Страница 13 из 118
Человеческий палец. Он выглядел свежим, ноготь блестел розовым — что казалось странным: ведь он провисел у него на груди много лет, этот трофей. Я не сомневался, что когда–то этот палец принадлежал Джанани.
— Пожар! — выкрикнул мужчина за дверью и, оставив нас, бросился к следующему номеру. Внизу слышались крики смятения. Запахло дымом.
Рахул Може в бешенстве уставился на меня.
— Это ты привел ко мне этих гадов? Значит, все–таки предательство.
— Нет! — отвечал я. — Скорее, выберемся отсюда. Как знать, это может быть и обычный пожар.
Но я уже понимал, что это не так. Меня выследили. Тот мужчина в поезде… его инициалы. А. Р. — как подпись на записке, показанной мне Рину много лет назад в Гималаях.
Должно быть, они давно напали на мой след.
Нижняя часть здания была охвачена пламенем. Из одного помещения, использовавшегося, как видно, под стойло, выводили скот. В дыму кружилась солома. Уже собралась толпа зевак, кто–то тащил ведра с водой.
Мы с Рахулом Може протиснулись сквозь толпу. На улице полно было людей, скотины, велосипедов и шума. Мне, как и ему, хотелось отыскать тихое место, где мы могли бы быть вместе. Воспоминание о том, что за шнурок обвивает его шею, билось у меня в сознании.
Мы нашли пустырь за строящимся домом. В это время и стройка, и пустырь были безлюдны. Нас окружали огромные прямоугольные штабеля красного кирпича. На пустыре стояло что–то вроде склада — толстостенный сарай с прочной дверью. Мы остановились перед ним, переглянулись. В его сознании вибрировал голод. Я кивнул.
Он приложил палец к замочной скважине, вытянул его в форму ключа, и замок щелкнул, открываясь. Мы вошли в темное помещение, куда свет попадал только сквозь щели под крышей. Внутри лежали пыльные мешки с цементом. Я ощутил сознание крысы, шмыгнувшей между мешками. Еще я видел, но не сказал ему, что из толпы возле гостиницы вслед за нами выскользнул человек. А может быть, и двое. Интересно, что оба они были пустышками. Я не мог ощутить их разумов. И Рахул Може не мог.
Этот палец. Вот что помешало мне предостеречь его.
Я подумал о себе. Меня вытащили из огня раньше, чем он полностью уничтожил мое прежнее «я». И он станет таким же — существом, с которым я смогу сливаться разумом, но желание уничтожать людей покинет его. В конце концов, этот мир не так уж плох — а другого я и не помню. Мы останемся здесь вместе…
Верно, он уловил перемену в моих мыслях: думаю, забраться глубже ему помешала спешка — он слишком желал меня. Да и меня захлестнули гигантские волны его тоски и одиночества. И вот я уже плыву с ним, словно по волнам бескрайнего моря. Он начал менять облик — очень медленно, чтобы не напугать меня.
Я открыл рот, чтобы заговорить, чтобы все же предупредить его, но он запечатал его своими губами. Конечности вырастали из его ствола, обнимая мое тело, приникая ко мне, приспосабливаясь, как не в состоянии ни один человек, к моим жестким формам. Какой мучительно тесной показалась мне тогда ловушка моего неизменного человеческого тела!
Снаружи прозвучал приглушенный взрыв. В щели окон влетели горящие факелы.
Но он еще мгновение удерживал меня в теснейших объятиях тел и умов. Потом до него дошло, что мы заперты.
— Помоги мне! — выкрикнул я.
Часть крыши провалилась — к счастью, не у нас над головами, — и сквозь дым я увидел небо. Я подтащил мешок к этому месту. Мы вскрыли мешок и забрасывали огонь цементом, но все кругом горело. В отверстие крыши влетали пылающие головни. Мы задыхались, кашляли. Вот как я умру — вместе с ним…
— Смени облик, — крикнул я. — Превратись в птицу — улетай! Я им не нужен. Спасайся!
— Слишком поздно, — хрипло отозвался он. — И все равно я не покинул бы тебя.
