Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 68 из 87

Потом Рон из поля зрения пропал, рядом обнаружились Эрин и Эрти, причем Эрти левой рукой обнимал Эрин за плечи, а правой пытался отнять у нее осколок, которым Эрин намеревалась вспороть себе руку от запястья до локтя. Кэсс протянула руку и выхватила осколок, с наслаждением растоптала его каблуком. Эрин оскорбилась, но досталось почему-то не Кэсс и не Эрти, а Истэ, которого разбушевавшаяся девица толкнула ладонью в живот.

– Вы такие все умные, умелые, что же вы…

Истэ не стал вступать в ссору, просто отошел на пару шагов, вернулся с двумя стаканами, протянул один Эрин.

– Пей, - жестко сказал он. - Пей…

Эрин взяла стакан, выхлебала и швырнула куда-то за спину. Кэсс проследила траекторию - нет, никому по голове не прилетело. Истэ наклонился к Эрин, и, внимательно глядя ей в глаза, сказал:

– Пей. Не одной тебе больно, но не надо делать больно своим…

Эрин вырвала у него из рук второй стакан, сделала глоток, вернула Истэ Анки. Видимо, выпитого хватило, чтобы вдруг остановиться, и девушка легла на стол грудью, тихо прошептав:

– Оставьте меня все, оставьте…

Эрти попытался что-то ей сказать, но Кэсс оборвала его жестом. И Эрти, и Эрин впервые были на подобном мероприятии, и им было сложнее, чем прочим. Кэсс задумчиво созерцала Эрти Лальяду. Милый мальчик - действительно мальчик, не в сравнении с кем-то. Узкое, подвижное лицо, на котором отражаются все эмоции, забавная торчащая вперед челка. Шутник, балагур, непоседа… новичок. На что он будет похож, когда все это уйдет? На очередного человека без лица, манекен в летном костюме, выгоревшую изнутри тень? Он так хочет быть похожим на старшее поколение, копирует манеры и у нее, и у Эрга. Ему трудно держать себя в руках, но он старается. А зачем? Зачем он вообще пришел сюда, хулиганистый мальчишка, который сказочно рисует, почему не стал художником? Ей очень захотелось выгнать его взашей - не из бара, из Корпуса и армии…

Всех младших - и Эрти, и Эрин, и Сэлэйн ей вдруг захотелось выгнать, пока они еще не стали такими, как она сама, почти мертвыми. И Кэни, которого уже ниоткуда нельзя выгнать… Но эту мысль она утопила в очередном бокале.

Потом у Кэсс случился провал в сознании, а когда оно включилось, она беседовала с Рином, причем на семейные темы, и была абсолютно трезва и адекватна.

– Эссох… Эссох, - Кэсс задумчиво качала головой. - Рин, ты из семьи губернатора Алгеды?

– Да, приемный ребенок.

Кэсс понимающе кивнула. Брать приемных детей, сирот или отказников, считалось почетным и среди знатных родов. Они воспитывались наравне со своими, считались членами дворянского сословия, вся разница была в наследовании имущества и титула - эти дети не могли передать титул потомкам, если приемные родители не устраивали им соответствующий брак.

– Многовато нас тут вдруг с этой планеты… - сказал Рин.

– Ты о чем?

– Да этот, скотина Эскер, тоже наш земляк.

– С какой стати? - в безупречном столичном выговоре эсбэшника Кэсс не уловила ни единой нотки родного ей акцента.

– Я своих узнаю… Поспорим? - протянул руку Рин.

– Нет уж, не буду я с тобой спорить. Лучше выпьем.

– Выпьем! - тут же присоединилось к этому предложению еще несколько человек.



И они выпили.

Где-то неподалеку Эрг вразумлял бармена на тему того, что слово «хватит» сегодня он произносить не должен. Мальчишка был из персонала десантников, причем совсем молоденьким, и чего-то явно не понимал. Непонимание уже стоило ему синяка под глазом, дальнейшее непонимание грозило свернутой челюстью. Кто-то из ребят Эрга вяло пытался вмешаться, но Эрга нужно было оттаскивать от бедолаги бармена силой, а по фигуре Эрг больше годился не в пилоты, а в борцы-тяжеловесы, и затея была явно безнадежной.

Бедный мальчик, без всякой жалости подумала Кэсс, оглядывая зал. Зрелище не для слабонервных - полсотни крепких и совершенно сумасшедших людей, которым «позволено все». И которым наплевать на то, что позволено, а что - нет, потому что позволено все, кроме одного - вернуться назад, оказаться в воздухе и изменить ситуацию. И эта невозможность исправить, помноженная на невозможность смириться - черное безумие, в котором любое слово, любая мысль становится ключом, открывающим двери ненависти ко всему миру.

