Страница 13 из 17
Я потянулся.
— Долго я спал?
— Думаю, несколько часов.
— А знаешь, мне даже жаль, — сказал я, — эта мусорная свалка не стоит ничьей жизни.
— Теперь стоит, — отвечала Фракир.
— Верно. Ну, раз кто-то за нее погиб, ты, наверно, можешь сказать, что делать дальше.
— Картина и впрямь немного прояснилась, хотя пока не настолько, чтобы действовать. Надо дождаться утра.
— Тебе, случаем, не сообщили, где здесь поблизости еда и питье?
— За алтарем должен быть кувшин с водой. И хлеб. Но это на утро. Ночь ты должен провести в посте.
— Я бы так и поступил, если б принимал эту нудятину всерьез, — сказал я и повернулся к алтарю.
Я сделал два шага, и мир начал разваливаться на куски. Пол задрожал, и я услышал первый за все время звук — воющий скрежет откуда-то из недр горы. В бесцветном воздухе замелькали яркие краски, такие насыщенные, что я едва не ослеп. Потом краски исчезли, и комната разделилась. Стена со стороны входа налилась белизной. С другой стороны повисла кромешная тьма, скрывшая три выхода.
— Что… это? — спросил я.
— Что-то ужасное, — отвечала Фракир. — Недоступное моему разумению.
Я стиснул рукоять меча и быстро проверил, какие остались чары. Раньше, чем я успел сделать что-нибудь еще, комнату наполнило жуткое ощущение присутствия — такого мощного, что я передумал вытаскивать меч или произносить заклинание.
В обычных обстоятельствах я бы призвал Знак Логруса, но и этот путь был для меня отрезан. Я попытался прочистить горло, но не сумел извлечь никакого звука. И тут в середине света что-то зашевелилось, замерцало…
Из стены выступил Единорог; светло горящий, словно блейковский тигр[3], он лучился так, что я поневоле отвел взгляд.
Я посмотрел на глубокую, прохладную тьму, чтобы успокоить глаза, но не тут-то было: в темноте что-то ворочалось.
Снова заскрежетало, словно железом о камень. Скрежет перерос в громкое шипение. Даже раньше, чем лучи Единорога пронизали густой мрак, я понял, кто вползает в святилище: огромная одноглазая змея. Я перевел взгляд на середину пола, чтоб видеть обоих краем глаза — все лучше, чем пялиться в упор. Я чувствовал, что они смотрят на меня — Единорог Порядка и Змея Хаоса. Ощущение малоприятное. Я попятился, уперся спиной в алтарь.
Они надвигались. Единорог опустил голову и наставил на меня рог, Змея высунула подрагивающий язык.
— Если вы за доспехами, — сказал я, — то берите, не возражаю.
Змея зашипела, Единорог ударил копытом оземь. Трещина черной молнией побежала к моим ногам.
— У меня и в мыслях не было обидеть Ваши Преосвященства, — сказал я. — Мое дело предложить…
— Опять не то, — слабым голосом вмешалась Фракир.
— Скажи, как надо, — мысленным шепотом ответил я.
— Я не… Ой!
Единорог встал на дыбы; Змея подняла голову и закачалась на хвосте. Я рухнул на колени и отвел глаза — их взгляды ранили почти физически. Я дрожал, все мое тело ломило.
— Они хотят, — перевела Фракир, — чтобы ты играл по правилам.
Не знаю, какой сталью налился мой хребет, но я вскинул голову и посмотрел сперва на Змею, потом на Единорога. Хотя глаза наполнились слезами и болели, как если бы я смотрел на солнце, тем не менее мне удалось произвести нужное впечатление.
— Вы можете принудить меня к игре, но не к выбору. Моя воля свободна. Я буду стеречь оружие всю ночь, как было велено. Утром я уйду без него, потому что так захотел.
— Без него ты можешь погибнуть, — сказала Фракир, словно повторяя чужие слова.
Я пожал плечами:
— Если выбор между вами, я выбираю не отдавать первенства никому.
Меня обдало раскаленно-пронизывающим ветром, словно вздохнула Вселенная.
— Ты выберешь, — продолжала Фракир, — сам того не зная. Все останавливаются на чем-то одном. Тебя лишь просят оформить свой выбор.
— Почему именно меня? — спросил я. Новый порыв ветра.
— Ты обладаешь двойным наследством и наделен огромной властью.
