Реальность сердца

— Вам нужно поесть, — решительно сказал гость. — Все остыло, я распоряжусь приготовить заново.

— Не хочу…

— Тем не менее, нужно. Чай вы, я вижу, испортили, а пить нужно. Иначе к утру вам будет нехорошо.

— Откуда вы знаете? Фиор только улыбнулся, но не стал отвечать; Саннио вспомнил, что их обоих роднит и связывает. Эта самая золотая королевская кровь, от которой одни неприятности. То можешь до совершеннолетия не дожить, то всякий еретик тебя похитить норовит — вот же подарочек, Сотворившие, за что? И еще всевозможные неприятности, о которых наследник рода Гоэллонов слышал лишь обрывками — неподобающие хорошо воспитанному юноше чувства, которые слишком сложно сдерживать, перемены настроения и прочее, что Саннио ставили в вину все восемнадцать лет его жизни, называя его капризным, слабохарактерным и несдержанным. Вот уж велика ты, доброта богов, ко всем, да не к нам… Дурацкое несвоевременное и недостойное желание уткнуться носом в чье-нибудь плечо, — лучше всего, конечно, в дядюшкино, но коли его нет, то Фиор тоже сгодится, — тоже, вероятно, стоило списать на причуды крови и терпеливо дожидаться совершеннолетия, когда все пройдет. Будет господин Алессандр Гоэллон таким же спокойным, сдержанным и вообще воплощением всех достоинств благородного человека, как дядя, как Фиор. Через три года — всего-то; только вот разреветься хотелось сейчас.

«Мы носим свое горе, тревоги и боль в себе», — сказал господин герцог Алларэ, тогда еще королевский бастард Фиор Ларэ. Потом он стал герцогом — неожиданно для себя, но не воспротивился, не возроптал, а покорился воле Реми; расправил плечи и взвалил на себя бремя власти. Хотел бы Саннио быть таким, как он — только вот не получалось, хоть убей!

— Сядьте! — тяжелые ладони вдавили его в кресло. — Вы хотите упасть и разбить голову? Очень своевременно!

— Простите…

— Милость Матери, сила Воина… Алессандр, пейте! — Чашка с холодной водой оказалась у его губ. — Мелкими глотками, не залпом.

— Я… йя н-не хот-т-т… Фиор забрал пустую кружку, потом отвесил юноше хлесткую оплеуху, еще одну. Саннио вжался в спинку кресла, прижал ладони к щекам, не зная, что делать — то ли драться, то ли звать на помощь слуг, потом до него дошло. Слова больше не застревали между зубов, и губы не дрожали.

— Благодарю.

— Не стоит благодарности, и простите меня за пощечины. Это действенно, хотя и очень невежливо. Алессандр, если у вас кружится голова, нужно сидеть, а не идти невесть куда. Вы, кажется, прошли обучение лекаря, Андреас говорил, что вы очень много знаете… — Фиор вздохнул. — Вы не пробовали применять изученное к себе? Герцог Гоэллон, кажется, рассказывал вам о некоторых наших особенностях?

— Немного…

— До совершеннолетия, до праздничной службы, после сильных потрясений вы можете чувствовать себя дурно. Не нужно этого стыдиться, не нужно с этим бороться. Это не слабость. Так прорастает сила. Пройдет три года, и все будет совсем наоборот — вашей выносливости будут завидовать.

— У вас так же было?

— Да, ничуть не лучше. А уж что мне пришлось выслушать от сверстников… — рассмеялся Фиор. — Думаю, и вам довелось. Вас девчонкой дразнили?

— А то!

— И меня. Принцессой, представляете ли…

— Не верю, — тряхнул головой Саннио и тут же пожалел об этом: в ушах зашумело. — Вас?

— Меня. Элграсу тоже досталось от епископа Лонгина. Ничего, от этого не умирают, Алессандр. Потерпите еще немного.

— Ладно, — согласился терпеть юноша; слушая Фиора, он вообще был согласен на все, что угодно — терпеть, ждать, сидеть в кресле. У герцога Алларэ была совершенно замечательная манера говорить: мягко, вежливо, но настойчиво.

— После ужина вы отправитесь спать.