Оба мы пригнулись к земляному полу, жадно глотая воздух. Рахул Може обхватил меня руками, и я вновь почувствовал великое, ужасное великолепие его разума, окутавшего мой. Рахул Може в моих объятиях быстро, в полубеспамятстве, сменял облики: рогатая обезьяна, приземистое, похожее на дерево чудище, гигант, огромная амеба, тварь со щупальцами. Я чувствовал, как содрогается его разум, словно сотрясаемый подземными толчками; я видел, как распадается неповторимая структура и форма. Его лицо и тело изменились — у меня на руках снова лежал человек, но я чувствовал, что это уже иная, застывшая, неизменная форма. Я хотел вытащить его из огня прежде, чем умрет его прежнее «я», как вытащила меня Джанани. Я обожженной глоткой прохрипел ее имя, но вокруг меня была сплошная стена огня.
И тут я увидел ее, Джанани, ее лицо, растворенное в пламени, словно соткавшееся из него, ее темные смуглые руки, протянувшиеся ко мне сквозь охряные языки огня. На левой руке не хватало указательного пальца.
Очнулся я на полу в комнате. В окно лился вечерний свет. Рядом со мной лежал мужчина, тепло дыша мне в щеку. Ладони у меня горели, и я увидел теперь, что они крепко обнимают мужчину.
Надо мной нависло лицо — кто–то пытался разомкнуть мои руки. Когда ему это удалось, лежавший рядом человек перекатился на спину. Он был без сознания.
Это был Рахул Може, и он был точь–в–точь как я.
— Он запечатлел тебя, — послышался голос. Теперь я видел, что в комнате находились несколько человек, — обращался же ко мне мой попутчик, А. Р. Он не был пустышкой — в отличие от остальных.
— Джанани… — прохрипел я. Горло тоже обожжено. Все тело у меня было покрыто ожогами. — Где Джанани?
А. Р. нахмурился.
— Джанани погибла много лет назад, — сказал он. — Этот — Рахул Може — убил ее. Я думал, ты знаешь.
— Но… — начал я и замолк. Кто–то проговорил:
— Тсс, лежи смирно.
Врач — он наклонился надо мной, смазывая ожоги какой–то мазью.
— Ты наглотался дыма и сильно обожжен, — говорил он, — но мы не решились отвезти тебя в больницу. Не хотелось бы отвечать там на вопросы.
Я, превозмогая боль, повернул голову, чтобы взглянуть на Рахула Може. И снова вздрогнул, увидев его лицо. Как будто смотрелся в зеркало.
— Что с ним?
— Все будет хорошо, — ответил врач. — Он теперь безобиден.
Да, он был безобиден. Великая страна его разума исчезла, а на ее месте… тень. Ничего не осталось, кроме призрака. В конце концов, я так и не спас его — опоздал.
Он шевельнулся, открыл глаза, пустые, как у ребенка–идиота. Из уголка губ протянулась тонкая ниточка слюны.
— Рахул, — произнес я и заплакал.
Впоследствии они рассказали мне, что, когда выжигают пришельца, его всегда должен обнимать человек, чтобы тот мог принять его облик. В моем случае это был молодой друг Джанани, участник сети. Его потом убил Рахул Може.
— Как вы узнали, где я? — спросил я своих тюремщиков. Думаю, это было уже на следующий день. Я лежал на кровати, весь в бинтах. Рахул Може пускал слюни на кресле в углу, глядя в пустоту.
— Мы… присматривали за тобой, — ответил мне человек по имени А. Р.
В голову мне пришла страшная мысль.
— Не через Бинодини?
— Не через Бинодини… — отозвался он, но я не уверен, что в голосе его не прозвучало насмешки, когда он повторил мои слова. Или она в самом деле была ни при чем и то, что именно она убедила меня отыскать Рахула Може, явилось просто совпадением? У нее имелась связь с группой, изучавшей проявления НЛО. Если она состояла в сети, то должна была знать: единственный способ выйти на него — через меня.
Наверное, я никогда этого не узнаю.
Рахула Може поместили в дом для умственно отсталых. Раз в месяц я навещаю его. При виде меня в его глазах разгорается что–то похожее на узнавание. Иногда он смеется, иногда разражается ужасным плачем, как ребенок, которому сделали больно. Он способен сказать несколько слов на хинди, умеет пользоваться туалетом и чистить зубы, но не умеет читать. Я рассказываю ему о чудесах иных миров и порой готов поверить, что он вспоминает.
Я так и не узнал, жива ли Джанани. А. Р. клялся, что она погибла много лет назад от рук Рахула Може, но ее видение в огне было так явственно, что мне трудно поверить в ее смерть. Она могла решить, что лучше ей уйти из моей жизни — учитывая, как она поступила со мной. Не знаю, что я скажу ей, если мы когда–нибудь встретимся.