Реальность сердца

Младшая сестра Старого Герцога с детства считалась ведьмой. Еще в тринадцать лет ее звали к себе Милосердные Сестры, но она отказалась; десятью годами позже, после ссоры с женой Мишеля Алларэ, суеверной литкой Анной, она покинула замок и вышла замуж вопреки воле брата — за простолюдина; Старый Герцог лишил ее титула, но не переупрямил — коса нашла на камень. Поговаривали и о том, что Мишель испугался проклятия и умолял сестру вернуться, но она отказалась. Было ли проклятие, сбылось ли оно, Кларисса спрашивать не решилась. Женщина, прозванная сперва Белой Алларэ за снежные, словно у легендарной королевы Раймунды, волосы, а потом, когда их стали принимать за седину — Старухой Алларэ, жила в собственном доме в Убли, и в городе ее уважали, хотя и побаивались. После смерти брата и сестры, после двухлетних скитаний Руи Гоэллон вернулся не в замок Грив, а к двоюродной бабушке. Она научила молодого герцога всему, что знала сама… а годы спустя взялась по его просьбе учить Клариссу, тогда еще не Клариссу Эйма, а куртизанку Клариссу. Горячая ручка ковшика жгла пальцы, скользила и выворачивалась — ладони вдруг вспотели. Тонкие белые нити тянулись вниз, к застывшему черным зеркалом вину, ломались в воздухе. Восковая крошка всплывала и трепетала на поверхности. Потом крошка и путаница нитей сложилась в четкий знак.

— Правда… — прошептала Кларисса. — Все-таки правда… Жила-была девочка по имени Ирма, и полюбила она золотого юношу, а он ее — нет. Вот и вся сказочка, короткая и грустная. «Девочки, девочки… — подумала госпожа Эйма. — Зачем же вы так? Все можно пережить, а сердце — не хрусталь, не разбивается, хоть и болит… Что ж ты наделала, дурочка?» Женщина обмакнула кончики пальцев в вино, провела ими по неполированному дереву — остались темно-багровые полосы, похожие на запекшуюся кровь. Жила-была девочка по имени Ирма, глупая девочка, не любившая ни себя, ни брата, а потому решившая умереть от несчастной любви, забыв о том, что помимо влюбленности в случайно встреченного красавца на свете есть еще хоть что-то. Сама она точно знала, что не умерла бы от равнодушия Хельги; что же до оскорблений — ее приучили делать из них лучшие комплименты, выставляя насмешника дураком. Стоила эта школа дорого, очень дорого. Иллюзии приютской сиротки, мечтавшей, что станет служанкой, потом выйдет замуж и нарожает десяток детей, наставники разбивали весьма старательно. Из осколков родилась Кларисса, преуспевающая куртизанка, шпионка, женщина, вошедшая в королевский дворец с гордо поднятой головой и склонившая ее лишь перед королем Ивеллионом — и то на краткий миг, пока на шею ее опускалась тяжелая орденская цепь. Реми же… Сотворившие, какая глупость! Семнадцатилетний мальчишка, обалдевший от столичных нравов, герцог с тринадцати лет, избалованный, не понимающий, что творит. Он же сейчас совсем другой — и кому мстить? Того мальчика уж скоро двадцать лет, как нет на свете — пропал, исчез, растворился в галантном кавалере, умном, чутком и бережном к чужим чувствам. Только разве объяснишь это человеку, чье сердце заледенело раз и навсегда от давней боли? Это разбиваться сердца не умеют, а становиться камнем или льдом — да запросто!

Зеленый шелк нижнего платья скользил по бедрам, когда женщина шла к окну. Она любила зеленое, но не с золотом Алларэ, а с серебром. Серебром Гоэллонов; оба герцога подсмеивались на ней, говоря, что Кларисса никак не может выбрать, кому же хочет служить — а она служил обоим королевским советникам, и Реми, что возглавлял тайную службу его величества, и Руи, который годами противостоял интригам Тамера.

