Полночный вальс

— Я по-прежнему жду стихи.

— Что?

— Стихи о любви, написанные тобой.

Джон вздохнул.

— Я сделал тебе самое романтичное предложение, какое когда-либо доводилось получать женщине. Ради тебя я взобрался на дерево. Я встал перед тобой на колено. Зачем тебе нужны еще и стихи?

— Мне необходимо что-нибудь вещественное — такое, что сохранили бы наши правнуки после нашей смерти, чтобы они говорили: «Да, наш прадедушка и вправду любил прабабушку». Полагаю, это не так уж глупо.

— А ты напишешь мне стихи?

Белл минуту обдумывала эту просьбу.

— Попытаюсь, но я не так талантлива, как ты.

— Откуда ты знаешь? Уверяю тебя, мои стихи покажутся тебе отвратительными.

— До знакомства с тобой я терпеть не могла поэзию, а ты всегда любил ее. Значит, можно сделать вывод, что твое мышление поэтичнее моего.

Джон взглянул на жену. Ее лицо в свете свечей сияло любовью и преданностью, и он понял: он ни в чем не сможет ей отказать.

— Если я пообещаю написать тебе стихи, ты пообещаешь мне позволить целовать тебя всегда, когда мне вздумается?

Белл засмеялась.

— Для этого тебе ни к чему мое обещание.

— Нет, я имею в виду — во всех комнатах? Можно ли мне будет предаваться этому занятию в своем кабинете, в твоем будуаре, в зеленой гостиной, и в синей, ив…

— Подожди, подожди, я сбилась со счета, — рассмеялась Белл. — Которая из комнат зеленая гостиная?

— Та самая, в которой стоит синяя мебель.

— Но тогда какая из них синяя гостиная?

Джон потупился.

— Не знаю.

Белл сдержала улыбку.

— Так мне можно целовать тебя там?

— Полагаю, да, но при одном условии — если ты поцелуешь меня немедленно.

Джон застонал от удовольствия.

— Я к вашим услугам, миледи.

Несколько дней спустя Белл проводила послеобеденные часы в своем будуаре, читала и писала письма. Они с Джоном надеялась побывать в Уэстонберте, навестить Алекса и Эмму, но скверная погода нарушила их планы. Белл сидела за столом, глядя, как капли дождя стекают по стеклу, когда в комнату вошел Джон, по-мальчишески засунув руки в карманы.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнула Белл. — Я думала, ты занят бумагами, которые прислал Алекс.

— Я соскучился по тебе.

Белл улыбнулась.

— Можешь принести сюда свои бумаги и читать их рядом со мной. Обещаю, я не стану отвлекать тебя.

Джон поцеловал ее в макушку.

— Само твое присутствие отвлекает меня, любимая. Я не смогу прочесть ни слова. Ты обещала разрешить целовать тебя в любой комнате дома — помнишь?

— Кстати, об обещаниях: ты еще не сочинил стихи?

Джон с невинным видом покачал головой.

— Увы!

— Значит, условия с твоей стороны пока не выполнены. Придется ограничиться поцелуями в верхних комнатах.

— Ты играешь не по правилам, Белл, — упрекнул Джон. — Стихи требуют времени. Думаешь, Вордсворт выдавал поэмы по первому требованию? Вряд ли. Поэты подолгу работают над каждым словом, они…

— Так ты написал стихи?

— Я начал писать, но…

— О, пожалуйста, почитай! — у Белл загорелись глаза, и Джон решил, что в эту минуту она похожа на пятилетнюю девчушку, которой только что разрешили взять еще одну конфетку.

— Ну хорошо, — со вздохом согласился он.

О, как мила она, когда волну волос Ее подхватит шаловливый ветер, Иль на щеках румянец вспыхнет ярче роз, Глаза от искр любви зажгутся светом.

Белл прищурилась.

— Если не ошибаюсь, кто-то написал эти строки за несколько веков до тебя. Кажется, Спенсер. — Она с улыбкой показала мужу книгу, которую только что читала, — «Эдмунд Спенсер. Избранное». — Тебе следовало бы появиться с ними часом раньше.

Джон нахмурился.

— Я сам написал бы их, если бы этот Спенсер не опередил меня.

Белл терпеливо ждала.

— Ладно, будь по-твоему. Я прочитаю тебе собственное творение. Гм…

Ее краса подобна ночи…

— Ради Бога, Джон, не повторяй одну ошибку дважды!

— Неужели я ошибся? — пробормотал он. — Значит, это ты уже слышала?

Белл кивнула.

Джон набрал побольше воздуха.

— В Ксанаду Хубилай издал новый указ…

— Ты становишься невыносимым, Джон.

— Ладно, ладно, Белл, я прочитаю тебе что-нибудь свое. Но предупреждаю тебя, это… впрочем, увидишь сама. — Он вытащил из кармана измятый листок бумаги. Со своего места Белл видела, что он испещрен исправлениями и перечеркнутыми строками. Джон откашлялся и взглянул на жену.

Белл ободряюще улыбнулась.

Он вновь откашлялся.

У любимой глаза точно синее небо, А за нежность улыбки хотелось мне бы Весь мир отдать ей, И когда в объятья Я ее вновь ловлю — Понимаю, как крепко люблю. Мой мир, прежде черный, ныне стал солнечным Поцелуи средь звезд, ласки днем, танцы в полночь…

Закончив, он смущенно поднял глаза.

— Конечно, над ними требуется еще поработать, но, пожалуй, рифмы мне удались.

Белл не отрываясь смотрела на него, и ее нижняя губа неудержимо вздрагивала. Его строкам недоставало изящества, но все огрехи искупали откровенность и глубина. И если он потратил столько времени, предаваясь занятию, к которому не питал склонности, только потому, что об этом попросила его она, Белл… Не в силах сдержаться, она всхлипнула, и крупная слеза скатилась по ее щеке.

— О Джон! Должно быть, ты и вправду меня любишь.

Джон подошел ближе и поднял ее с дивана, заключая в свои объятия.

— Ты не ошиблась, дорогая. Поверь мне: я и вправду тебя люблю.