Страница 71 из 91
Джеймс так закопался в сундуки, что совершенно забыл про первого гостя — и гость не спешил напоминать о себе, а потом, кажется, настал полдень, и вот тут у Джорджа все-таки кончилось терпение, или то, чем он хотел поделиться, все-таки процарапалось через очень особенное, свойственное только его семейству понимание приличий. Гордон пожаловал сам, собственной персоной — и молча присоединился к исследованию подаренной библиотеки, и не был замечен, пока не потянулся к той же книге, что и хозяин дома.
— Я, представьте, по «Салернскому кодексу» на новой латыни читать учился, — объяснил Джеймс. Чувствовал он себя неловко, но не говорить же другу, что он о нем забыл. — Он в стихах, а местами еще и в рифму, поэтому сразу видно, где ударения, что как произносится. Так что все-таки стряслось? Что у вашего отца теперь союз с де Шательро, я уже понял.
— Я помолвлен и скоро женюсь, — сообщил Джордж — и тон и выражение лица не оставляли места для сомнений: это и составляет его беду.
— Что, девица старше втрое и страшна как коряга, да еще и бесприданница?
— Нет, девица как девица… — пожал плечами приятель. — Молодая, приятная…
— Джордж очертил в воздухе нечто расплывчато-округлое, — с хорошим приданым…
— Так в чем же дело? У вас ведь нет никого.
— Ее отец только что уехал отсюда. Джеймс присвистнул. Невесту, именем Анна он видел пару-тройку раз при дворе, и вправду — девица как девица, из будущих благонравных жен и хозяек, ни малейшего интереса за такой приударить, разве что родне ее насолить… но в родне там не только старший Арран, там еще и младший. Хорошее такое дополнение к приданому. Неужели корабль лорда канцлера получил такие пробоины, что нужно затыкать дыры чем попало? Странные дела творятся в Дун Эйдине…
— Зачем? — чем хорош Джордж, его можно спросить прямо. Не захочет отвечать, так и скажет «не хочу».
— Если совсем вкратце… Джеймс Гамильтон-старший боится, что его сын сходит с ума. А я теперь не наследник отцу.
— Он уже давно сошел… теперь еще лет десять и его папаша в это поверит.
М-да… понятно. И что, они захотят, чтобы вы жили в доме жены? — Вот это было бы самое паршивое — а, впрочем, кто ему мешает прожить, для приличия, месяц-другой с женой и удрать на границу?
— Да. А отец, как вы понимаете, заинтересован в де Шательро… и еще больше — в этой вот перспективе. Он уже отдал так Джона верхним Огилви, и, несмотря на все тяжбы, очень доволен. Два замка, баронство. Тут речь идет о большем. Прибавить к своим землям еще и добрую половину владений Гамильтонов, как каледонских, так и за проливом… хорошая у лорда канцлера пасть, широко распахивается, как у гадюки. Другой бы уже одной мыслью подавился — мол, не выйдет, не откушу, не проглочу, но если бы старший Гордон так рассуждал, то не был бы самим собой, и звался бы не лордом канцлером, и был бы беднее и слабее вдвое. И так пришлое, и сравнительно недавно пришлое семейство отгрызло у соседей столько, что другие завидуют.
— А что скажете вы?
— Я пытался убедить отца, что быть слишком сильным опасно даже в стране, где есть король. Он не согласен. Но в любом случае, он уже обещал, — Джордж стоит у стены, бездумно гладит теплые плитки, — и если я теперь откажусь, де Шательро испугается.
— Как хорошо быть сиротой, — привычно проворчал Джеймс. — Ладно, хоть невеста годная, а там — уедем скоро, граница нас ждать не будет, а папаше вашему я подробнейшим образом объясню, что с границей шутить не надо, там своих шутников пруд пруди.
— Я боюсь, что он вас неправильно поймет. Впрочем… вполне возможно Анне понравится на юге. Джеймс хмыкнул. В наш приют отшельников, который еще и штурмом могут взять при неудачных обстоятельствах, только благородную леди и тащить. Женская рука в замке — это, конечно, хорошо, но и риска многовато. Была бы необходимость, не было бы другого выхода, что ж, пришлось бы притерпеться и учитывать, замышляя очередную вылазку, что не только мы можем прийти, но и к нам, а этого никак допускать нельзя… но нет же такой необходимости. Ерунду какую-то Гордон придумал… или влюбиться успел? По виду и не разберешь.
— Ей может понравиться и в Инвернессе.