Теперь она не знала, что делает, кому служит на самом деле. Три седмицы назад знала — для того и приехала в столицу, для того и позволила Хельги и Ханне рисковать собой. Подобраться поближе к герцогу Скорингу, подобраться так близко, как ни один мужчина не сумеет — и ударить. Лицом к лицу или в спину, кинжалом или ядом, уж как получится. «Ты поймешь, что делать» — сказала Старуха Алларэ, Противостоящий бы ее побрал с ее уверенностью… Кларисса не знала. Скрипнула поднимаемая створа окна. Снаружи было так же тихо, как и в доме. Словно весь город уснул по собачьему слову, не только пегий пес в своей будке. После того, как новый комендант безжалостно подавил зарождавшуюся смуту, Собра затаилась побитой собакой, боялась разгневать хозяина еще раз. Господин полковник Делаг не дал беспорядкам превратиться в бунт — все зачинщики были арестованы уже к вечеру, а свидетели и случайные очевидцы тоже взяты под стражу, на всякий случай допрошены и отпущены лишь несколько часов назад. Сестра повара, что служил в доме господина Эйма, просто остановилась послушать крики какого-то скорийца, вопившего, что его едва не убили еретики по приказу герцога-регента — арестовали и ее до кучи, отволокли в Галанну и час допрашивали, зачем вообще оказалась на площади. Женщина села на подоконник, свесила вниз ноги, потом прикрыла плечи тяжелой бархатной занавесью — никто не увидит, а греет не хуже плаща. Нужно было решаться. Или утром уехать, забрав Ханну, вернуться в Къелу и больше никогда не показываться в столице, не встревать в дела, вдруг оказавшиеся ей не по уму, не по силам… хуже — не по сердцу. Или к полудню отправляться во дворец, надев на руку давным-давно подаренный Леумом Тейном перстень. Но — поможет ли перстень? То, о чем говорила Старуха Алларэ, звучало почти невероятно. Сама ведьма не видала ничего из чудес мира, который омнианцы называли Миром Воздаяния, а ноэллианцы — другим созданием Сотворивших, предназначенных для смертных, которым по сердцу огонь и железо. Ей рассказывал Руи. Все это походило на кошмарные сны, в которых стальные драконы, изрыгающие смрадный дым, сталкивались друг с другом посреди каменных громадин, тесно набитых людьми. Сны, хором говорили и герцог Гоэллон, и ведьма-наставница, показывают нам этот мир, ибо все три сущих мира тесно связаны между собой, наш же — средний, мир-сердце. Люди там умели многое — ткать без станков чудесные прочные ткани и соединять швы одежд без нити и иглы, создавать пищу из горючего масла и дома — из особенного песка. Зато та сила, которой владели и Милосердные Сестры, и Бдящие Братья, и многие другие, им была недоступна. Герцог Скоринг носил удивительную кольчугу, созданную из мягкого стекла. Руи говорил, что в том железном мире преуспели и в создании ядов, знают их сотни и тысячи. Если знают яды, то знают и противоядия, а еще умеют обнаруживать их в пище и питье. Поможет ли тот яд, что скрыт в перстне с изумрудом, который так чудесно подходит к глазам Клариссы?.. Регент простил удар стилетом, но простит ли второе покушение? Нет, конечно. Он поймет, что госпожа Эйма сделала свой выбор — и уничтожит ее, попросту свернет голову своими руками, тут же, на месте. Ханна… нужно предупредить ее, вытащить из дворца — и бежать; девочка должна спастись, даже если мачеха втянула ее в опаснейшую игру, а отец позволил этому случиться.

Со второго этажа было видно не так уж и много — крыши соседних домов, заборы, верхушки деревьев. От подоконника, где сидела женщина, было рукой подать до высокого, вдвое выше крыши, вяза. Если потянуться, то можно схватиться за ветку, повиснуть, спрыгнуть вниз… Госпожа Эйма примерилась, уже представляя, как обопрется ногой на нижнюю, толстую ветку, присядет, балансируя на ней, потом соскользнет вниз. Шершавая кора под босыми ступнями, риск и наслаждение в каждом движении сильного ловкого тела. Спрыгнуть? Тогда придется и забираться в окно, дверь изнутри закрыта на засов. Пес насторожит рваное ухо, проснется и залает, не поняв, почему хозяйка глухой ночью лазает по деревьям, словно воровка… поднимутся соседи, завтра вся Собра будет знать, что вытворяет ночами фаворитка герцога-регента.

…а если — поверить ему? Скоринг назвал Клариссу «мостиком и парламентером». Большего он потребовать не посмеет, регент умен и наблюдателен. Конечно, он нагл, но расчетлив и очень дальновиден… Нового герцога Алларэ госпожа Эйма почти не знала, лишь видела издалека, но Реми всегда согласится ее выслушать, на это можно положиться.