Страница 44 из 92
— Очень плохо. Монк пожал плечами.
— Сам напросился. Так вы поедете по шоссе № 40?
— Да, — ответил Таннер. — Кто может сожрать это чудовище джилу?
— Что?
— У нас есть огромные змеи, которых пожирают джилы. Они пожирают и бизонов, и койотов, и бог знает кого еще. Есть большие летучие мыши, которые объели все фруктовые деревья по пути в Мексику, есть пятнистые пауки, которые пожирают все, что попадает им в сети. Но кто поедает джилу? Парень по имени Алекс рассказывал мне дома, что, поскольку всегда на любую тварь есть управа, должно быть что-то, что способно уничтожить джилу. Я ничего не смог ему ответить. А вы не знаете?
— Бабочки, — ответил Монк. — Я слышал, бабочки.
— Бабочки?
— Да. С ними лучше не связываться. Они крупнее коршунов; устраиваются на шее у джилы и жалят ее до полусмерти. Затем откладывают яйца. Гусеницы, после того, как выведутся, питаются парализованной ящерицей.
— Понятно.
— А кто же тогда пожирает бабочек? — спросил Грег.
— Кто его знает? Может, летучие мыши. Этот новый мир отличается от того, что был лет сто назад, и продолжает быстро изменяться. Вряд ли мы поспеваем.
— М-м-м.
— Я подозреваю, что большинство тварей скоро будет довольствоваться людьми.
— Спасибо за все, — поблагодарил Грег. — Рад был с вами познакомиться, Монк.
— Еще увидимся. — Механик протянул на прощанье руку.
— Сомневаюсь, — сказал Таннер. — Я не уверен, что мы когда-нибудь опять увидимся. Однако за обед спасибо. Может, вы еще о нас услышите.
— Счастливого пути.
Таннер открыл дверцу машины и сел на место водителя. Грег сел с другой стороны.
— Ты даже не пожал ему руку, — сказал он.
— Не одобряю рукопожатия, — ответил Таннер. — Большинство людей рискуют, когда пожимают руки. Если ты протягиваешь пустую руку, это означает, что у тебя нет в ней ножа, и все. А если ты левша? Выходит, риск. Я — левша, я могу здороваться за руку, а могу и обойтись. Если у меня есть друг, то ему не надо жать мне руку, чтобы доказать это. Знаешь ведь, как бывает: встречаешь кого-то, и неожиданно вы оба понимаете, что вы чем-то похожи. Все нормально. И вы — приятели. И нет необходимости в этом старинном протоколе. Вот и все.
Таннер завел двигатель, послушал немного, как работает машина на холостом ходу, затем включил экраны. Большая дверь гаража распахнулась, и он просигналил один раз.
— Поехали.
При выезде из гаража их встретили восторженные возгласы, которые они еще долго слышали, набирая скорость и уносясь на восток.
— Не взяли пива, — с досадой бросил Таннер. — Проклятье!
Машина ехала вдоль остатков того, что некогда называлось шоссе № 40. Таннер уступил место за рулем Грегу, а сам растянулся в пассажирском кресле. Небо над ними продолжало чернеть, как за день до того в Л-А.
— Может быть, мы ее перегоним, — сказал Грег.
— Надеюсь.
На севере запульсировало голубое сияние, разлился ослепительный свет. Небосвод набух и почернел.
— Жми! — закричал Таннер. — Там впереди горы! Может, успеем проскочить и найдем навес или пещеру!
Но ад обрушился на них раньше. Сперва пошел град, затем артиллерийский обстрел. С неба стали валиться камни, и правый экран потух. Двигатель захлебывался и кашлял под неистовым водно-песчаным потоком.
И все-таки они достигли гор и нашли место в узкой расщелине. Вокруг ревели и надрывались ветры. Они курили и слушали.
— Нам не пройти, — промолвил Грег. — Ты был прав. Я думал, что у нас есть шанс. Но нет. Все против нас, даже погода.
— У нас есть шанс, — сказал Таннер. — Не слишком большой, но есть. До сих пор нам везло, не забывай.
Грег сплюнул.
— Откуда такой оптимизм? Причем от тебя?
— Я просто срывал злость. Я и сейчас зол, но, кроме того, у меня появилось предчувствие. Предчувствие удачи.
Грег рассмеялся.
— К черту удачу. Ты посмотри, что творится!
— Вижу, — спокойно сказал Таннер. — Наша машина рассчитана на это и должна выдержать. Кроме того, до нас доходит процентов десять всей силы.
