Реальность сердца

— Я авантюристка, — кивнула она. — Ваша репутация висит на волоске.

— Если бы только репутация, — господин герцог-регент опустился на небольшую кованую скамеечку, Кларисса осталась стоять: ей не нравилось смотреть на собеседника снизу вверх, и еще во вторую встречу она объяснила, что не следует ее усаживать рядом. «Желание дамы выше правил этикета», — развел тогда руками регент.

— Что же, кроме репутации, грозит пошатнуться?

— Неважно, — отмахнулся Скоринг, потом запрокинул голову — то ли на раскаленное добела небо смотрел, то ли на стоявшую перед ним женщину. — Кларисса, вы мне посланы свыше. Только рядом с вами я нахожу покой. Женщина негромко расхохоталась, обвела взглядом отгороженный высокими решетками заповедный уголок дворцового сада. В темной зелени оплетавших решетки вьюнков и виноградных лоз поблескивало золото — шитье мундиров королевских гвардейцев, охранявших сад, но они были снаружи и достаточно далеко, чтобы видеть, но не слышать. Сад густо зарос цветами, вперемешку дикими и теми, что по весне высадили садовники. В тени за скамейкой вовсю перла в рост наглая жирная крапива. Камни в крошечном прудике были покрыты темным осклизлым налетом, а ряска почти покрыла собой воду. Все это нравилось Клариссе куда больше выхоленных и подстриженных парковых аллей. Если не замечать караульных, легко поверить, что сад давно заброшен, пуст и на многие мили вокруг нет ни одной живой души. Госпожа Эйма протянула руку и поправила чуть сдвинувшийся с места белый бант на шее у собеседника. Бело-синее с золотым шитьем платье, по новой моде узкое и с жесткими линиями, сидело на Скоринге как мундир. На нем любое одеяние, даже охотничий костюм из тонкой замши, казалось мундиром гвардейца — пятнадцать лет службы в Западной армии въелись в плоть и кровь.

— Благодарю. Один совет только что кончился, другой начнется в пять. Кларисса, я назначил вашего супруга наместником Къелы.

— Мудрое решение, господин герцог-регент. Благодарю вас! — шуточный реверанс.

— Что бы ни говорили об этом в столице, это не ради ваших прекрасных глаз, — слегка улыбнулся светловолосый мужчина. — Пусть говорят, что я захотел удалить вашего супруга от двора. Это к лучшему. Но вы знаете причину.

— Знаю, — кивнула Кларисса. — Хельги сумеет умиротворить Къелу. Вы так и не нашли Керо?

— Нет, — поморщился Скоринг. — Бруленские дураки спугнули ее и заставили скрываться. Я не собирался причинять ей вреда, только препроводить в родное графство и вверить попечению наместника.

— Мой супруг займется этим, если вы позволите. Но каковы ваши планы в ее отношении?

— Разумеется, госпожа моя. Девушка выйдет замуж, ее сын наследует титул графа Къела.

— Вы измените статуты наследования? — удивилась Кларисса.

— Да, давно пора это сделать. Воцарилась тишина. Госпожа Эйма спешно обдумывала услышанное. Еще одно невиданное в Собране новшество — на огандский манер: право наследования для женщины. Королевской династии это не коснется, у Сеорнов рождаются только сыновья… вот только Араон — не Сеорн. Даже если в поспешно заключенном браке он родит дочь, девочка будет принцессой, потом королевой… Принц Элграс же навсегда останется никем. Похоже, господин герцог-регент живет так, словно Сотворившие уже покинули обитаемый мир. В прудике надрывалась ополоумевшая лягушка. Несвоевременность этих воплей удивляла: до первых сумерек еще было очень далеко. Впрочем, от жары, стиснувшей клещами палача Сеорию, сходили с ума не только лягушки. Вчера на прогулке Клариссу едва не сбросила любимая отлично выезженная кобыла. Псы во дворе брехали всю ночь, изнывая от духоты и безветрия. Листья на деревьях высыхали и скукоживались, опадая прежде времени. Уже завязавшиеся на диком абрикосе плоды больше напоминали сушево, пригодное лишь в компот. Одним только одуванчикам, кажется, нравилась погода: они неистово перли из-под земли, распускались желтыми шариками, а потом заполоняли столицу невесомым белым пухом. По утрам он, едва колыхавшийся в жарком мареве, напоминал первый снег. Скоринг по-прежнему жмурился, подставив лицо небесному свету. Загар к нему, как и к большинству скорийцев, не приставал, Клариссе же приходилось прятать лицо под вуалью. Она гордилась белизной и чистотой кожи, но жестокая столичная жара пыталась раскрасить нос и щеки веснушками. За две седмицы госпожа Эйма сумела добиться дружбы герцога-регента. Еще давным-давно ее научили, как это сделать. «Лишь портовая шлюха отдает свое тело, вы же должны уметь большее: очаровывать умом, становиться подругами, слушать, помогать…» — говорили ей в юности. Кларисса все это умела лучше прочих. Едва ли бы кто-то поверил, что единственное, дозволенное Скорингу — поцеловать ее руку. Изменять мужу, даже ради блага государства, Кларисса не собиралась, да и нужды в том не было. Герцог-регент нашел в ней большее: преданную слушательницу, всегда готовую поддержать, утешить и посоветовать. Или просто помолчать, стоя рядом.

— Хорошо ли моя дочь справляется с обязанностями? — решилась она заговорить.

