Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 77

Леонид СМИРНОВ

ЗОНА ПОРАЖЕНИЯ

Глава 1

Право на отдых

«Планета Гея-Квадрус — ни то ни се. Она не настолько экзотична, чтобы привлечь любителей острых ощущений. Но при этом не настолько похожа на Старую Землю, чтобы стать прибежищем ностальгирующих личностей, которые по разным причинам не могут поселиться на прародине. Третьестепенный курорт, безнадежно претендующий на что-то большее. Место промежуточной посадки для тех, кто лезет в гору или катится вниз. Бывает и хуже…»

Прижимая к груди сумку с драгоценными свитками из библиотеки фараона Урурха-Роа, археолог Платон Рассольников все еще не верил своему счастью. Охранители гробницы, несмотря на преклонный возраст, были проворны, и лишь считанные секунды отделили археолога от мучительной смерти.

Мумии еще долго разевали беззубые щели ртов и метали в воздух каменные обломки, хотя глайдер Платона был уже далеко. Платон наблюдал за этим спектаклем на экране заднего обзора, пока фотоумножитель позволял получить мало-мальски четкое изображение.

Автопилот уверенной мозгой вел двухместную машину по направлению к городу. В городе Платон рассчитывал сесть на орбитальный шаттл, подняться на пересадочную станцию — и тогда ищи ветра в поле… Археолог сидел, откинувшись на мягкую спинку кресла, обшитого настоящим кожзаменителем. Внизу проносились безжизненные бурые холмы, изрытые непонятными норами, корявые рощи похожих на саксаул растений-мертвецов, высохшие русла рек, называемые на Земле «вади», «крик» или «узбой». С высоты эти снулые пейзажи казались пыльной декорацией безнадежно скучной пьесы и ни 272 чуточки не пугали.

Скоро, очень скоро Платон утрет нос жалким скептикам, кабинетным крысам, которые боятся нос высунуть на яркое солнце, но берутся судить об истории другого конца Галактики. Их академический гонор и фантастическая твердолобость бесили Платона, и он давно мечтал поставить их на место. Отныне он ногой будет распахивать двери земных университетов, и ни одна тля не осмелится с ним спорить…

Это случилось, когда, казалось, все опасности уже позади, когда до городского аэродрома оставалось каких-то двадцать километров. Глайдер на полном ходу провалился в воздушную яму, и ровное, едва ощутимое гудение двигателя смолкло. Замедляя падение, оглушительно захлопали тормозные патроны.

— Нас сбили. Падаем, — сказал автопилот флегматичным голосом. — Достукались.

Глайдер завибрировал. Сейчас он рассыплется. Платон даже испугаться не успел — кресло вцепилось в него подголовником, подлокотниками и подножками, оглушительно взвизгнуло и катапультировалось.

— П-пож-жинай-те п-плод-ды…— были последние слова автопилота.

Выпущенный парашют лопнул, второй парашют повторил судьбу первого, третий — второго. Затем под креслом возникла воздушная подушка, и его седок был спасен.

«У меня всегда мягкая посадка», — подумал Платон Рассольников, лежа на горячем песке. Вставать не хотелось, но никуда не денешься.

Из песка высунулась рыжая клешня на длинном стебле и ухватила его за штанину. Тр-р-р! — полбрючины исчезли без следа.

Клешня появилась снова, нацелилась на ногу и сделала бросок… Платон выстрелил. Луч карманного бластера знаменитой фирмы «Магнум» перебил стебель. Тот забился на песке, но клешня успела защелкнуться на лодыжке и пыталась перекусить ногу. Археолога обожгло болью, но, совладав с собой, он докромсал клешню лучом и осторожно освободил ногу. Кожа была содрана до голого мяса. Вот черт!..

Сделав себе обезболивание, Платон собрал с земли высыпавшиеся из сумки свитки с криптограммами и сунул за пазуху. Затем определил по компасу направление и, чуть прихрамывая, пошагал к заветному городу.