— Буря может продолжаться несколько дней.
— Переждем.
— Если ждать долго, то даже эти десять процентов сотрут нас в порошок. Если ждать долго, вообще не надо будет ехать. А попробуй высунуть нос — и нам конец.
— На починку радара уйдет минут пятнадцать — двадцать. Запасные «глаза» есть. Если через шесть часов буря не утихнет, все равно двинемся вперед.
— Кто сказал?
— Я сказал.
— Ты? Но почему? Это же ты так рвался спасти свою шкуру! Теперь она тебе не дорога? Не говоря уже о моей…
Таннер сосредоточенно курил.
— Я много думал, — произнес он и надолго замолчал.
— О чем? — спросил Грег.
— О тех людях в Бостоне… Да, они не сделали мне ничего хорошего. Но черт побери, я люблю действовать ну и не прочь узнать, каково быть героем, — так, ради любопытства. И Бостон увидеть интересно… Пойми меня правильно: мне вообще-то плевать, да только неохота, чтобы все на Земле было выжженным, и исковерканным, и мертвым, как здесь, в Долине. Когда мы потеряли в торнадо машину, я начал думать. Вот и все.
Грег покачал головой.
— Я и не подозревал, что ты философ…
— Я тоже. Просто устал. Расскажи-ка мне о своей семье…
Через четыре часа, когда буря утихла и вместо камней стали летать песчинки, а яростный ливень перешел в моросящий дождь, Таннер починил радар, и они двинулись в путь. Вечером миновали руины Денвера. Таннер сел за руль и повел машину к месту, некогда известному под названием Канзас. Он вел всю ночь и утром впервые за много дней увидел чистое небо. Правая нога давила на газ, в голове неторопливо текли мысли, рядом тихо посапывал Грег.
Руки сжимали руль, в кармане лежала амнистия, но Таннером овладело странное чувство. Сзади клубилась пыль. Небо стало розовым, темные полосы снова сжались. Таннеру вспомнились рассказы о тех днях, когда пришли ракеты, когда было уничтожено все, кроме районов на северо-востоке и юго-западе, и о тех днях, когда налетели ветры, растаяли тучи и небо потеряло голубизну; днях, когда Панамский канал исчез с лица земли и замолчали радиостанции; когда перестали летать самолеты. Больше всего Таннеру было жаль самолетов. Он всегда мечтал летать: взмывать в воздух и парить высоко-высоко, как птица… Где-то впереди его помощи ждал город — единственный уцелевший город, кроме Лос-Анджелеса, последняя цитадель американской земли. Он, Таннер, может спасти его, если поспеет вовремя…
Вокруг были скалы и песок. К склону горы прижимался старый покосившийся гараж — разбитый, с провалившейся крышей, он напоминал полуразложившийся труп. Таннера стала бить дрожь, и нога непроизвольно усилила нажим на акселератор, хотя педаль и так уже была вжата в пол. Справа впереди поднималась стена черного дыма. Подъехав ближе, он увидел обезглавленную гору. На месте вершины свили гнездо клубящиеся языки пламени. Таннер взял влево, на много-много миль отклоняясь от намеченного пути. Иногда под колесами дрожала земля. Вокруг падал пепел, но дымящийся конус отодвинулся на задний план правостороннего экрана.
Таннер думал о прошлом и о том немногом, что знал о нем. Если пробьется, обязательно узнает больше. Его никогда не просили сделать что-то важное, и он надеялся, что впредь не попросят. Однако им завладело чувство, что он может это сделать. Хочет сделать. Впереди, сзади, по сторонам простиралась Долина Проклятий — кипящая, бурлящая, содрогающаяся. Если он ее не победит, половина человечества погибнет. И удвоятся шансы, что весь мир скоро станет частью Долины… На побелевших суставах ярко проступила татуировка.
Грег спал. Таннер прищурил глаза и жевал бороду и не прикоснулся к тормозу, даже когда увидел оползень. Он проскочил его и шумно выдохнул. Все чувства были обострены до предела, мозг словно превратился в экран, на котором регистрировались мельчайшие детали. Таннер чувствовал колыхание воздуха в машине и упрямое давление педали на ногу. В горле пересохло, но это не имело значения. Он мчался по искалеченным равнинам Канзаса, слившись с машиной в одно целое, и испытывал состояние, похожее на отрешенность и счастье. Проклятый Дентон был прав. Надо доехать.