Страница 27 из 84
— Тогда мы умрем, — ответили остальные.
— Так зачем же откладывать? — взвыл он. — Давайте примем бой сейчас, пока у нас есть еще силы!
Но они качали головами с возрастающей век от века безропотностью. Все чтили возраст Риллика, однако не разделяли его мнения. Лишь последний взгляд, украдкой, бросили они назад на закованного в латы бога, со смертоносным копьем восседающего на коне в золоченой сбруе. Там, где рождались дымы, забила хвостом юная девушка, закатывая дикие глаза под прекрасные бровные пластины. Она почувствовала божественное присутствие и издала протяжный рев.
Подойдя к лесу, Риллик остановился, поднял чешуйчатую лапу, пытаясь сформулировать мысль, и наконец заговорил:
— Мне кажется, — сказал он, — что в памяти моей живут иные времена, когда все было по-другому.
Страсть к коллекционированию
— Что ты тут делаешь, человек?
— Это долгая история.
— Вот и хорошо. Люблю долгие истории. Садись и рассказывай. Нет… не на меня!
— Извини. Ну, всему причиной мой дядя, сказочно богатый…
— Погоди! Что значит «богатый»?
— Ну, очень состоятельный.
— А «состоятельный»?
— Э-э… Много денег.
— Что такое «деньги»?
— Ты хочешь выслушать эту историю или нет?
— Хочу, но еще я хочу ее понять.
— Извини, Булыга, но я сам ее толком не понимаю.
— Меня зовут Камень.
— Камень так Камень. Мой дядя, очень важный человек, должен был отдать меня в Космическую академию, а потом передумал. Решил, что гуманитарное образование будет получше. И отправил меня в свою альма-матер — старую деву — специализироваться в области нечеловеческих человечеств. Пока петришь?
— Нет. Но понимание не всегда сопутствует одобрению.
— Я это самое и говорю. Я не понимаю дядюшку Сидни, но я одобряю его нелепые вкусы, его сорочий инстинкт и его грубое вмешательство в дела других людей. Я одобряю все это до боли в кишках. А что мне еще остается? Он плотоядный семейный монумент и любит поставить на своем. К несчастью, все семейные деньги к тому же принадлежат ему, а потому из этого следует, как кскст за ззн, что он всегда поставит на своем.
— Значит, эти деньги — что-то важное!
— Настолько важное, что я пролетел десять тысяч световых лет до планеты без названия, которую, кстати я только что окрестил Навозной кучей.
— Низко летающий затт ест много, оттого он и летает низко…
— Да, я заметил. Ну а это все-таки мох, верно?
— Да.
— Отлично. Облегчает упаковку.
— Что такое «упаковка»?
— Поместить что-нибудь в ящик, чтобы доставить куда-то еще.
— И что ты намерен подвергнуть этой упаковке?
— Тебя, Камень.
— Я не из тех камней, которые перекатываются.
— Слушай, Камень, мой дядя коллекционирует минералы, ясно? А ты единственный минерал на всю галактику, обладающий разумом. И самый крупный, какой мне удалось обнаружить. Следуешь за ходом моей мысли?
— Да, но я не хочу следовать за тобой.
— Но почему? Будешь королем его коллекции. Так сказать, одноглазым человеком в стране слепых, если мне дозволено будет употребить столь малоподходящее уподобление.
— Пожалуйста, не делай этого. Страшно даже слушать. Скажи, а как твой дядя узнал про наш мир?
— Один из моих инструкторов прочел о нем в старинном корабельном журнале. Он коллекционировал старинные корабельные журналы. Ну а это был журнал капитана Фейрхилла, который высадился здесь парочку-другую столетий назад и вел длинные беседы с вашим племенем.
— Добрый старина Фейрхилл, Гнусная Погода! Как он поживает? Передай ему привет от меня.
— Он умер.
— Что?
— Умер. Скапутился. Сыграл в ящик. Упокоился. Диблировал.
— Подумать только! Когда это случилось? Надеюсь, это было эстетичное зрелище, достойное…
— Откуда мне знать? Но сведения эти я сообщил дяде, который решил пополнить тобой свою коллекцию. И вот я здесь.