— Я ей всецело доволен. Фелида говорит, что лучшей старшей фрейлины и быть не может. Зачем только вы велели ей притвориться такой дурой? — Скоринг открыл один глаз и с насмешкой взглянул на Клариссу. — Я вроде не давал вам повода думать, что принадлежу к тем, кто боится женского ума…

— Лучше уж притвориться глупой и удивить умом, чем наоборот, — посмеялась Кларисса, но сердце лихорадочно заколотилось. Ханне не удалось его обмануть, а ведь герцог-регент составил свое мнение со слов родственницы — и не ошибся. Что же он думает о самой госпоже Эйма?..

— Ханна в этом преуспела. Я не был уверен, что она сумеет поладить с нашим дорогим Араоном, но вчера он советовался со мной, как ее наградить за выходку с огандским королевским театром. Первый раз я услышал нечто подобное из его уст.

— Представление удалось?

— Более чем. Араону понравилось играть, и у него даже хорошо получилось. Я был удивлен.

— Если он хочет порадовать мою дочь, пусть велит устроить соколиную охоту, — посмеялась Кларисса.

— Старшая фрейлина с ловчим соколом, какое потрясение для столицы! — Скоринг от души расхохотался. — Хорошая мысль.

— Вы каждый день потрясаете всю Собрану, друг мой. Чего стоит призыв к святому походу… На широкое добродушное лицо набежала тень, хотя на небе не было ни облачка. Герцог запустил руки в волосы, окончательно уничтожая аккуратную прическу.

Тяжелые светлые пряди, которым позавидовали бы многие женщины, скользнули сквозь пальцы.

— Мои бывшие союзники иного не заслуживают… — Скоринг осекся, но поздно: слова уже прозвучали.

— Теперь вы велите меня казнить? — лукаво спросила Кларисса.

— Я бы ввел вас в королевский совет, госпожа моя, — блондин наощупь нашел ее руку и поднес к губам. — Если король Лаэрт разрешил женщинам служить, отчего же не последовать воле последнего великого короля Собраны?

— Лучше бы король Лаэрт разрешил женщинам распоряжаться своим имуществом. Нелепо — нам позволено получать жалованье, но не разрешено решать, что с ним делать. Это право принадлежит мужьям и отцам.

— Вы этого хотите, госпожа моя?

— Вы и это для меня готовы сделать?

— Не для вас, милая Кларисса. Для всех женщин Собраны, — вполне серьезно ответил регент и поднялся. — Вы невероятно проницательны. Это тоже есть в моих планах. Мастерство, с каким Скоринг ушел от допущенной им излишней откровенности, впечатляло. То, о чем он говорил, было ничуть не менее интересно. Бедная Собрана, да смилуются над ней Сотворившие! Герцог-регент готов перевернуть ее с ног на уши за считанные дни. Жители столицы уже делают ставки на то, что услышат из уст герольдов, и насколько безумным оно окажется. Спору нет, светловолосый медведь, такой же неуклюжий с виду, а на самом деле — быстрый и опасный, сумел завладеть их вниманием. Если в первые седмицы все только и говорили об Ассамблее и речи герцога Алларэ, то теперь столицу куда больше волновали новые указы. Да, к Скорингу прочно приклеилось прозвище «Палач», да, многие гадали, что именно с ним сделает Реми и когда именно, но никто не стремился браться за оружие и скидывать с трона короля-самозванца и его регента-палача. А уж после того, как все грехи повесили на «заветников», Араон и его верный сподвижник почти очистились в глазах горожан от былых прегрешений. «Реми Алларэ хочет усадить на трон своего бастарда. Да, мы все любим зеленоглазого красавца, задиру и весельчака — но это уже слишком. Жаль, что с ним так обошлись, это просто ужасно и гадко, но не ужаснее и не гаже казни – всеми семействами, — северных правителей. Герцог Алларэ спас столицу от хлебного бунта, а покойный король велел его пытать, это мерзко, но герцог-регент ведь только выполнял приказ безумного Ивеллиона, он даже и в этом был верен короне…» — примерно так рассуждало большинство горожан, и Клариссе хотелось блевать, когда она слышала нечто подобное. Жители Собраны год назад были гордым народом, а покойный король приучил их терпеть любую подлость, кровь и грязь, как должное. За ужасом после казней пришел страх и осознание того, что на виселице или плахе может оказаться любой, на кого укажет королевский перст. Смерть короля Ивеллиона II показалась не святотатством и гнуснейшим из представлений, а благодеянием, так что и слова «отцеубийцы» утратили свой ужасный первоначальный смысл. А уж когда из дворца, как из сказочного мешка изобилия, посыпались невиданно щедрые благодеяния, репутация герцога Алларэ и его соратников начала стремительно падать. «Они позволили королю-безумцу казнить северных владык, позволили едва не уморить нас голодом, допустили вторжение Тамера — а теперь, получив окорот, хотят вернуться к старым обычаям? Нет уж, у нас есть настоящий заступник и благодетель, король Араон. А если он и впрямь сирота-подкидыш, не к лучшему ли это? Сперва Мышиный Король, позор для державы, потом Ивеллион-Безумец… не довольно ли с нас королей Сеорнов? Они так провинились перед Сотворившими, что даже убийство короля не прогневило богов! Пусть прервется проклятая Матерью и Воином династия!» — услышав такое рассуждение из уст своего домоуправителя, беседовавшего на кухне с поваром, Кларисса едва не села на пол под дверью. Ловко все вывернуто, нечего сказать!.. Хватило на это седмицы времени — и только герцог Скоринг ведает, скольких золотых из казны.