— Я не хочу ссориться ни с кем из вас.
— Нам этого мало, — последовал ответ.
— Тогда убейте меня прямо сейчас.
— Игра уже начата.
— Значит, не мешайте мне ее продолжать.
— Мы недовольны твоим отношением.
— Взаимно, — отвечал я.
Ударил гром, и я потерял сознание. Если я отважился на такую откровенность, то лишь по глубокому внутреннему убеждению, что участника для этой игры не так-то легко сыскать.
Я очнулся на куче наколенников, кирас, перчаток, шлемов и тому подобного добра, исключительно угловатого и шипастого, причем каждый острый выступ впивался в мое тело. Я осознавал это постепенно, потому что отлежал себе все, что можно.
— Привет, Мерлин.
— Фракир, ты? — отозвался я. — Долго я провалялся?
— Не знаю. Я сама только-только очухалась.
— Я и не знал, что можно оглушить кусок веревки.
— Я тоже. Со мной это первый раз.
— Ладно. Спрошу по-другому. Сколько, по-твоему, мы провалялись без сознания?
— Мне кажется, долго. Поднеси меня к выходу, тогда я скажу точнее.
Я с трудом оттолкнулся от пола, выпрямился, но не устоял и рухнул на четвереньки. Тогда я пополз к выходу, отметив по дороге, что из кучи вроде бы ничего не пропало. В полу зияла самая настоящая трещина, в глубине комнаты лежал самый настоящий мертвый гном.
Я выглянул наружу, увидел яркое небо, испещренное черными точками.
— Ну? — спросил я после недолгого молчания.
— Если не ошибаюсь, скоро утро.
— Перед рассветом небо всегда ярче, да?
— Что-то в этом духе.
Кровь возвращалась в затекшие члены, все тело кололо, словно иголками. Я с трудом выпрямился, прислонился к стене.
— Есть какие-нибудь новые указания?
— Пока нет. Думаю, к утру появятся.
Я доковылял до ближайшей скамьи и рухнул на нее.
— Если сейчас кто-нибудь войдет, мне придется отбиваться какими ни на есть чарами. Спать на доспехах — извращение. Почти как спать в них.
— Брось меня во врага, я, по крайней мере, выиграю тебе время.
— Спасибо.
— Давно ты себя помнишь?
— Да, наверное, с раннего детства. А что?
— Я помню свое первое пробуждение к жизни, тогда, в Логрусе. Но до вчерашнего дня все было как во сне. Я плыла по течению.
— Что ж, многие так живут.
— Правда? Я не могла ни думать, ни общаться.
— Верно.
— Как по-твоему, это теперь навсегда?
— Что именно?
— Может, эти способности даны мне только на время? Только для этой страны, а потом пропадут?
— Не знаю, Фракир, — сказал я, растирая левую икру. — Думаю, не исключено. А ты уже вошла во вкус?
— Да. Глупо, конечно. Зачем переживать о том, о чем не смогу пожалеть, когда утрачу?
— Хороший вопрос, и я не знаю ответа. Может, ты бы так и так до этого дошла.
— Не уверена. Но точно не знаю.
— А ты боишься стать прежней?
— Да.
— Знаешь что? Когда мы поймем, как отсюда выбраться, ты останешься здесь.
— Не могу.
— А почему бы нет? Конечно, ты была мне большим подспорьем, но я и сам способен за себя постоять. Заживешь своей жизнью, сознательной.
— Но я урод.
— Да мы все такие. Я просто хочу сказать, что понимаю тебя, и по мне ты очень даже хороша.
Она дернулась и замолкла.
Я пожалел, что боюсь выпить воды.
С час я сидел, мысленно перебирая недавние события и пытаясь отыскать хоть какие-нибудь зацепки или намеки.
— Я вроде как подслушала твои мысли, — произнесла вдруг Фракир. — И могу кое-что подсказать.
— Да? Что именно?
— Тот, кто доставил тебя сюда…
— Похожий на моего отца?
— Да.
— И что он?
— Он был не такой, как первые два. Он — человек, они — нет.
— То есть это и вправду был Корвин?
— Мы прежде не встречались, так что наверняка не скажу. Но одно точно — он не такой, как эти, геометрические.
— Ты знаешь, кто они?
3
Имеется в виду строка из стихотворения У. Блейка: «Тигр, о тигр, светло горящий в глубине полночной чащи…» (пер. С. Маршака).