— Право, как я ни ценю подобную любезность, сопровождать тебя мне нельзя. Время диблирования уже близко…
— Знаю. Я узнал о диблировании из журнала Фейрхилла все, прежде чем дал его дяде Сидни. Предварительно вырвав эти странички. Я хочу, чтобы он был неподалеку, когда ты… это самое… Тогда я унаследую его денежки и смогу самыми дорогостоящими способами утешаться, что так и не попал в Космическую академию. Сначала стану алкоголиком, потом займусь развратом… Хотя, пожалуй, разумнее будет проделать все это в обратном порядке…
— Но я хочу диблировать здесь, среди всего, что люблю!
— Вот это лом. Сейчас я тебя сковырну.
— Только попробуй! Я сразу диблирую.
— Не сможешь! Я измерил твою массу перед тем, как мы разговорились. В земных условиях тебе понадобится не меньше восьми месяцев, чтобы достичь диблиционных параметров.
— Ну ладно, я брал тебя на пушку. Но неужели у тебя нет ни капли сострадания? Я лежал здесь века с той поры, как был маленьким камешком, подобно моим отцам до меня. Я с таким тщанием пополнял мою коллекцию атомов, создавая самую изящную молекулярную структуру в окрестностях. И теперь — быть изъятым отсюда перед самым диблированием. Это… это просто бескаменно с твоей стороны!
— Ну, зачем так мрачно? Обещаю, что ты пополнишь свою коллекцию наилучшими земными атомами. Ты побываешь в таких местах, о каких ни одному камню не грезилось!
— Слабое утешение. Я хочу, чтобы все мои друзья это видели.
— Боюсь, ничего не получится.
— Ты очень жестокий человек. Надеюсь, ты будешь рядом, когда я диблирую.
— Когда подойдет время, я намерен отправиться куда-нибудь подальше и хорошенько повеселиться.
Малое притяжение Навозной кучи помогло без труда подкатить Камень к борту космической яхты и с помощью лебедки водворить его в отсек по соседству с атомным реактором. Это была прогулочная модель, переделанная владельцем, убравшим значительную часть экранирующих прокладок, а потому Камень вдруг ощутил вулканическое опьянение, торопливо добавил отборные экземпляры к своей коллекции атомов и диблировал тут же на месте.
Он грибом поднялся ввысь, а затем огромными волнами прокатился по равнинам Навозной кучи. С пыльных небес посыпались юные камешки, вскрикивая на общей частоте от агонии рождения.
— Рванул! — заметил дальний сосед, перекрикивая помехи. — И раньше, чем я ожидал. Такая теплая остаточная радиация!
— Прекрасное диблирование. — согласился другой. — Тщательное коллекционирование всегда себя оправдывает.
Вершина
1
Я посмотрел на нее сверху, и мне стало не по себе. «Где же вершина? — подумал я. — У самых звезд?» Я не находил слов. Смотрел, смотрел — и не мог оторвать глаз; я уже начинал проклинать сам факт существования этой штуки. Жаль, что ее обнаружили, пока я еще жив.
— Ну? — Лэннинг накренил флайер так, чтобы я мог посмотреть вверх.
Я покачал головой и прикрыл ладонью глаза, хотя и был в очках.
— Убери ее… Пусть она исчезнет.
— Не получится. Она больше нас.
— Она больше всего на свете, — добавил я.
— Мы не можем заставить ее исчезнуть…
— Подожди. Я хочу сделать несколько снимков. Он протянул мне камеру, и я начал снимать.
— Ты можешь подлететь ближе?
— Нет. Слишком сильный ветер.
Пришлось пользоваться телескопическим объективом, сканирующим устройством и прочими хитростями, пока мы кружили возле нее.
— Я бы многое отдал, чтобы увидеть вершину.
— Мы уже поднялись на тридцать тысяч футов, а потолок для нашей крошки — пятьдесят. Эта леди, к сожалению, выше атмосферной границы.
— Странно, — сказал я, — отсюда все же трудно поверить, что она купается в эфире и созерцает звезды.
Лэннинг рассмеялся и зажег сигарету, а я потянулся за термосом с кофе.
— Ну, и как тебе Серая Сестра?
Я тоже закурил, глубоко затягиваясь. Флайер, подхваченный воздушным потоком, вильнул в сторону, потом ветер, словно потеряв интерес, отпустил нас. Я ответил: