Реальность сердца

Странное дело, еще с первого дня юноше казалось, что оба герцога Алларских, и бывший, и нынешний, относятся к Скорингу не вполне так, как следовало бы по логике вещей. Можно, в общем, понять, почему Фиор не пылает ненавистью к убийце двух дорогих ему женщин — он и ненавидеть умеет очень плохо, и наверняка винит во всем себя. Смерть отца? Король Ивеллион изо всех сил старался прожить так, чтобы мстить за него не хотел даже первенец. Но вот Реми… слова он говорил весьма злые, но за ними не стояло ничего. Скорее уж, тягостное ощущение необходимости делать то, к чему душа не лежит. И еще — Реми так никому и не рассказал всей правды о том, что произошло в Шенноре. Почему? Да и концы с концами у него не сходились. Почему герцог Скоринг нарушил уже давний обычай и порядок судопроизводства? Реми называл слишком много причин: и необходимость заполучить свиток с исповедью, и попытку побега, и желание убрать соперника по колдовским умениям…

«А господин Кертор наблюдателен, — следом за этим подумал Саннио. — Ему никто впрямую не говорил об истории с отравлением; впрочем, и мне никто не говорил, но это уже стало очевидным. Стежок к стежку — вот и вышивка готова… Похоже, что герцог-регент не слишком стремился скрыть эту тайну. Лишь ненадолго, на пару девятин? До убийства короля Ивеллиона, не дольше…»

— Странно это все, — уже вслух сказал Гоэллон. — Эйк ставил условием назначение Элграса наместником северных земель, а зачем тогда спасать северян? Он же говорил о признании притязаний Араона на трон — а Скоринг не больно-то старается скрыть, что Араон убийца…

— Он это впрямую признает.

— Думаю, не только перед вами, Фьоре, — добавил Реми. — Эта тайна уже вовсе не тайна.

— Господа, я пять лет назад взял приз на состязании лучников Керторы, а это дорогого стоит. Одна стрела — и никаких загадок, — неугомонный Флэль вернулся на любимую дорожку. — Дабы вам не пришлось пачкать руки…

— Господин Кертор, вы знаете сказку про мальчика с пуговицей в пупке? — спросил Саннио.

— Нет…

— Слушайте. Жил да был мальчик, у которого в пупке была золотая пуговица.

Родился он таким. Никто не знал, что сие означает. Пуговица ему не очень мешала, но мальчику хотелось от нее избавиться. Стеснялся он ее. Пытался он ее сам отрезать, пытались аптекари — никак, крепко была пришита пуговица. Пошел мальчик в храм и с утра до ночи молился Воину, чтоб тот его избавил от такого неслыханного уродства. Наконец, Воин его услышал и спросил — точно ли он хочет, чтобы пуговица исчезла. Мальчик поклялся, что именно того и желает, Воин взмахнул мечом, и пуговица отвалилась. А вместе с ней и мужское достоинство, — Саннио улыбнулся, наблюдая, как глаза керторца делаются большими-пребольшими, прямо как у Керо. — Господин Кертор, вы точно хотите отрезать эту пуговицу? Не боитесь, что у нас что-нибудь важное отвалится?

— В вашем раннем воспитании, Сандре, несомненно были свои достоинства, — Реми расхохотался. — Какая изумительная история! Я ее раньше не слыхал…

— И что же у нас может отвалиться? Кстати, пока мы гадаем, регент в день придумывает по три указа, и у нас уже отвалилось столько всего, что дальше некуда! Помните, что сказал архиепископ об его рвении? Теперь нет ни одного повода ждать. Саннио невольно кивнул, соглашаясь. Загадки загадками, но о скоропалительных и неумелых реформах говорили и Реми с Фиором, и архиепископ Жерар, и вообще все члены «малого королевского совета» вместе и по отдельности. Еще — Андреас, бесконечно далекий от дел управления государством, но понимающий, как что повлияет на цеха…

— Скорингу — стрелу в спину, Араона — в монастырь, так вы предлагаете? – подытожил Реми. Саннио опять показалось, что алларца подобная идея тяготит, хотя тот и сам не осознает, почему именно. Хочет убить сам, исполнить обещание? Непохоже. — Я вас верно понял?

— Именно так.

— Вы что-то про вилы говорили…

— Так вы чуть погодите занимать места в королевском совете и потеряйте записи. Дескать, открылись сведения, после которых невместно такое. Сначала король-убийца слетает с престола без особой печали в столице. Ведь всем же известно, кто на самом деле народный благодетель. Еще девятина — и с благодетелем случается что-нибудь подобающее. Господин Гоэллон, вы же яды изучали?

