Леди Элизабет

Последующие три дня в основном были заполнены пиршествами и увеселениями. Король продолжал уделять Элизабет немалое внимание, а добрая королева Джейн изо всех сил старалась окружить любовью девочку, которой теперь заменяла мать. Потом во дворец приехала Мэри, и стало еще веселее. Элизабет казалось, что она сделалась частью единой дружной семьи. Если бы только с ней была мама…

Вскоре ее отправили обратно домой вместе с леди Брайан — король с королевой собирались отбыть с визитом в Кент. Элизабет огорчилась, что ей придется расстаться с отцом, но прощание получилось по-настоящему нежным. Когда ее привели в тронный зал, где, как обычно, толпились придворные, Генрих поднял ее на руки, пощекотал и крепко поцеловал.

— Очаровательное дитя, ваше величество, — подобострастно заметил французский посол.

Король лучезарно улыбнулся.

— Да, мне жаль с ней расставаться, — ответил он, к радости Элизабет. — Она настоящая Тюдор, вне всякого сомнения. Прекрасна, как бутон, и весьма сообразительна! — Он поставил ее на пол. — Ступай с Богом, дочь моя. Скоро увидимся снова.

Сидя в подпрыгивающем на ухабах экипаже, она жалела, что придворные развлечения вскоре вновь сменятся унылым однообразием детской в Хэтфилде, и чувствовала себя еще более одинокой без отца и любимой сестры Мэри. Ее мысли были заняты мачехой. Сколь бы ни добра была к ней Джейн, Элизабет знала, что скучать по ней особо не будет. Воспоминания о матери все еще оставались слишком живыми, и новая королева ничем не могла помочь.

Прошло несколько месяцев, и каждый раз находилась причина, почему Элизабет не может поехать во дворец, а отец — ее навестить.

— Его величество уехал на охоту, — говорил сэр Джон Шелтон.

— Его величество слишком занят подготовкой к коронации королевы.

— За границей чума. Коронацию отложили, и никому не дозволяется посещать дворец, все боятся заразы.

Потом сэр Джон принес еще более тревожные известия, хотя Элизабет так до конца и не поняла, что он имел в виду.

— На севере крупное восстание. Его называют Благодатным паломничеством. Католики решили остановить религиозные реформы короля.

Леди Брайан посерьезнела, но Элизабет куда больше интересовала лошадка на палочке, которую прислала королева на ее третий день рождения в сентябре. Девочка разъезжала по галерее, переходя с шага на рысь, а потом на галоп. Гоняя так взад и вперед, она мало что слышала из разговоров старших, а потому так и не узнала, что ее отец был опасно близок к потере трона. По сути, восстание ничего для нее не значило, пока в декабре его не подавили, и ей позволили участвовать в состоявшихся по этому поводу торжествах.

— Мы поедем в Уайтхолл, а потом в Гринвич на Рождество! — сияла леди Брайан, держа Элизабет за руку и глядя на зажженный по случаю праздника костер.

Жители Хэтфилда танцевали вокруг него, взявшись за руки, и эль лился рекой. Глаза девочки блестели, она подпрыгивала от радости. Постигшее ее горе уже почти угасло, и леди Брайан не в первый раз удивлялась тому, насколько быстро маленькие дети перестают переживать смерть близких.

И снова они отправились по Большой Северной дороге на Юг, в Лондон. Стояли сильные холода, и гувернантка позаботилась, чтобы Элизабет закутали в теплые меха. Девочке снег казался настоящим чудом, и леди Брайан, дрожа на морозе, ждала, пока ее подопечная вдоволь не наиграется в снежки, вместо того чтобы воспользоваться уборной на постоялом дворе, где они ненадолго остановились по пути.

В Лондоне ее ждали новые чудеса — Темза покрылась льдом. Во дворце Уайтхолл, выходившем на реку, все только об этом и говорили, так как давно уже не видели ничего подобного. Элизабет не знала, что ее радовало больше — чудесный лед на реке или новая встреча с отцом. А потом она увидела свою сестру Мэри, стоявшую возле трона. После того как король нежно приветствовал Элизабет, она восторженно бросилась обнимать сестру.

— Сестренка, ты забываешь о своем долге перед королевой! — воскликнула Мэри, но Джейн Сеймур лишь рассмеялась.