— Хорошо…

Увы, надеждам на свидание с подушкой и пледом не суждено было сбыться. Саннио и герцог едва успели съесть вновь поданный горячий ужин и распить бутылку «Горного сокровища», беседуя о всяких пустяках — породах лошадей и характере вороного Крокуса, неожиданном похолодании и щегольстве господина Кертора, как в столовую влетел взмыленный Тьерри, за которым неслись сразу Никола и Ванно, убеждая его остановиться, но алларца их увещевания не волновали.

— Господин герцог! — с порога отрапортовал он. — Простите, что… Но… Фиор неспешно поставил бокал на стол, провел рукой по волосам, потом расправил воротник и только после этого повернулся к троице, топтавшейся у дверей.

— Пожар? Потоп? Взрыв во дворце? — тихо, с нажимом, спросил он.

— Нет, хуже!

— Да неужели? Доложите четко и внятно!

— Господин Рене Алларэ… он убит!

— Подробнее, — потребовал герцог. Саннио с завистью наблюдал, как при звуках властного спокойного голоса лицо Тьерри покидает безумное выражение. Вот бы так научиться…

— Слуги привезли его тело. Из особняка герцога Скоринга. С ними письмо, лично для вас.

— Подайте, — протянул руку Фиор.

— Оно осталось в доме… — усатый алларец шмыгнул носом.

— Очень жаль, — вздохнул герцог Алларэ. — Вам стоило бы предположить, что я захочу его прочитать. Что ж, я еду. Сконфуженный Тьерри пригладил усы, оправил мундир и выпрямился. Никола и Ванно мрачно таращились на него, на лицах было написано «А мы тебе говорили, а ты не слушал!».

Поездка по ночному городу прогнала головокружение, но лучше от того не стало. Фиор, бросивший Саннио «На вашем месте я бы остался дома, вы же не святой воскреситель…» был прав; но последовать совету было попросту невозможно. Такое происшествие! И как только это могло случиться? Рене ведь уехал еще в ночь передачи Фиору титула герцога Алларэ. Каким ветром его занесло в дом герцога Скоринга и что там произошло?!

— Письмо, — потребовал герцог, едва войдя в дом. Сорен подал ему запечатанный синий футляр. Фиор не стал срывать печати, попросту переломил деревянный цилиндр пополам и вытащил лист… вероятно, это можно было назвать бумагой. Только она была настолько тонкой, что казалась невесомой и полупрозрачной. Половину листа занимали крупным простым почерком написанные строки. Королевский первенец двумя пальцами, брезгливо и осторожно, взял письмо за край, прочитал, потом прикрыл глаза и протянул лист стоявшему рядом Реми. Третьим послание получил в руки Саннио. «Господин герцог Алларэ! Ваш родич и вассал по своей воле явился в мой дом, предлагая мне предательство в обмен на ваш титул. Увы, я не имел желания принять его предложение. В ходе беседы он оскорбил меня и поплатился за это. Отправляю вам тело родича, дабы вы могли достойно похоронить его. Если вы сочтете это досадное событие основанием для мести, я буду огорчен, но пойму ваши чувства. Урриан, милостью Сотворивших герцог Скорийский и регент Собраны.»

— Я хочу увидеть тело, — сказал Фиор.

Саннио, хоть его никто не звал, пошел вслед за герцогом и Реми, впрочем, туда же отправились Сорен и Андреас. Рене положили на стол в спальне второго этажа. вокруг стояли Бернар Кадоль, Гильом Аэллас и мэтр Беранже — судя по халату, накинутому на спальную рубаху, лекаря только что подняли с постели.

— Я не знаю, что могло стать причиной смерти, — признался лекарь в ответ на молчаливый вопрос герцога Алларэ. — Вот, видите…

— Алессандр, могу ли я просить вас?..

— Да, господин герцог. Молодой человек подошел к столу, посмотрел на застывшее тело. Лицо казалось спокойным, только немного печальным. Закрытые глаза, уже расчесанные кем-то волосы. Рубаху с покойного сняли. По неожиданно белой, слишком уж даже для светлокожего Рене коже на груди ветвилась раскидистое синее дерево. Татуировка? Нет, откуда, да и когда — Саннио ведь недавно видел его, не было никакой татуировки. Алессандр осторожно провел пальцами по синим угловатым линиям, потом вспомнил, на что это походило — весной дядя показал ему и ученикам тело человека, убитого молнией во время первой грозы. Но ведь герцог Скоринг написал, что он убил Рене?..

— Я тоже не знаю, что это такое. Молния… и этот лист. Я догадываюсь, откуда бумага. Может быть, и оружие оттуда же?