— Для этого нам нужен принц Элграс, — напомнил Фиор. — Отсутствие короля куда хуже дурного короля, даже короля-убийцы и самозванца.

— Расспросите его высокопреосвященство, где это он Элграса видел? Уж не в Тиаринской ли обители?

— У вас великолепная память, господин Кертор…

— Знали бы вы, господин Гоэллон, сколько крови она мне попортила! Впрочем, вы как раз знаете. Решайтесь, господа, довольно рассуждений!

— Я поеду в Тиаринскую обитель, — поднялся герцог Алларэ. — Алессандр, составите мне компанию? Мне понадобится ваша выучка.

— Разумеется, — Саннио вскочил следом. — Как только вы будете готовы. Выехали вечером того же дня. Фиор предложил проехать половину пути, заночевать на постоялом дворе и прибыть в обитель не слишком рано, примерно к полудню. Саннио нисколько не возражал. Последнюю девятину он провел, мотаясь между собственным домом и особняком герцога Алларэ; такое однообразие постепенно утомляло. Теперь даже недалекая поездка была в радость. Вечер выдался на удивление прохладным для середины лета, но сухим и безветренным. Для полного счастья недоставало лишь тишины, но на какую тишину можно надеяться, если едешь в сопровождении двух десятков гвардейцев — на меньшее число Эвье не согласился, пугая возможными засадами и покушениями. Смешанный эллонско-алларский кортеж весело переговаривался, Фиор и Саннио же, хоть и скакали бок о бок, молчали. Герцог Алларэ о чем-то глубоко задумался, лицо под низко надвинутой шляпой было сумрачным. Молодой человек же запретил себе ломать голову над загадками вплоть до беседы с его высокопреосвященством.

Там придется вспомнить все, чему его учил дядя, и упаси Сотворившие ошибиться…

Первое огорчение постигло путников еще по дороге: все постоялые дворы были битком забиты. В Собру съезжались, кажется, все владетели — конны, людны и оружны, как и призвал король, объявивший святой поход. С большим трудом удалось разыскать одну-единственную комнату для Саннио и Фиора, гвардейцам же пришлось разместиться вповалку на первом этаже. Двое остались караулить во дворе, двое – у двери, остальные, уныло бранясь на толчею разместились кто где, от сеновала до лавок в общей зале. Определенно, стоило взять палатки и заночевать в поле. При виде неширокой кровати оба путника грустно посмотрели друг на друга.

— Уступаю вам это ложе.

— Нет уж. Вы герцог, а я пока что нет.

— Ладно, как-нибудь поместимся вдвоем…

Поместиться-то поместились, и Фиор оказался вполне приличным компаньоном — не храпел и не толкался, но к утру у Саннио разболелась шея: спать в одной позе, не рискуя пошевелиться, он давно отвык. Следом за шеей взбунтовались голова и спина. Наклоняя голову то к одному плечу, то к другому, он думал, что стоило все-таки потребовать у служанки лишнюю перину, или хотя бы одеяло, и устроиться на полу. Спутник, кажется, размышлял о том же.

— Как сказал бы герцог-регент, символично, — вздохнул Фиор. — Из попытки сделать хорошо обоим, не вышло хорошо никому. Поданный завтрак тоже не стоил ни единого доброго слова. Жилистое мясо, должно быть, принадлежало петуху, которого зарезали, ибо от старости кукарекать уже не мог; кислое вино, подсохший хлеб.

— Все съели подчистую, Суэн спозаранку за припасами поехал, еще не вернулся, — извиняясь и приседая в поклоне, объяснила служанка. — Ни за какие деньги другого нет, простите, господа! Такое нашествие… Саннио надеялся, что в обители нашествия нет, а потому можно рассчитывать на достойный обед. Однако ж, до обеда предстояло побеседовать с архиепископом Жераром; при мыслях об этом молодой человек тихо содрогался. Один раз уже побеседовали. Аудиенции пришлось дожидаться добрых три часа. Его высокопреосвященство не счел нужным отменять ранее назначенные встречи ради гостей, поэтому мимо герцога Алларэ с господином Гоэллоном то и дело сновали монахи в серых рясах; всего Саннио насчитал их около десятка. Полутемный коридор здорово напоминал школу мэтра Тейна — те же беленые стены, темная основательная мебель, начисто вылизанные полы. В деловитых движениях и кратких тихих репликах монахов тоже было что-то от манер школяров, вызванных к хозяину школы. Наконец, архиепископ соизволил принять незваных гостей. О том, что их сюда никто не приглашал, он дал понять с первой минуты — махнул рукой на два кресла, еще довольно долго изучал лежавшие перед ним свитки, и только потом поднял голову. Светлые голубые глаза смотрели с холодной неприязнью.