Когда он был порочным

Она стала его.

Пока смерть не разлучит их.

— Спасибо тебе, Джон, — добавил Майкл чуть дрогнувшим голосом. Не за то, что умер, — нет, нет! Но за то, что избавил от чувства вины. Майкл до сих пор не очень понимал, как это произошло, но с того дня, когда они с Франческой любили друг друга в сторожке садовника, в глубине души Майкла поселилась уверенность, что Джон бы одобрил их брак.

Он бы благословил этот брак, а иногда Майклу казалось даже, что, если бы Джон мог выбрать Франческе нового мужа, он выбрал бы его, Майкла.

Облачившись в винно-красный халат, Майкл направился к двери, соединявшей его спальню со спальней Франчески. Хотя интимные отношения между ними возникли в первый же день по его приезде в Килмартин, но в графскую спальню он перебрался только сегодня. Ему самому было это несколько странно; в Лондоне он гораздо меньше тревожился о таких вещах. Там они совершенно открыто занимали смежные спальни, впрочем, всем домочадцам было известно, что дверь между спальнями была заперта с обеих сторон.

Но здесь, в Шотландии, где отношения их стали таковы, что могли дать обильную пишу сплетням, он позаботился разложить свои вещи в комнате, которая была самой удаленной от спальни Франчески. И не важно, что они постоянно курсировали по коридору меж этими комнатами: внешние приличия были соблюдены.

Слуги, конечно, не были ни глухими, ни глупыми, так что Майкл был уверен, что они прекрасно понимали, что происходит. Но все в замке обожали Франческу и искренне желали ей счастья, и не станут они никому ни о чем рассказывать.

Тем не менее было приятно думать, что все эти глупые тревоги остались позади.

Он протянул руку к дверной ручке, но не взялся за нее сразу же, а просто стоял у двери и прислушивался, не донесутся ли какие-нибудь звуки из смежной комнаты. Но он почти ничего не услышал. Он и сам не знал, почему это ему вздумалось прислушиваться: дверь была крепкая, старинная и знала, как хранить секреты. Но все же что-то заставляло его длить это мгновение, смакуя его.

Ведь он готовился ступить в спальню Франчески.

Имея на то полное право.

Что могло быть лучше? Ну разве что если б она сказала ему, что любит его.

Из-за этого упущения с ее стороны в сердце его оставалась маленькая заноза, впрочем, почти незаметная на фоне обретенного счастья. Ему не хотелось бы, чтобы она говорила ему слова, которые бы не соответствовали ее чувствам, и даже если она не любила его так, как подобает жене любить мужа, все равно ее чувства к нему были и сильнее, и благороднее тех, которые испытывает большинство жен к своим мужьям. В этом он был уверен.

Он знал, что она искренне тревожится о нем и сильно привязана к нему как к другу. И если что-нибудь случится с ним, она будет оплакивать его от всего сердца.

И требовать большего было бы глупо.

Он, конечно, был волен желать большего, но, честно-то говоря, он и так получил больше, чем мог надеяться! Так зачем жадничать? Тем более что он в придачу ко всему получил еще и ее страстность.

И еще какую страстность!

Было едва ли не занятно наблюдать, как сильно ее страстность изумила ее саму и продолжала изумлять, ежедневно и ежечасно. Он пользовался ее страстностью в своих интересах; он сознавал это и не стыдился. Он воспользовался ее страстностью и сегодня, когда уговаривал ее пожениться немедленно.

И это сработало.

Слава Богу, это сработало.

У него голова шла кругом, как у зеленого юнца. Когда эта идея — пожениться немедленно — только пришла ему в голову, у него словно электрический разряд пробежал по жилам и он едва сдержал себя. Это был один из тех моментов, когда он знал, что он просто обязан выиграть, и готов был пойти на что угодно, лишь бы завоевать ее.

И теперь, стоя на пороге их брачной опочивальни, он не мог не задуматься, останется ли все по-прежнему или станет по-иному. Покажется ли она ему иной, когда он заключит ее в объятия уже не любовницей, а женой? И когда он посмотрит на ее лицо завтра утром? И когда станет отыскивать ее глазами в многолюдном зале…

Он тряхнул головой. Он превращается в сентиментального дурака.

Майкл толкнул дверь.