— Добро пожаловать, миледи Элизабет! — сказала Джейн. — Мы рады, что вы снова с нами, но река замерзла, и нам, боюсь, не добраться до Гринвича.

— Не бойся, дорогая, — промолвил король. — Мы поедем верхом. Вот увидишь!

На следующее утро леди Брайан рано разбудила Элизабет и одела ее в теплое платье, подбитый соболем плащ и меховой капор-накидку.

— Быстро помолитесь и позавтракайте, — велела она, выставляя на стол теплый хлеб, несколько ломтей мяса на тарелке и стакан эля.

— Что такое? — спросила заинтригованная Элизабет.

— Приказ короля! — загадочно ответила гувернантка.

Тот день Элизабет запомнила навсегда. Король и королева в сопровождении небольшой группы придворных, которых Генрих называл верховой прислугой, повели Мэри и Элизабет к воротам королевских апартаментов Уайтхолла, где их уже ждали прекрасные лошади. Все уселись в седла, и король посадил Элизабет впереди себя. Девочке было тесновато из-за его статей и мехов, в которые были закутаны они оба, но ей нравилось ехать с ним; сидя на лошади, она могла обозревать мир с необычно высокой точки, а еще больше радовала близость к отцу, который ободряюще прижимал ее к своему объемистому животу. Когда они выехали из дворца, направляясь в сторону Чаринг-Кросса и Стрэнда, ей показалось, будто она в раю. Элизабет никогда не была раньше в Лондоне за пределами дворца, и ее приводили в восторг большие дома вдоль улиц, прекрасные церкви с мелодичными колоколами и шум толпы, выстроившейся вдоль обочин, чтобы увидеть своего монарха.

— Да хранит Господь короля Генриха! — кричали люди. — Боже, храни его величество!

Отец Элизабет снял шляпу и, широко улыбаясь, кланялся налево и направо. Как же он был прекрасен! Он весь так и лучился доброжелательностью, радуясь народной любви. Элизабет тоже ликовала и, ко всеобщему удивлению, сама начала махать собравшимся. Ей хотелось, чтобы ею восторгались, мечталось стать такой же, как отец, наслаждаться любовью и обожанием народа. Не важно, что из толпы порой раздавались несогласные голоса, осмеливавшиеся оскорблять короля; с меньшинством можно было не считаться, по крайней мере с точки зрения Элизабет. Генрих не обращал на них внимания, и так же поступала она, ибо вокруг было так много радостного и удивительного. Она никогда еще не была так счастлива!

Рядом с ними ехала королева, степенно сидя боком в седле и сухо кивая толпе. Будучи дочерью простого рыцаря, она никак не могла привыкнуть к роли королевской супруги, и на публике ее природная скромность брала верх. Но вскоре праздничное настроение охватило и ее: она принялась рассылать улыбки стоявшим на обочинах людям.

По другую сторону от короля ехала превосходная наездница леди Мэри, разделявшая радость сестренки и восхищенная ее инстинктивной реакцией на приветствия толпы. Не меньшую благодарность к собравшимся испытывала и она после долгого удаления от королевского двора. Несмотря на мучившие ее угрызения совести, повиновение королю во многом пошло ей на пользу. И тут же девушку посетила предательская мысль: если бы мать не бросила столь дерзкий вызов отцу, ее собственная жизнь могла оказаться куда счастливее. Впрочем, эту мысль она в ужасе отогнала, — вне всякого сомнения, ее достопочтенная мать была права, отстаивая свои принципы.

Элизабет изо всех сил махала толпе, чуть не подпрыгивая в королевском седле. Она лишь на миг заметила, как нахмурилась ее сестра, а потом полностью утратила к ней интерес, когда они въехали через ворота Темпл-Бар в собственно Лондон. Там их уже ждал лорд-мэр, который низко поклонился монарху и подал ему свой меч и ключи от города. Король дотронулся до них рукой в перчатке, вежливо кивнул лорд-мэру и его братии, и небольшая процессия поднялась по Флит-стрит на Ладгейт-хилл, на вершине которого прямо впереди возвышалось величественное готическое строение собора Святого Павла, чей шпиль, казалось, достигал небес. Элизабет от восхищения даже перестала подпрыгивать и вела себя вполне благопристойно, когда, держась за руку Мэри, вошла следом за королевской четой в массивные двери собора.