состоявший из округлостей, поднялся на ноги и, с лицом ни сколько не просветлевшим, собирался уже покинуть храм, когда Эмери обратился к нему:
— Брат, могу я чем-нибудь помочь тебе?
— Нет, благородный рыцарь ничем не может мне помочь. Я счётовод. Последнее время в Тампль непрерывно поступает золото. Я день и ночь пересчитываю его. И вот у меня куда-то запропастилось 10 ливров. Сколько не бьюсь — не могу их найти.
— Может, кто украл?
— Нет, деньги в наличии. Я в документах этой суммы не досчитываюсь. Наличное количество денег и общая сумма по документам не совпадают. Без этого я не могу составить сводную ведомость. Какой я после этого счётовод? Меня надо палкой гнать из Тампля.
— Не печалься, брат. Я очень неплохо умею считать. Правда, в ваших бухгалтерских тонкостях не силён, но ты мне, что надо, объяснишь. Мы возьмём след твоих десяти ливров, как хорошие гончие псы. Ведь мы — хорошие псы, не правда ли?
Эйнар бежал из последних сил. Пару раз он запинался за кочки и падал на землю. Расстояние между ним и преследователями сокращалось слишком быстро. Его совершенно белое лицо было страшно искажено гримасой отчаянья. Абсолютно бесцветные лохмы волос спутались. Кроваво-красные глаза готовы были окончательно потухнуть.
Он даже не знал, куда бежит. Просто бежать — было последнее желание его уже почти исчезнувшего сознания. Его дикий животный страх был сильнее, чем ненависть преследователей — из последних сил Эйнар сумел сократить расстояние между ними. Но, когда он в очередной раз упал, то понял, что больше ему не встать. Отчаянье одержало победу над страхом.
Эйнар поднял голову, чтобы последний раз в жизни увидеть свои любимые травы, и увидел… ноги. Ещё чуть приподняв голову, он увидел край чёрный туники. Встав на четвереньки, он заметил красный крест на левом плече. Перед ним стоял сержант храмовников. Как он мог не видеть его, пока бежал? Как был, на четвереньках, Эйнар подполз к сержанту и обнял его колени. Тот не оттолкнул его.
Запыхавшиеся преследователи перешли на шаг и остановились в нескольких шагах от сержанта и Эйнара, который по-прежнему обнимал его колени. Это были пятеро крестьян с тупыми и злобными лицами. В руках они держали толстые палки.
— Отдай нам этого человека, храмовник, — прошипел один из них, одновременно и заискивающе, и угрожающе.
— Чего ради? Этот человек находится под защитой Ордена Храма, — ухмыльнулся сержант, явно очень довольный собой.
— Разве ваш Орден укрывает колдунов? Колдуна надо сжечь!
— А разве вы — инквизиторы? Я так понимаю, передо мной обычные бездельники, не желающие работать.
— Колдуна надо сжечь! — тупо затараторили «бездельники», — Орден не может укрывать колдунов!
— Орден проводит дознание! Сведущие люди делают это, а не вы, тунеядцы! Приедут рыцари — разберутся. А до тех пор. Напомню, территория командорства Арвиль — территория Церкви. Мы имеем право предоставлять убежище. Если вы сделаете хоть шаг вперёд, вас всех ждёт анафема! — сержант набрал в лёгкие побольше воздуха и страшно порычал: «Анафема!».
На преследователей это произвело желаемое впечатление. В страхе они бросились бежать, проявив проворство ни сколько не меньшее, чем недавно Эйнар. Когда они скрылись из вида, сержант жизнерадостно расхохотался. Потом опустил взгляд на Эйнара, не менявшего позиции, и покровительственно вымолвил: «Встань, несчастный».
Эйнар встал. Его колотило мелкой дрожью. Он боялся поднять глаза. Думал, если сержант увидит, что глаза у него — кроваво-красные — сам прогонит его палкой. Но сержант сказал только: «За мной» и проследовал в дом. Там он налил из кувшина стакан вина и протянул беглецу: «Пей».
Эйнар выпил залпом, и тот час у него в голове всё поплыло. Он потерял сознание.
