Страница 4 из 8
Найджел поспешно отклонил предложение. Какое-то мгновение Артур казался разочарованным, но потом его лицо скривилось в кислой улыбке.
— Что ж, — сказал он. — Одни привыкли работать кулаками, другие — умом. — Он почесал нос. — Все в порядке, мистер Стрэйнджуэйз. И можете не беспокоиться — мне известно, с какой целью вы сюда прибыли. От меня никто ничего не узнает. Я умею держать язык за зубами. Обо мне всегда говорили, что я нем как рыба. Даже прозвище дали — Рыба.
Найджел последовал за «Рыбой» наверх и некоторое время спустя уже распаковывал свои чемоданы в комнате с выкрашенными белой краской стенами и мебелью из дуба — не лакированной, но выглядевшей очень уютно. На стене висела только одна картина. Найджел посмотрел на нее, близоруко сощурившись, а потом, чтобы рассмотреть получше, подошел поближе — с сигаретой в одной руке и брюками в другой. На картине была изображена девичья головка, ее автором был Август Джон. Найджел не торопился раскладывать свои вещи. Он был, как сам любил говорить, прирожденным сыщиком, и его интересовали прежде всего люди и их поступки, поэтому он не спеша начал выдвигать ящики комода — не для того, чтобы уложить туда свои вещи, а чтобы посмотреть, не оставил ли там чего-нибудь тот, кто жил здесь перед ним. Но ящики оказались совершенно пустыми. Потом он открыл вазочку на ночном столике. Там было сдобное печенье. Машинально он сунул в рот несколько штук и подумал, что у летчика, видимо, очень добросовестная экономка. Затем Найджел подошел к камину и посмотрел на книги, стоявшие там. «Аравийская пустыня», «Замок» Кафки, «Величие и падение Русской империи», «Речи Джона Донна», последняя из книг — роман, принадлежавший перу Дороти Сейерс. Он раскрыл книгу. Это было первое издание, на нем красовалась надпись: «Моему другу Фергусу О'Брайену». Найджелу показалось, что он заранее составил себе не совсем верное представление о человеке, к которому приехал, все, только что увиденное, как-то мало вязалось с его представлением об О'Брайене как человеке-сорвиголове и чуть ли не самом отважном летчике.
Через некоторое время он спустился в сад. Дауэр-Хауз был длинным двухэтажным домом, выкрашенным в белый цвет, со свисающей крышей из шифера. Он был построен лет триста пятьдесят назад и представлял собой старомодную и просторную усадьбу. Фасад дома, выходивший на юг, был украшен верандой. Зайдя за угол, Найджел опять увидел деревянный барак, несуразность которого не могли скрасить даже переливающиеся в окнах лучи декабрьского солнца.
Найджел прошел по траве к бараку и заглянул в одно из окон. Огромный кухонный стол был завален книгами и бумагами. Он заметил также полки с книгами, печурку, сейф, несколько кресел и пару домашних туфель, которые валялись на полу. Обстановка этой комнаты совершенно не соответствовала обстановке внутри дома, — первая комната казалась уютной и удобной, эта же — скудно обставленной и какой-то необжитой. Не в силах подавить любопытство, Найджел нажал на ручку двери, и, к его удивлению, дверь открылась. Он вошел и какое-то время бесцельно слонялся по комнате, пока его внимание не привлекла дверь в левой стене. Судя по размерам первой комнаты, трудно было предположить, что в бараке может быть еще одна. Он открыл и эту дверь и оказался в совсем маленькой комнатушке. Кроме походной кровати, половичка и маленького шкафчика, тут ничего больше не было; уже собираясь покинуть ее, Найджел заметил фотографию, стоявшую на шкафчике. Он подошел поближе. Фотография пожелтела от времени, но девичью головку, нежное личико, словно вырезанное из слоновой кости, можно было разглядеть без труда. Девушка была без шляпы, с темными волосами, губы свидетельствовали о чистоте и невинности, в глазах читалась грусть.
Внезапно Найджел услышал за своей спиной голос:
— Украшение моей студии. Я очень рад, что вы смогли приехать.
Найджел быстро обернулся. Голос был звонкий, почти женский и до странности проникновенный. Обладатель этого голоса, улыбаясь, стоял в дверях с протянутой для приветствия рукой. Найджел подошел к вошедшему и смущенно пробормотал:
— Я… я прошу извинить меня за то, что позволил себе похозяйничать тут у вас. Всему виной мое проклятое любопытство. Если бы я получил приглашение в Букингемский дворец, меня бы наверняка застали за тем, что я роюсь в корреспонденции королевы.