Главным богатством Платона был лучевой пистолет «магнум», рассчитанный на десять минут непрерывной стрельбы. В народе его называют бластером. Запасная батарея к «магнуму» висела на поясе рядом с флягой текилы, на плече висел подсумок с парализующими гранатами. Не так и мало, на первый взгляд. Но не на второй…

Отдельные хищники не пугали Платона. Подстреленные, они тут же становились добычей более удачливых собратьев. До поры До времени его марш-бросок через пустыню был легкой прогулкой: за спиной оставались песчаные дюны, каменистые лощины и глиняные поля. Но потом, отрезая от города, навстречу археологу устремились бродячие джунгли.

Тонкая темная полоска на горизонте в считанные минуты превратилась в клубящуюся зеленую пену, а затем ощетинилась корявыми ветвями. Джунгли ползли, ковыляли, скакали, прыгали, спеша ему наперерез. Авангард, состоящий из самых быстрых животных и растений, делал тридцать километров в час. Они пищали, рычали, шипели в тысячу глоток, и хор их был устрашающ.

Бродячие джунгли явно хотели испробовать на Платоне все доступные им способы убийства. Они клацали зубами, щелкали клювами, тянули удавки змеиных лиан, щупальца древесных осьминогов, клешни ракокрабов. Чудища разевали зубастые пасти, слизистые провалы ртов, выворачивали внешние, истекающие кислотой желудки.

Тут не было ни одного нормального животного или растения — только жуткие монстры, хищники-мутанты. Они давным-давно перестали пожирать друг друга, наладили симбиоз и теперь выискивали какую-нибудь приблудную жертву. Самый безобидный кустик норовил выхлестать ветками глаза или с ног до головы забрызгать ядом.

Обогнать джунгли Платон не мог при всем желании. Надо было идти на прорыв, пока к авангарду не присоединились основные силы противника. И с хриплым криком «ура» он бросился на врага.

Это был не легкий бой, а тяжелая битва. Археолог старался экономить заряды — стрелял наверняка. А потому и сам получал рану за раной: то кровавые следы от когтей прочертят бок, то выскочит на макушке здоровенная шишка после удара суком, то на коже вздуются и лопнут пузыри от «поцелуя» жгучей лианы.

Платону приходилось пробивать себе путь, лупя направо и налево сначала чей-то оторванной когтистой лапой, потом в ход пошел крепкий ствол прыгуна. Матерясь и охая для большего размаха, он изо всех сил гвоздил зеленых чудищ по головам, лапам, хребтинам, ветвям. И, не выдержав бешеного напора, они отступали. Легкой добычи тут не сыщешь. Но на их место тут же приходили другие твари.

Когда голову Платона облепила пленка летучего мха, он ослеп на один глаз. Мох пытался внедриться под кожу, подключиться к сосудам мозга, приобретя разом носильщика и кормильца, а затем перейти к стадии размножения.

Теперь археолог уже не продвигался вперед, а только отбивал атаки. По мере того, как на поле боя подтягивались более медлительные организмы, бродячие джунгли обрушивали на него все новые свои отряды. Там была и «тяжелая артиллерия», поразить которую можно лишь из дезинтегратора.

Огромные деревья, переваливаясь с боку на бок, шли на гибких корнях. Толстенные стволы, покрытые броней коры. Могучие ветви, одним ударом переламывающие хребет верблюду. Справиться с ним Рассольников не мог.

Использовав последний заряд «магнума», Платон пробил гигантский желудок псевдоэвкалипта. На землю хлынул поток дымящейся зеленой жидкости. А потом еще одно хищное дерево набросилось на археолога и, вывернув свой желудок, накрыло его с головой…

Проклятые хищники орали над ухом, ревели, как аварийные сирены, трясли за плечи, кусали за ухо. Не-на-ви-жу!

— Тоша! Проснись! Тоша! Проснись сейчас же! — повторяли они снова и снова.

Кошмар оборвался на самом страшном месте, но Платон еще не осознал этого. По-прежнему не открывая глаз, он из последних сил боролся с опутавшим его одеялом, стонал, кряхтел, сипел.

Его спасительница третий раз подряд получила локтем в бок, рассвирепела, залезла на Платона и стала не разбирая дубасить его маленькими твердыми кулачками. Тщетно. Археолог ушел в глухую защиту и отвечал редкими, но весьма болезненными ударами по корпусу.