Страница 30 из 53
Двое людей, выворачивая руки, бросили Лебедева лицом на тахту. Когда он вскочил, в комнате уже никого не было. Лампа в плафоне начала уменьшать свою яркость.
Лебедев сжал кулаки:
— Ну, погодите!.. Расчет после…
Праздник авиации
За город на праздник авиации ехали всем заводом. Были мобилизованы все грузовики заводского автотранспорта.
Инженеры тоже все собирались на праздник. Валентина Михайловна приготовила мужу новый костюм, собственноручно прикрепила к нему старую награду Груздева — орден Трудового Красного Знамени. Груздев надел пиджак, подошел к зеркалу, крикнул:
— Валя, Лика, куда девали старый пиджак?
Он отвинтил от старого лацкана ворошиловский значок и, невзирая на протесты жены, начал перочинным ножиком буравить новый лацкан. Прикрепил значок рядом с орденом, чуть пониже. Опять посмотрелся в зеркало, понравился сам себе. Лика заметила отцу:
— Папа, ты боевой!
Над праздничным полем резвились быстрые самолеты. Они свечой взлетали к редким облакам, вертелись там в фигурных «петлях» и «бочках» высшего пилотажа. Валентина Михайловна ахала. Из рупоров летела музыка. Веселый голос конферансье в перерыве между двумя маршами предупредил:
— Сейчас звено самолетов поздравит публику с праздником.
За перелеском послышалось рычание мотора. Почти над головами зрителей прогудели три быстроходные машины.
— Бреющий полет! — задохнулся восторгом Голованов. — Лика, смотри, как низко… Вот искусники!
Рядом вскрикнула от неожиданности Валентина Михайловна:
— Что такое?
Голованов поспешно сдернул фуражку, вертел головой, поднимался на цыпочки, хохотал:
— Духами опрыскали… Вот так поздравили! Ура-а…
Сверху падал душистый дождь.
Валентина Михайловна вытерла лицо кружевным платочком, вдохнула аромат душистых капель искусственного дождя, лившего из трех самолетных распылителей, безошибочно определила:
— «Крымская роза». Какая прелесть!
В парадном марше на центральную площадку вышли бесконечной вереницей юные авиамоделисты, построились. Вот запели горны, и торжественно ударил оркестр:
И тогда сотни моделей, легких авиаптиц, взлетели вверх, закружились, плавно качаясь в воздухе, и двинулись вдоль аэродрома мимо зрителей. Сотни тысяч людей крикнули:
— Ура!
Груздев тоже кричал «ура» и не сразу почувствовал, что Голованов вцепился в его руку:
— Владимир Федорович, а ведь вот она где… Впрочем, я вам после расскажу… Вы только наблюдайте.
Потом с разноцветными парашютами спускались парашютистки, а веселый голос смеялся из рупоров:
— Холостяки, не зевайте, любуйтесь, как самые красивые девушки в мире спускаются к вам с советского неба…
…Голованов почему-то не любовался парашютами, похожими на нарядные одуванчики, а пристально смотрел вдаль, где за рекой над перелеском кружилась большая авиамодель и никак не хотела приземлиться.
И даже в авто, возвращаясь с Груздевым в город, Голованов сидел молча. Валентина Михайловна щебетала, довольная:
— Знаешь, Лика, теперь все вернутся домой, надушенные «Крымской розой».
На следующий день Голованов был в мастерской раньше всех. Когда же пришел Груздев, он сказал:
— А у меня мыслишка, Владимир Федорович…
Они уединились в кабинете инженера. Голованов, к удивлению Груздева, запер дверь на ключ. Почему-то Груздеву в тот момент вспомнился Лебедев. Затем Груздев забыл обо всем и перестал удивляться. А карандаш Голованова все бегал по бумаге, вычерчивая несложную модель простейшего самолета:
— Если неприятель залезет на такой потолок, что его из зенитки не достанешь, — тогда как быть? — шопотом спрашивал Голованов. — Даром снаряды тратить? Трескотню разводить? А у меня мыслишка… Если бы к модели приладить крохотный моторчик, а модель бы с хорошей начинкой…
— Говори ясней, милый юноша, — нахмурился Груздев.