— Франческа? — позвал он. Голос его прозвучал тихо и глухо в ночной тишине.

Она стояла у окна, облаченная в ночную рубашку темно-синего цвета. Рубашка была скромного покроя, но тонкая ткань льнула к телу, и на какое-то мгновение у Майкла перехватило дыхание.

И он понял, что отныне всегда будет так.

— Фрэнни? — прошептал он, медленно приближаясь к ней.

Она обернулась, и на лице ее была неуверенность. Не то чтобы нервозность, а милое выражение тревожного ожидания, как если бы и она понимала, что теперь все будет по-другому.

— Ну, вот мы и поженились, — сказал он, не в силах сдержать улыбку.

— Мне до сих пор не верится, — отозвалась она.

— И мне тоже, — признался он и, протянув руку, коснулся ее щеки. — Но это действительно так.

— Я… — начала она, но, тряхнув головой, сказала только: — Впрочем, не важно.

— Что ты собиралась сказать?

— Так, пустяки.

Он взял ее руки в свои и притянул ее к себе.

— Не пустяки. Когда речь идет о тебе и обо мне, то это всегда не пустяки.

Она сглотнула, и тень прыгнула вверх-вниз по ее нежному горлу, и наконец выговорила:

— Я… я хотела сказать…

Он сжал ее пальцы, как бы придавая ей смелости. Ему очень хотелось, чтобы она сказала это. Он и не думал, что ему так нужны эти слова, что он так хочет их услышать.

— Я очень рада, что мы поженились, — сказала она наконец. И на лице ее было застенчивое выражение, обыкновенно несвойственное ей. — Это было правильно — пожениться.

Он чувствовал, как пальцы его босых ног поджимаются, захватывая ворсинки ковра, — так трудно ему было скрыть разочарование. Это было гораздо больше, чем он когда бы то ни было рассчитывал услышать от нее, и все же гораздо меньше того, на что он надеялся.

Но даже и так — все равно она была в его объятиях, все равно она была его женой, а это, сердито напомнил он себе, тоже кое-что!

— Я тоже рад, — тихонько отозвался он и притянул ее еще ближе к себе. Его губы коснулись ее губ, и все действительно оказалось по-иному, когда он начал целовать ее. Было новое ощущение, что они единое целое. И больше не было надобности скрытничать, и отчаяния тоже не было.

Он целовал ее медленно, нежно, не спеша анализируя свои ощущения и смакуя их. Руки его скользнули по шелку ее рубашки, и она застонала.

— Я люблю тебя, — шепнул он, решив, что не имеет смысла держать в себе эти слова и далее, даже если она не склонна была признаться ему в том же. Его губы двинулись по ее щеке к уху, и он НЕМНОГО покусал нежную мочку, прежде чем перейти к шее и восхитительной ямке у основания горла.

— Майкл, — вздохнула она и прижалась к нему. — О, Майкл!

Он схватил ее за бедра и прижал к себе, и когда он почувствовал, какая она теплая и возбужденная, у него вырвался стон.

А он-то считал, что желал ее раньше, но сейчас… сейчас было нечто иное.

— Ты нужна мне, — проговорил он хрипло и упал перед ней на колени, прижимаясь лицом к шелку рубашки. — Ты так нужна мне.

Она шепотом окликнула его, и по тону ее было ясно, что она озадачена и не понимает, к чему эта его умоляющая поза.

— Франческа, — сказал он, сам не зная зачем, просто ее имя сейчас было для него самым важным в мире. Ее имя, и ее тело, и красота ее души.

— Франческа, — прошептал он снова, зарываясь в теплый шелк.

Ее руки опустились на его голову, и пальцы принялись теребить завитки волос. Он мог бы так стоять перед ней часами, но она вдруг опустилась на колени тоже и прижалась к нему, выгибая шею и осыпая его лицо поцелуями.

— Я хочу тебя, — прошептала она. — Пожалуйста. Майкл застонал, притянул ее к себе, затем поднял на ноги и повлек к постели. В одно мгновение они оказались среди простынь, на мягко пружинящем под ними матрасе.

— Фрэнни, — шептал он, поднимая шелк рубашки. Ладонь ее легла ему на затылок, и она притянула его к себе и поцеловала крепко и жарко.