Бренна земная плоть

Сэр Джон кивнул в знак согласия и присел на подлокотник кресла.

— Письмо без подписи, — сказал он. — Адрес тоже напечатан на машинке. На конверте почтовый штемпель Кенсингтона.

Найджел взял второе письмо.

«Что, уже забеспокоились? Железные нервы начинают сдавать? Но я не упрекаю Вас в этом. Тем более что я больше не могу заставлять преисподнюю ждать вашего появления».

— Черт возьми! — воскликнул Найджел. — А парень-то шутник! Ну, посмотрим, что говорится в третьем письме!

«Я полагаю, что это торжественное событие — я имею в виду Ваш уход из жизни — мы должны назначить на этот месяц. Все свои дела я уже завершил, но мне кажется, что с моей стороны было бы невеликодушно убить Вас до того, как Вы отпразднуете Рождество. Значит, у вас имеется более трех недель, чтобы привести в порядок ваши дела, получить отпущение грехов и отпраздновать Рождество. Судя по всему, я убью Вас на второй день праздника. Как и добрый король Венцеслаус, Вы умрете в День Св. Стефания. И прошу Вас, мой дорогой Фергус, не кончайте жизнь самоубийством, хотя я и понимаю, что Ваши нервы уже на пределе. После всех моих трудов мне совсем не хочется лишить себя удовольствия сказать Вам перед смертью, как я ненавижу Вас, Вы, Лжегерой и Белолицый Дьявол!»

— Ну как? — спросил сэр Джон после довольно длительной паузы.

Найджел еще раз в недоумении посмотрел на письма.

— Я просто не понимаю всего этого, — сказал он. — Это кажется мне чем-то нереальным. И потом, этот убийца не лишен чувства юмора. Упоминание о добром короле Венцеслаусе просто очень милое. Мне почему-то нравится человек, который писал эти письма. Ты не думаешь, что это просто шутка?

— Это было бы лучше всего, если учесть то, что знаю я. Но Брайен не считает это шуткой — иначе он не прислал бы нам эти письма.

— А как, собственно, реагировал на эти письма смелый летчик? — спросил Найджел.

Сэр Джон вытащил из кармана еще один конверт и молча протянул его Найджелу.

«Дорогой Стрэйнджуэйз! — гласило письмо. — Учитывая наше мимолетное знакомство, прошу извинения, что навязываю Вам дело, которое может оказаться просто глупой шуткой. С октября месяца каждое второе число я получаю эти письма, которые прилагаю в той последовательности, как их получал. Возможно, это дело рук сумасшедшего или одного из моих друзей, решившего разыграть меня. Но, с другой стороны, можно полагать, что все это вовсе не так. Вы знаете, что я за свою жизнь повидал очень многое, и не сомневаюсь, что есть люди, которые обрадовались бы, случись что-нибудь со мною. Возможно, Ваши специалисты смогут что-либо выяснить относительно этих писем, хотя это и маловероятно. Мне не нужна никакая полицейская охрана. Я не для того удалился от суеты жизни, чтобы проводить время в обществе Ваших полицейских. Но если Вы знаете по-настоящему толкового и не очень скучного частного детектива, который был бы не против приехать ко мне и побыть рядом со мной, то передайте ему мою просьбу. Как насчет Вашего племянника, о котором Вы мне рассказывали? Я смог бы сообщить ему кое-какие детали, но они настолько неопределенны, что в письме мне о них и упоминать не хочется. Я устраиваю у себя в доме рождественский вечер, и если он захочет приехать, то будет для меня желанным гостем. Ему лучше появиться за день до остальных гостей, то есть двадцать второго декабря.

С дружеским приветом

Ваш Фергус О'Брайен».

— Теперь все понятно, — сказал Найджел. — Понятно, какая работа меня ожидает. Я охотно поеду туда, если ты считаешь, что я достаточно умен и не скучен. Этот О'Брайен, судя по всему, очень симпатичный человек. А я всегда считал его выскочкой-невропатом. Ты его знаешь?.. Расскажи мне о нем.

Сэр Джон с шумом затянулся своей трубкой.

— Будет лучше, если ты сам составишь о нем свое мнение. После аварии, о которой ты, разумеется, слышал, его нервы, естественно, сильно сдали. Выглядит он весьма больным, но в нем еще осталось что-то от прежнего Фергуса О'Брайена. Замечу, что он никогда не стремился к рекламе. Правда, как и у всех незаурядных ирландцев, у него есть нечто от плейбоя. Я имею в виду манеру подавать все в романтическом свете и делать из всего сенсацию. Ирландцы иначе не могут. Добавлю также, что у него, как и у всех ирландцев, отличная память.

