Страница 15 из 61
— Бей, дубинка! Отколотила дубинка визиря, еле-еле он ноги унес. Хан собрал тогда семитысячное войско и наутро выстроил его перед домом старика.
— Ну, старик, выходи на бой, если есть еще у тебя душа в теле!— закричал хан.
Старик раскрыл двери, да как крикнет?
— Бей, дубинка!
И пошла дубинка колотить ханских воинов, еле-еле они ноги унесли.
Под конец дубинка добралась до хана и стала его бить.
Хан завопил:
— Старик, останови свою дубинку! Спаси меня от смерти!
А старик стоит себе у дверей своего дома, посмеивается.
— Не будешь другой раз зариться на добро бедняков.
Перевод С. Паластрова
ГЮЛИ
Рассказывают, что в далекие времена страной гератской и самаркандской правил шах Хусейн Байкара, а первым визирем его был Алишер Навои — поэт и мудрец.
Рассказывают также, что шаха и визиря с юных лет связывали узы товарищества и дружбы. Хусейн не мог и дня прожить, не повидав и не поговорив с Алишером. Ни одно государственное дело не решалось у подножья трона без мудрого совета Алишера.
Однажды, когда шах соизволил отбыть на охоту, Алишер уклонился от чести сопровождать его и, сев на коня, в одиночестве направился в один из отдаленных кварталов города. Были причины столь непонятного уединения могущественного визиря: мудрый Алишер не любил жестокого и кровавого развлечения, каким является охота, с другой стороны, его влекла красота одной неведомой красавицы. Вот уже сорок дней назад любовь поразила своим копьем сердце визиря.
Весенним днем, проезжая по тихой улочке, Алишер Навои услыхал шорох и невольно глянул наверх. Перед его изумленным взором предстал образ столь чудесный, что сияние луны по сравнению с ним было жалким поблескиванием ржавой медной полушки рядом с дивным блеском великолепного червонца. Но лишь мгновение мог наслаждаться потрясенный Алишер зрелищем столь совершенной красоты. Прелестное лицо исчезло быстро и бесследно, подобно отражению в зеркале воды, возмущенной легким дуновением ветра.
Смущенный и взволнованный, Алишер удалился, однако, с тем, чтобы на следующий день проехать, как бы невзначай, по той же улице и в тот же час.
С тех пор Алишер потерял сон и покой. Каждый день он совершал поездку в тот квартал, где жила обладательница дивных глаз, но так больше ему и не удалось ее увидеть.
Однако через своих верных слуг Алишер узнал, что красавица — дочь простого ремесленника, ткача Абу Салиха, и что имя девушки, Гюли, благоухает подобно цветку розы — гюль...
И вот после долгих раздумий Алишер наконец решился посетить отца девушки и поговорить с ним.
Подъехав к дому Абу Салиха, Алишер постучался в калитку. На вопрос «кто стучится?» Алишер ответил:
— Странник.
— Что тебе, странник, надо?— спросили снова.
— Дома ли почтенный Абу Салих? Калитка открылась, и вышел сам Абу Салих.
При виде могущественного визиря бедный ткач испугался и затрепетал, ибо появление властителей жизни в те далекие времена не сулило ничего, кроме горя и бед.
Но Алишер скромно поклонился и попросил разрешения войти.
Ошеломленный и все еще дрожащий, Абу Салих проводил визиря к себе в дом и усадил на почетное место.
Алишер в смущении, а Абу Салих в страхе и растерянности долго не могли приступить к разговору и только обменивались приветствиями.
Наконец, видя, что дело не подвинулось и на муравьиный шаг, Алишер встал, почтительно поклонился и сказал:
— О искуснейший из ткачей, почтеннейший Абу Салих, дозвольте мне, ничтожному, стать вашим сыном.
От изумления Абу Салих потерял дар речи. Никогда не мог он представить, чтобы к дочери его, простого ткача, какая бы она ни была красавица, мог свататься сам визирь, опора и щит трона, Алишер Навои.
Вне себя от радости, он обратился с поклоном к Алишеру:
— Души и тела нашего семейства в ваших руках, господин, и для меня — высочайшая честь, что вы соизволили обратить внимание на ничтожную дочь ткача.
— Но что скажет девушка?
— Долг дочери — повиноваться отцу!—воскликнул Абу Салих.
