Черный Истребитель

Поглощенные своим горем родители, кажется, и не заметили, что дочь-подросток перестала разговаривать с ними и общаться со сверстниками. После школы она уходила на пустыри или к ангарам, сидела там дотемна, возвращалась к ужину и тихо поднималась в свою комнату, где до полуночи играла в компьютер.

Ей не хотелось ни с кем говорить. Весь мир был виноват перед ней - все они живы, а ее брат умер, погиб при подавлении какого-то восстания. Она была виновата перед братом - она жива, а он умер, умер, умер… Он больше никогда не приедет, не войдет в дом, не снимет пропахший дымом и ветром иных миров китель, не поднимет ее на руки и не подкинет к потолку, как маленькую, не будет рассказывать ей о том, где был и что видел. Его нет, нет, его больше никогда не будет - и в мире больше нет смысла, кроме одного: мести.

Она тоже пойдет на военную службу. Она пойдет в то подразделение, которое убивает проклятых бунтовщиков, и будет драться, пока не сдохнет последний из них. Она будет мстить всем.

Девочке из провинциального военного гарнизона казалось, что однажды принятое решение стоит того, чтобы следовать ему всю жизнь. Девочке из древнего рода военной аристократии, хотя и не гремевшего на всю Империю наравне с Эссохами и Конро, но известного своими строгими традициями и безупречной преданностью правящему дому не так уж сложно было пойти по стопам отца и брата.

А у брата были такие сильные руки, он прошел модификацию десантника, и развлекал маленькую сестренку, пальцами одной руки скручивая полосы самых прочных сплавов в тугие спирали. Он ходил с ней в гарнизонную лавку, и клал ей руку на плечо, и все видели, что она - сестра доблестного имперского офицера. Он обыгрывал ее во все военные стратегии, и не делал скидок на возраст, и легонько щелкал ее по носу:

– Чтобы меня обыграть, нужно хорошо думать и хорошо расти…

Она старалась расти хорошо. Любимыми предметами в технической школе второй ступени, куда ее закинули каким-то капризом педагоги, по результатам тестов посчитав, что у нее склонности к математике, были физкультура и гражданская оборона. Все остальные он считала какой-то пустопорожней ерундой, ну, за исключением военной истории. Только гордость не позволяла ей получать низкие оценки. Первая хулиганка среди сверстников, девчонка, которую побаивались мальчишки - и из-за острого языка, и из-за крепких кулачков. Для нее не было слова «боюсь» и слова «не могу» - в любую авантюру она влезала, и шла до конца. Прыжок с крыши с самодельным антигравом, которому, пожалуй, по силам было плавно спустить на землю один ее ботинок, убедил ее только в одном - нужно было лучше рассчитывать конструкцию. Несколько сломанных костей и неделя в больнице нисколько ее не впечатлили. Ведь настоящие солдаты не боятся таких мелочей.

Она читала книги по военной истории, регулярно проникая за ними в кабинет отца. Играла в основном в военные компьютерные игры. Она была уверена, что именно за все это брат будет гордиться ей. Может быть, он и гордился боевой сестренкой - внимательно слушал все ее отчеты об успехах и шалостях, растрепывал волосы и посмеивался.

Никто не знал, почему после окончания училища брат, отличник учебы, выбрал именно тот полк. В этом была какая-то тайна, но Эрран хранил ее, не поделившись и с отцом. Ему прочили отличную карьеру, но он предпочел пойти туда, где было опасно и паршиво, туда, куда не захотел отправиться ни один офицер-аристократ.

Впрочем, это было не единственной тайной в их семье. Точно так же никто не знал, почему отец в какой-то момент оставил блестящее положение при дворе, карьеру штабного офицера на столичной планете, и отправился в гарнизон на Алгеде - настоящее захолустье, планетку в «среднем поясе» Империи, равно удаленную и от столицы, и от фронтира. Мать так и не простила ему крушения своих планов - она была из рода промышленников и дипломатов, и была уверена, что делает прекрасную партию, выходя замуж за отца. Но через несколько лет отец перевез молодую супругу на Алгеду, и ей осталось утешаться только тем, что она самая знатная среди гарнизонных дам. Теперь все ее надежды воплотились в младшем сыне, который мечтал о карьере дипломата. Старший сын был «отрезанным ломтем», да и дочь явно стремилась пойти по его стопам.

Как-то вечером, возвращаясь домой, девочка, которую еще никто не называл Кэсс, услышала, как в спальне мать что-то громко и раздраженно выговаривает отцу. Это было не принято, в семьях их круга супруги даже при закрытых дверях разговаривали сдержанно, и ссоры выглядели, как обмен дипломатически любезными гадостями.

– Это ты заморочил голову Эррану своей проклятой военной службой, это из-за тебя мы лишились сына, а теперь ты принимаешься за дочь!

Она не расслышала ответа отца, бегом поднявшись к себе в комнату. На несколько лет в матери воплотилось все худшее для нее. «Изменница», «дезертир», «предательница» - такими словами про себя она называла мать. Еще не умея ни прощать, ни понимать, что горе может толкнуть человека на самые необдуманные слова, она уже хорошо умела ненавидеть. С тех пор при отце она разговаривала с матерью редко и холодно, но подчеркнуто вежливо, в его отсутствие просто смотрела сквозь нее. И мать все больше отдалялась и от дочери, и от мужа, находя утешение в воспитании младшего из детей. А брата Кэсс почитала бестолковым, ни на что не годным дохляком - и презирала их обоих.

… Да какого ж черта эта плата раз за разом вытаскивает из нее самые болезненные воспоминания?!

Кэсс разозлилась, и злость позволила ей на время оторваться от высасывающего воспоминания воздействия. И вовремя. Спутник сообщил о том, что к ним приближается противник.

К аэродрому их не пустили - двадцать две новехонькие А-С-ки встретили их заранее, километрах в ста от объекта. Словно нарочно поджидали. Завязался бой.

Кэсс не сразу поняла, что в воздухе творится что-то необычное. Добрая шестерка машин пыталась оттеснить ее в сторону, прижать к земле. Остальные тоже вели себя странно - уходили от боя, уворачивались и тут же возвращались обратно, словно поставив себе целью не победить, а протянуть время. Кэсс не просила помочь, не сомневаясь, что и сама раскидает наглую шестерку, но с ней словно играли в кошки-мышки: она пыталась достать одного, он тут же уходил, другой подставлялся и тоже тут же уходил, остальные держались поодаль, стараясь оттеснить ее и прижать к земле. И тут плата показала себя во всей красе - интерфейс системы управления мигнул, пошел рябью, выдал целую кучу беспорядочных сообщений, и система метнула машину к земле, игнорируя все команды Кэсс. Мало того - сбоем ее ударило по всему обостренному до предела восприятию так, словно, отключаясь, система пожелала уничтожить ее. Первым инстинктивным желанием было сорвать шлем, из которого шло что-то невозможное, нестерпимое - вместо визуальной информации или матово-серебристого «пассивного» фона перед глазами свивались в спираль черно-белые треугольники стробоскопической картинки, вызывая приступ животного ужаса и тошноты.

– Эрмиан, Сэлэйн, - позвала она, уповая на то, что коммуникационная система еще жива, и в паре метров над землей успевая включить ручное. Отпустило. Черно-белый стробоскоп исчез, но вместе с ним исчезла и большая часть информации о происходящем вокруг.

Вот теперь ей пришлось по-настоящему тяжело - ей не давали подняться, не давали развернуть машину вертикально, как она хотела, каждый сантиметр движения вверх она буквально выгрызала, шпаря по самым наглым из обоих лазеров. Но впереди ее бесславного пути был лес, и подняться нужно было не на сантиметры - на метры, а это никак не удавалось. Особенно на ручном управлении, на котором машина из послушной любой мысли птицы превращалась во что-то неуклюжее и неподъемное. Да, возможно, и на ручном она потягалась бы с любым из пилотов А-С, но не с шестью же!

«Садиться?» - мелькнула мысль. Садиться и ждать, пока отгонят, если не удастся - взрывать машину и надеяться, что подберут. Это было бы вполне оправданным решением - уж куда осмысленней, чем на полной скорости таранить местные деревья. Но что-то ее остановило, а легкая тень страха привычно сменилась белой яростью. И перестало мешать заторможенное ручное управление, а время замедлилось и потекло густой патокой, как всегда.