— Да. — кивнул Джордж. — Там безопаснее и до моих ближе. Посмотрим. Но это мои плохие новости. А вот ваши — как вы думаете, кто будет моим дружкой?
Если на город смотреть приятно с оговорками, то на замок — без оговорок. Зрелище, милое сердцу любого мужчины и тех женщин, что потолковее. Полюбуешься издаля, подъедешь поближе, спросишь себя «Да как же это брать приступом?», ответишь «Да никак.», и дальше следуешь, удовлетворенно. Потому что и правда никак. Стены на скальном гребне поставлены, из него растут. Вся вершина вулкана обнесена, венцом. И не как-нибудь, а чтобы простреливалось все. И пушки поставлены — на стенах и на подходящих позициях выше по склону. Дорогу в замок защитная стена прикрывает, и еще одна. И форты. Больших ворот — три штуки. Две — в тоннеле между стенами. А дальше — цитадель над обрывом. Квадрат. Всюду — скальная порода, и прочная же. Мину не подведешь. Пушки на расстояние выстрела не подтащишь… людей гнать и просто смысла нет. Вот любимый способ Цезаря — свой земляной вал вокруг возвести — это поможет. Особенно, если артиллерию на нем поставить. Только сколько десятилетий строить придется, вокруг вулкана-то? Хороший замок. Очень хороший замок, если внутри сидит тот, кто нужно. Если сам сидишь внутри, а снаружи враг — тоже. Если наоборот… что ж, значит, тебе в очередной раз не повезло и «никак» придется превратить в «как-нибудь» с добавлением «как всегда». Можно повернуться в седле, спросить спутников — ну что, парни, взяли бы мы эту крепость, если что? А? Нам же не слабо? — и услышать зычный радостный смех. Смех, а не ржание, потому что кони ржут тише, деликатнее. Взяли бы, конечно, а как же. Если вы со мной, если я с вами. Джордж смотрит вверх, щурит глаза. Кивает. О чем думает, понятно. У него в Инвернессе замок с башней, тоже на утесе, над речкой. Ничего замок, налет выдержит. А против армии не устоит. И поправить легко, да королевский приказ не дает. Не дело шерифам слишком уж крепко сидеть — а то не сдвинешь их потом. Внутри замка, за добрыми, умно поставленными воротами и надежными стенами,
многолюдье. Сочельник, самое время для большого сборища, куда выберутся даже те, кто уже по своим домам и замкам мох вместо меха носит, корнями в камень врос, как сосна над обрывом. Королевское приглашение — как не выбраться? И вот при всех этих старых камнях и корягах, при всех, кто хоть что-то да значит в Каледонии — прилюдно заключать мир с младшим Арраном, клясться ему в дружбе? По королевской воле? В светлую праздничную ночь? Ну… ну только ради его батюшки, а, впрочем, почему и нет? Сегодня помирились — завтра поссоримся. Да и повод искать не придется, за младшим не заржавеет. Внутри толпа — но с дороги убираются вовремя, все благопожелания — на расстоянии. Головы на плечах есть, понимают, что кому праздник, а кому так себе. Зачем же лиха себе на голову искать? Что заметно — темного при дворе поменьше стало. Кто за королевой тянется или милости ее ищет, те и среди зимы цвета подбирают повеселее. Это польза. А то гуляешь по замку как попугай в вороньей стае.
…и вспоминаешь отчего-то Клода, во всем его великолепии будничном, а уж тем более — праздничном. При орлеанском дворе понимают, что такое роскошь и богатство. А если вспомнить — тьфу! — ромское посольство, то вообще тоска берет, а родные бородатые рожи в темных шапках, все эти основательные длиннополые солидные одеяния, эти Рутвены — черное и черное, вот уж всем воронам воронье, — эти манеры первобытные тоску усугубляют и углубляют. И света мало. Огромные лампы по сотне больших свечей под потолком — а все равно темно, стыло, тускло, грубо все как-то; королева со своими Мариями — словно цветочная корзинка с лентами посреди монашеской кельи. Джордж — золотая середина. В прямом смысле слова — темно-синий. А поскольку синяя краска своего веса в металле стоит, то смысл скромного покроя всем понятен: «я не по недостатку средств, мне так нравится». И желтый лисий мех на оторочках, чтобы цвета в точности родовые повторяли. Он теперь не блудный сын, а жених и залог союза, значит, родство показывать надо. Девицы из цветника смотрят одобрительно.