Тогда Алишер Навои в свою очередь поклонился и сказал:
— Я знаю древние обычаи и законы шариата, но есть еще обычаи сердца и законы разума. В любви принуждение — хуже смерти. Если ваша дочь скажет «нет», я удалюсь, покорно склонив голову.
Почтенный Абу Салих бросился на женскую половину и, найдя дочь, сказал:
— Неслыханное счастье свалилось на твою голову, дачка. Ты будешь жить во дворце. Тебя сватает сам визирь Алишер. Я сказал «да», но, велик аллах, он странный человек, ему нужно еще и твое согласие! Скорее соглашайся, пока он не передумал. Ему достаточно нахмурить брови — и от нашего дома вместе со мной, со всеми чадами и домочадцами не останется даже горсточки праха.
Гюли нежно улыбнулась отцу и сказала:
— Мой долг,— повиноваться родителям. А вы скажите визирю: «Моя дочь — ваша рабыня!»
Старик вернулся вне себя от радости к Алишеру Навои и сказал:
— Я всегда говорил, что Гюли умница. Она согласна.
В тот же день Алишер Навои заслал в дом Абу Салиха сватов.
Надо сказать, что Алишер Навои был необыкновенным человеком. Он решил лично убедиться в чувствах девушки и стал каждый вечер приезжать в дом своего будущего тестя.
Алишер и Гюли прогуливались по цветнику и могли без помех говорить о своей нежной любви. Алишер декламировал свои новые, полные возвышенных страстей и чувств газели, посвященные Гюли, а Гюли пела звонким, подобным соловьиному, голосом песни под аккомпанемент домбры. Казалось, счастью молодых влюбленных не будет предела.
День свадьбы близился. Алишер принес уже отцу невесты калым — десять тысяч золотых. Состоялся никах — обручение.
В один из дней, когда Алишер находился в доме любимой, шах Хусейн спросил своих приближенных:
— Я не вижу своего друга и визиря Алишера.
Тогда к трону приблизился второй визирь Маджеддин.
— Позвольте мне сказать,— обратился он к шаху Хусейну,— вот уже сорок и еще сорок дней, как соглядатаи неотступно, по вашему повелению, ходят по стопам вашего визиря Алишера, дабы вы знали о поведении его и мыслях.
— Что же узнали наши соглядатаи?
— Государь и повелитель, мысли и побуждения ваших поданных должны быть чище и прозрачнее хрусталя; Алишер обманывает вас.
— Что? Как он смеет!
— Да! Алишер лживо говорит вам, что каждый вечер он занимается сочинением новых стихов. На самом деле он проводит время с девушкой несравненной красоты. Он скрыл от вас, великий шах, брильянт чистой воды, место которого в венце падишаха. Имя девушки Гюли. Она дочь ткача Абу Салиха.
Когда Алишер Навои явился, шах сказал ему:
— Мы решили жениться!
На это Алишер спросил:
— Невеста красива? Из хорошей ли она семьи?
— Она красива, и отец ее достойный человек.
— Позвольте принести вам поздравления.
Тогда Хусейн хитро улыбнулся и обратился к стоявшим у подножия трона:
— Вы слышите, мой первый визирь одобрил наше решение жениться. Назначаю моего друга и старшего визиря Алишера моим сватом. Немедля собери, друг мой, дары и направляйся в дом девушки.
Не подозревая ничего, Алишер поклонился и сказал:
— Великая честь быть сватом падишаха. А куда я должен ехать?
— В дом ткача Абу Салиха.
Изменился в лице Алишер и с низким поклоном проговорил:
— Я лишен возможности исполнить поручение повелителя.
Впал в ярость шах Хусейн.
— Так, значит, это правда, что ты скрыл от меня свои поступки? Иди же под страхом немилости и сватай мне красавицу.
Но Алишер был тверд и непреклонен в своей любви. Он снова поклонился и сказал:
— Противоестественно было бы, если б жених стал сватать свою невесту для другого, даже когда этот другой сам падишах.
Сказал так и удалился.
Шах Хусейн немедленно подписал фирман об изгнании Алишера из Самарканда, а своим сватом назначил Маджед-дина.
Вестником несчастья прискакал на взмыленном коне Алишер в дом ткача Абу Салиха.