— О, какие пустяки! Ведь именно для этого вы сюда и прибыли! Это я виноват, что не встретил вас, но все дело в том, что я не ожидал вас так рано. Надеюсь, Артур показал вам вашу комнату.
Найджел объяснил, почему он приехал раньше, чем собирался.
— Артур был сама любезность, — добавил он. — Он даже предложил мне побоксировать с ним.
О'Брайен рассмеялся:
— Чудесно! Это говорит о том, что вы ему понравились. Именно таким образом он выражает свои чувства. Меня он регулярно каждое утро отправляет в нокаут… Точнее говоря, делал это до тех пор, пока позволяло мое здоровье.
О'Брайен действительно выглядел нездоровым. Когда они прогуливались по лужайке перед домом, Найджел внимательно наблюдал за собеседником. Он ожидал увидеть плотного, жилистого крепыша, а перед ним был тщедушный, хрупкого сложения человек, на котором одежда висела, как на вешалке. Взору Найджела предстало бледное лицо, обрамленное иссиня-черными волосами и темной бородкой, которая частично скрывала страшный шрам, тянувшийся от виска к подбородку, и большие, но нежные руки. Несмотря на бледность и бородку, лицо О'Брайена казалось простым и совсем не романтичным. Но глаза были совсем другими — синими, почти фиолетовыми, и такими же изменчивыми, как небо в весенний день. Только что они казались взволнованными, но уже в следующее мгновение в них нельзя было прочесть ничего, кроме скуки и грусти, будто дух его витал уже где-то в другом месте.
— Взгляните-ка… — О'Брайен, весь трепеща, показал на малиновку, которая скакала по лужайке. — Она так быстро меняет место, что глаз не успевает за нею. Вы когда-нибудь обращали на это внимание?
Нет, Найджел никогда не обращал на это внимания, зато он заметил, что от волнения ирландский акцент летчика усиливается.
Кроме того, Найджел понял, что интересы этого человека очень широки, а его любопытство не ограничено одной только авиационной техникой. С этого момента он уже не сомневался, что перед ним очень интересный человек.
В это время из ближайшего леса, раздались два ружейных выстрела. О'Брайен непроизвольно вздрогнул и быстро повернул голову. Потом смущенно улыбнулся.
— Не могу избавиться от этой привычки, — сказал он. — В небе это всегда значило лишь одно: кто-то наступает тебе на пятки. Очень неприятное чувство…
— Судя по всему, выстрелы слышались из леса Люкетта… Я знаю этот район довольно хорошо. Будучи ребенком, я регулярно приезжал сюда осенью к своей тетушке. А вы сами ходите на охоту?
Глаза О'Брайена потускнели, но в следующее мгновенье опять оживились.
— Нет… Для чего? Я люблю птиц… Да и потом, меня тоже кто-нибудь может подстрелить. Вы ведь читали эти письма?.. Ну ладно, не хочу вам портить аппетит перед чаем. Об этих вещах мы можем поговорить и позднее. Пойдемте в дом.
Артур Беллами накрывал на стол. Делал он это с такой ловкостью, что при его тяжеловесности производил впечатление хорошо выдрессированного слона. Тем не менее он оказался не молчаливым выдрессированным слугой и оживлял атмосферу за чаем самыми разными замечаниями, начиная от оценки того, что стояло на столе, и кончая жизнеописаниями почти всех деревенских жителей, за исключением, может быть, пастора.
Потом Найджел вместе с хозяином перекочевал в холл, где они наполнили рюмки коньяком.
— У вас чудесная экономка, — начал Найджел, оглядывая холл, где все, как говорится, было под рукой. Расхваливая экономку, он вспомнил о цветах и печенье в своей комнате.
— Экономка? — переспросил О'Брайен. — Почему вы решили, что у меня должна быть экономка? У меня ее вообще нет.
— Мне показалось, что в доме видна женская рука.
— Наверное, вы приняли за женскую мою руку. Я люблю возиться с цветами и тому подобными вещами. Моя борода скрывает женскую натуру. Поэтому для второй женщины тут нет места. В противном случае были бы неизбежны столкновения. А работы по дому большей частью выполняет Артур.