Экая философия в пьяную-то голову лезет, подумала Кэсс, и усмехнулась. Философствуй, не философствуй, а кончится все одним - погромом. Потому что табуретку можно уничтожить, она под рукой и не может сопротивляться. А собственное отчаяние не поставишь перед собой, не дашь пинка.

Терять они не умели, вот в чем дело. Никак не давалось это умение - отпустить прочь из своих рядов одного своего, командира или подчиненного. Тот, кто погиб - он не имел права уйти, оставив всех остальных, не имел права разрывать связи.

– Пей, - вложил ей в руку стакан Истэ, видимо, заметив по лицу Кэсс, что ее тянет в размышления. Думать было нельзя - каждая мысль была все тяжелее и нестерпимее.

И они пили…

Кэсс заплетающимся языком повествовала Эрти и Сэлэйн о какой-то истории из детства. Парочка слушала жадно, и стоявший за плечом со стаканом в руке Рон прислушивался тоже - она исключительно редко говорила о своем прошлом, о чем-то, выходившем за пределы их повседневного бытия.

– И там был мост над сгоревшей рекой…

Заметив вспышку изумления в глазах Сэлэйн, она остановилась.

– Что? Я что-то не то сказала?

– Мост над сгоревшей рекой - это как?

Кэсс хотела поправиться, но не смогла произнести ни слова. «Мост над сгоревшей рекой, мост над… мост… «Перепутанные, переставленные местами собственные слова ударили ее наотмашь, вдруг открыв глаза на происходящее. Всего три слова - словно три прямых попадания в корпус, выжигающие защиту и превращающие машину в груду беспомощно падающего на землю металла. И чудовищная ложь Эскера вдруг легла ей в ладони. Еще ничего не было окончательно понятно, но от сердца отлегло - нет никакого предателя, никакого шпиона среди тех, кто сидит рядом с ней. Его нужно искать, он существует, этот шпион, он действует - но здесь его нет.

– Что с вами, командир? - встревожилась Сэлэйн, должно быть, часть мыслей Кэсс отразилась на лице.

– Все в порядке. Уже все в порядке… Спасибо тебе. - Она протянула руку и хлопнула Сэлэйн по плечу. - Эрти, не зевай, мы же все уже допили…

Дальнейшее она осознавала смутно, а помнила еще хуже. Что-то забавное творилось с сознанием, словно в полусне. Она помнила, что говорила минуту назад, но минутой спустя не могла этого вспомнить. Впрочем, неудивительно - всю предложенную выпивку и таблетки она планомерно отправляла внутрь, нимало не интересуясь, как все это вместе на нее повлияет.

Запомнились только несколько моментов - искаженное криком, белое лицо Истэ, искусанные в кровь губы Сэлэйн, руки Эрга, ловящие ее вместе со стулом, когда она докачалась-таки, и ножка подломилась, ее собственные кулаки, сжатые так, что ногти впивались в мясо, миг, в котором она и Рин прижимались друг к другу лбами, кажется, пытаясь немедленно освоить телепатию и что-то объяснить друг другу. Между этими фрагментами было только общее ощущение шума, гама и бесконечного отчаяния, стискивавшего горло так, что оставалось только толчками пропихивать в это горло алкоголь, чтобы иметь возможность вздохнуть.

Про связного она вспомнила к утру. Рин помог согнать в стельку пьяную эскадрилью к ее столу, и Кэсс попыталась втолковать им, что если скоро кого-то привезут, то ни в коем… н-ик!-и в ик!-коем случае… Рин понял, что она имела в виду, и принялся переводить это остальным, Кэсс вдумчиво кивала, пытаясь понять, зачем он так сложно выражается.

Потом Эрин вывел на улицу патруль, представлявший собой очаги относительной трезвости (отказаться хлебнуть хотя бы пару глотков при тостах означало бы оскорбить и живых, и покойного), впрочем, вскоре она вернулась, по уши счастливая - патруль только отобрал у нее нож, а ей удалось поставить патрульному синяк на лбу.

До утра досидели далеко не все. Кто-то еще до рассвета отправился бродить по базе в поисках приключений, кого-то патрульные все-таки увели продышаться и уже не выпустили. В общем, все шло своим чередом. Кэсс угнетало только одно - до конца расслабиться она не могла. Приходилось балансировать на грани - и пытаться утопить боль в стакане, и не вытворить чего-нибудь совсем уж запретного.