— И так говорю яснее ясного, Владимир Федорович… А управлять этой игрушкой можно на расстоянии, по радио. На нас, скажем, налет, а мы завесу из таких птичек развернем. Обыкновенный снаряд летит по траектории, только и всего. А наш снаряд будет летать по воздуху по всем направлениям, как нам на земле желательно.
— Вы, Ваня, говорите об оборонной технике? — серьезно и медленно произнес Груздев, называя в волнении друга по имени.
— А то как же? — спросил инженера Голованов. — Изобретал я машину капусту сажать. А теперь вижу, что надо наш советский огород не только растить технически, но и защищать технически.
Тут Голованов протянул карандаш Груздеву:
— Подработаем цыфирки вместе, а?
Тот взглянул прямо в глаза юноше, глубоко и с уважением:
— Вы, Иван Васильевич, коснулись вопроса, который важнее, чем мы даже думаем. Придется доложить товарищу…
Груздев взялся за трубку телефона, поднес ее к уху и карандашом начал вертеть диск, набирая нужный номер.
Один-на-один
Лебедев крупными шагами ходил по комнате своего одиночного заключения. Он отрезан от всего мира. Гуров тоже томится в одиночке. Лебедеву теперь многое становилось ясным. Он вспоминал все подробности таинственных происшествий, начавшихся два года назад, с первого появления Урландо на аэровокзале. Почему сейчас Урландо держит своих пленников? Чего выжидает? Что ему нужно?
Лебедев опустился на край тахты и напряженно думал. Он был уверен в своем скором освобождении. Он представлял себе, как на родине весь советский народ всколыхнулся при известии, что самолет и два советских летчика пропали в огромных пространствах Тихого океана. И разумеется, будут организованы спасательные мероприятия. Социалистическая родина найдет своих верных сыновей. Лебедев живо представил себе лица руководителей партии и правительства, как они обсуждают наилучшие способы найти и спасти пропавших…
«Надо дать о себе весточку… Но как?»
Положение казалось безнадежным. Одиночка на дне океана, это ли не безнадежность?
Лебедев дотронулся ладонью до разгоряченного лба: «Как оформить технически?»
Он так и подумал: «технически», потому что привык к технике, знал и любил ее.
И сейчас ему вдруг представился товарищ Киров и очень ясно вспомнился эпизод на ленинградском заводе, когда Сергей Миронович сказал инженерам: «Нельзя дать требуемого количества деталей? Технически невозможно? Ну, технически-то, пожалуй, и невозможно, а вот коммунистически должно быть возможно». И тогда в единодушном порыве заводские рабочие с инженерами и техниками в срок выполнили задание. Техническая невозможность была побеждена коммунистической волей и настойчивостью.
Особый прилив бодрости почувствовал сейчас Лебедев: «Нужно бороться. Мы не погибнем. Необходим план».
Показалось ему, что он вовсе не оторван от любимой родины, народа и близких товарищей. Нет, он мыслями и сердцем — с ними. Он подумал, что их сердца бьются в тревоге за судьбу его и штурмана Гурова. И Лебедев спокойно начал нащупывать в своих мыслях необходимый план поведения. Как действовать ему в таких необычайных обстоятельствах? Он думал сейчас так же методически и ровно, как всегда. Ему даже показалось, что он находится в своем кабинете, на десятом этаже высокого столичного дома, и обдумывает подробности выполнения срочного задания.
Лампа на потолке дала полный накал. Лебедев поднял глаза. У дверей стоял Урландо.
— Я не хочу сейчас вредить вам, — вкрадчиво сказал фашист.
— Что вам нужно от меня? — просто задал вопрос Лебедев.
— Разговор за завтраком принял характер дискуссии, — начал Урландо, стараясь казаться любезным. — Я пощадил вас, потому что вы прозорливы, смелы, умны и настойчивы.
Лебедев хотел сказать: «Я не нуждаюсь в ваших комплиментах», но смолчал. Пусть выговаривается этот Штопаный Нос!
Урландо сел на другом краю тахты:
— Вы — враг мой, Лебедев. И я хочу, чтобы вы собственными глазами увидали мое торжество. Один-на-один я скажу вам, Лебедев, вот что. Я докажу вам…