Сэр Джон замолчал и задумчиво нахмурил лоб.

— Он чистокровный ирландец? — спросил Найджел. — Или только родом из британской части Ирландии?

— Мне кажется, этого никто толком не знает. Его происхождение, как говорят, покрыто мраком неизвестности. Он появился в воздушном флоте внезапно в начале войны, и о прошлом его так никто и не узнал. Видимо, в этом человеке есть что-то необычное… Я имею в виду Необычное с большой буквы. Ведь национальных героев очень много, особенно среди летчиков. Сегодня их чествуют, а завтра они уже забыты. Но он не таков. Даже при всем ореоле романтики, его окружающем, этот человек не смог бы так надолго приковать к себе общественное внимание, не будь у него еще чего-то, недостающего «обычным» героям. Судя по всему, это ярко выраженная личность, что и рождает у многих столь долгое его почитание.

— Но разве ты не сказал сейчас, что мне лучше составить о нем свое собственное мнение? — шутливо спросил Найджел. — Но я, конечно, охотно выслушаю то, что ты скажешь о нем, если у тебя есть на то время. Я в последние годы почти ничего не слышал о Фергусе О'Брайене.

— Мне кажется, самое главное ты уже знаешь. К концу войны перечень его побед был так велик, что, если кому-то из вражеских летчиков удавалось уцелеть в бою, они считали это чудом. Его начали побаиваться даже собственные товарищи. День за днем он взлетал в небо, а когда возвращался, самолет его был похож на решето. Мак-Алистер из его подразделения как-то сказал мне, что у него создалось впечатление, будто Брайен ищет смерти, но не может ее найти или будто он продал свою душу дьяволу. И при этом Брайен даже не пил. А потом, после войны, известный его полет в Австралию. На совсем непригодной для этого машине. День он летел, а весь следующий ставил на машину заплаты. Затем некоторое время он работал для какой-то киностудии, выделывая в воздухе головокружительные пируэты. Но, я думаю, самой значительной его заслугой является спасение Джорджии Кавендиш, этой женщины-ученого. Он разыскал ее где-то в дебрях Африки, приземлился там, где приземлиться было почти невозможно, и доставил ее домой… Но, кажется, это его отрезвило. Видимо, немало способствовала этому и авария в конце полета. Как бы то ни было, но через несколько месяцев после аварии он решил расстаться с небом и поселиться где-то в тихой сельской местности.

— Да, действительно очень богатая событиями жизнь, — заметил Найджел.

— Но легендарным он стал благодаря не своим героическим поступкам, о которых знает каждый школьник, а благодаря тем фактам, о которых общественность ничего не узнала — во всяком случае, официально. Благодаря фактам, которые никогда не попадали в газеты, а только передавались из уст в уста. Речь идет о таинственных намеках, непроверенных слухах и почти невероятных событиях — в большинстве своем преувеличенных, но тем не менее основанных на фактах. Именно это и превратило его в человека-легенду.

— Можно хотя бы один пример? — попросил Найджел.

— Да, конечно! Ну, скажем, такая странная деталь. Говорят, что в воздушном бою на нем всегда были домашние туфли. У него в самолете находились тапочки, которые он надевал, как только поднимался на высоту триста — четыреста метров. Мне почему-то кажется, что это правда, хотя я и не уверен в этом. Как бы то ни было, эти тапочки стали так же знамениты, как подзорная труба Нельсона. А его антипатия к штабным офицерам? Она нередка среди людей в действующих подразделениях, но он антипатией не ограничился. Однажды, будучи командиром подразделения, он получил от какого-то высокого чина из штаба главного командования задание — в невероятно тяжелых метеорологических условиях атаковать своим подразделением артиллерийскую батарею противника. Ты знаешь, как это бывает: подразделение не должно бездействовать, иначе это будет считаться минусом для штаба. Все самолеты подразделения, кроме самолета О'Брайена, были сбиты противником… Так вот, говорят, что после этого случая он большую часть своего времени тратил на розыски на своем самолете какой-нибудь штабной машины и потом начинал ее преследовать, и причем летел над ней так низко, что колеса его самолета чуть не касались моноклей высоких чинуш. Ходили слухи, что он даже забрасывал такие машины самолично изготовленными вонючими бомбами. Во всяком случае, страху он на штабных нагнал! А доказать, что действовал О'Брайен, они не могли. Да к тому же при его популярности они бы и не отважились предпринять какие-либо шаги против О'Брайена. Авторитет его был слишком высок, а на приказы он просто плевал. Наконец, когда он зашел чересчур далеко, Фергусу вежливо намекнули, что ему лучше покинуть службу. Вскоре после этого он и предпринял полет в Австралию, о котором я уже говорил.