Очнувшись, Эйнар увидел, что лежит на кровати. Судя по солнцу, которое заглядывало в окно, было раннее утро, значит, он проспал больше 10-и часов. Его спаситель сидел за столом рядом с кроватью. Увидев, что беглец открыл глаза, сержант скомандовал: «Подъём. На молитву».
Эйнар охотно соскочил и встал рядом с сержантом перед двумя небольшими образами Господа и Богородицы. Сержант много раз подряд читал «Патер ностер», потом так же много раз «Аве Мария». Эйнар молился искренне, как всегда. Он видел, что тамплиер искоса поглядывает на него, желая увидеть, как он молится, как крестится и кладёт поклоны. Кажется, храмовник остался доволен тем, что увидел, во всяком случае, к столу он пригласил своего гостя гораздо радушнее, без прежней настороженности.
— Давай. Чем Бог послал. Неплохие рыбники.
Ели они молча и быстро. Потом встали и опять помолились. Сержант уже не косился на Эйнара. Жестом он предложил ему сесть обратно за стол.
— Говорить много некогда. Жатва идёт. Коротко объясни, почему они называют тебя колдуном?
— Вы же видите, какой я, — альбинос оторвал от стола взгляд своих красных глаз.
— Да уж… вид у тебя… необычный. Но этого мало для такого обвинения. Из-за цвета волос и глаз тебя просто дразнили бы уродом.
— Мы с отцом жили на отшибе, у самого леса. Ни с кем не общались. Про свою мать я ничего не знаю. Отец говорил, что она умерла. Кто мы с ним такие, я тоже точно не знаю. Отец говорил, что мы потомки норманов, которые пришли во Францию вместе с герцогом Ролло. Я не раз спрашивал себя, почему мы — не как все, почему живём отдельно, почему занятие у нас необычное. Ответов у меня нет. Отца было бесполезно спрашивать.
— Отец умер?
— Да. Год назад я похоронил отца. Просил священника отпеть его, но тот отказался, — губы Эйнара задрожали. — Я не понимаю, за что с нами так. Мы же добрые христиане.
— И чем же занимались добрые христиане в своей избушке у леса на отшибе?
— Мы лечили людей. Разве это грех?
— Лечить людей, конечно, не грех, — по-крестьянски рассудительно и деловито заключил сержант, — но если это делать при помощи нечистой силы, заклинания разные читать, тогда — грех! — последние слова сержант постарался произнести сурово, даже с угрозой, но у него не очень получилось.
Лицо простеца-тамплиера стало озабоченным и немного растерянным. Он явно хотел всякими хитрыми вопросами исподволь выведать у Эйнара правду, но почувствовал, что ничего не выходит. Наконец он решил действовать напрямую, что было ему куда привычнее:
— Скажи честно, ты колдовал когда-нибудь?
— Господом нашим Иисусом Христом и Его Пречистой Матерью клянусь, что никогда в жизни не колдовал и даже не знаю, как это делается, — в подтверждение своих слов Эйнар вытянул за шнурок из-под туники нательный крест и поцеловал его.
— Да… молишься ты, как добрый христианин. Думаю, колдуны так молится не могут. И крест у тебя. Я хотел тебя в кладовке запереть, пока рыцари не приедут. В кладовке всё же лучше, чем под палками. Но опять же, чего ради невиновного человека под замком держать? Если дать тебе наш красный крест, чтобы ты его на одежду нашил, тебя, конечно никто не тронет. Но вдруг ты всё же… не очень… не совсем правильный христианин. Орден опозоришь. Этого я не могу допустить. Значит, давай так: будешь неотлучно при мне, а потом твою судьбу решат люди, которые поумнее меня. Серпом работать умеешь?
— Нет, — сокрушительно признался Эйнар.
— Горе с тобой, — вздохнул сержант, — пойдём в поле, попробую тебя научить.
На поле Эйнар очень быстро и убедительно продемонстрировал свою полную неспособность работать серпом. Он привык внимательно и бережно относится к каждой травинке, а тут надо было резать их целыми охапками без разбора. Не по нему была такая работа. Сержант сдвигал брови и не раз хотел обрушить на своего подопечного град ругательств, но странное лицо Эйнара было таким добродушным и весь он выглядел настолько беззащитным, что язык не поворачивался его ругать.