Страница 8 из 11
Эти мысли пронеслись как молния, разрядившая мою житейскую атмосферу, но совсем ее не поменяла, дальше-то что? Надо что-то делать…
Игумен, будто зная мои мысли, сказал:
— Вам нужно расстаться и посмотреть, что каждый друг для друга значит. Увидеть это, там и решить.
— Ему некуда идти… — снова заплакала я. — Давно б расстались, наверно…
— Не беда, — сказал игумен, глядя на меня с состраданием сердечным. — Помолимся…
— Да? — переспросила я, а про себя усмехнулась, не имея веры в его слова. Сколько я пыталась найти Вадиму жилье — бесполезно, а он, видишь ли, «помолится»… и с неба, что ли, комната вдруг свалится?
Разговор закончился, игумен благословил меня, пожелал Ангела в дорогу, и мы расстались.
Случилось чудо. После долгих месяцев тоски ко мне вернулась радость жизни, стало легко на душе — весь мир бы сейчас обняла. какой батюшка удивительный… В ушах стояло: «Без любви жить нельзя». Хоть и говорил он про семейные отношения, но, наверно, имел в виду вообще христианскую любовь. Сегодня я узнала, что она реально существует… Несомненно, игумен N имел в себе эту любовь и с избытком излил ее на меня. Ни от кого не видела я такого глубоко сочувствия, как от него. Никто никогда не жалел меня так, как он, разве только Ангелы на небеси. В несколько минут он излечил меня от застаревшего уныния. Подобные мысли занимали меня в то время, когда, не замечая ни крутого спуска, ни тяжелого подъема, несколько раз обошла я вокруг монастыря.
Только не верила я, что по молитве игумена Вадим сам уйдет. Не верила — и всё! Потому что за пять лет жизни с ним каких только попыток разойтись не предпринималось и все безуспешные.
В знакомом дворе мужчина колол дрова, стало быть, у моей хозяйки новый постоялец. Решив подмогнуть, подняла с земли несколько полешек и пошла к поленнице. Из подъезда вдруг выскочила хозяйка и заверещала:
— Отойтить, говорю! Не трогай-ти!
— Да я же помочь хочу! — сказала я.
— Девок не беру, сбирай манатки! — не успокаивалась старушенция.
— Я не за ночлег, просто так помогу…
— Сбирай манатки! — не слушала она.
— Да пожалуйста… — рассмеялась я.
Обратный билет был на завтра, и вряд ли возможно поменять его на сегодняшний вечерний поезд. Но ночевать в Печорах больше не хотелось. И я помолилась: если получила ответ на свой вопрос, то пусть появится билет на сегодня, а если его не будет, значит, надо прорываться к отцу Иоанну. С тем и пошла на автостанцию, дождалась автобуса до вокзала, села. Остановки через две в автобус запрыгнул мужчина, который из салона на улицу крикнул другому мужчине:
— Я сдам и сразу вернусь, жарьте уже картошку!
На ловца и зверь бежит.
— Вы случайно не на Москву сдаете? — подскочила я к нему.
— На Москву… а что?
— На сегодня?
— Да…
— Отдайте мне этот билет, пожалуйста, — обрадовалась я. — Сейчас деньги отдам. Можете дальше и не ехать.
Мужчина вынул из кармана билет. Я полезла за деньгами.
— Но мне все равно придется побывать на вокзале, взять на завтра…
— Так у меня же на завтра билет! — засмеялась я. — Просто поменяемся и все!
И мы поменялись синими листками железнодорожных билетов, на которых тогда еще не печатали фамилию пассажира.
— Вот ведь какая молитва у отца Иоанна, — удивился мужчина. — Сказал, что до вокзала не доеду… Я даже испугался. Думал, в аварию попаду, а он вон что имел в виду. Вы ведь к нему приезжали?
— К нему, но думала, что не попала. А оказывается, попала. — И из глаз вдруг выкатились две слезы. — Какие они тут все… — Я даже не смогла договорить.
— А давайте к нам! — предложил мужчина, когда автобус остановился на следующей остановке. — У вас же еще уйма времени.
Таким образом я попала в дом к одной монахине, которая разрешила мне останавливаться у нее в последующие приезды в Печоры. Ее домик на отшибе состоял из трех небольших чистых комнат: в одной жила она, в двух других могло разместиться пять-шесть паломников. Чужих она не пускала, но благодаря чудесному обмену билетами по молитве отца Иоанна я тоже сделалась «своей». На монашеской кухоньке узнала я немало монастырских преданий и баек, о которых не имела ни малейшего представления. По каким-то одному Богу известным причинам собравшиеся в одном месте люди дали мне понять, как далеко отстою я «от духовной жизни». Однако меня это мало огорчило: присутствующие сами были опутаны паутиной собственных скорбей, болезней и искушений. Они уговаривали все-таки добиться встречи с отцом Иоанном, но я отнекивалась тем, что уже получила совет и нет сил повторить свой рассказ кому бы то ни было, даже Иоанну Крестьянкину. Да и зачем, если уже получила ответ на свой вопрос. Из-за своего упрямства я чуть не лишилась статуса «своей»… Но кончилось миром, по-христиански испросили мы друг у друга прощения, и это понравилось более всяких баек.
До вокзала провожались всей компанией, о существовании которой еще несколько часов назад я не подозревала. Матушка отправилась на вечернюю службу. И я пожалела, что не осталась еще на день — именно из-за Всенощной и утренней литургии. Это был мне урок на будущее. Но так удивительно все сплелось в тот приезд — не разделишь, пожалуй.
Вернувшись в Москву, в ожидании участи, я стала меньше реагировать на Вадима, хотя раздражал он меня по-прежнему. Спустя несколько дней мне почему-то очень захотелось позвонить одному знакомому режиссеру: подумала, может, работу какую-нибудь подкинет? Но работы не было, и я спросила:
— Случайно у тебя нет знакомых, которые могли бы сдать комнату хорошему человеку?
— Совершенно случайно и секретно — есть, — ответил он.
В течение следующей недели мы выясняли с Вадимом отношения, о чем лучше не вспоминать… Сказала, что он должен уйти, и встретила, конечно, бурное сопротивление. Устав от бесконечных пререканий, я чуть было не согласилась назначить ему «последний испытательный срок». Но, помня игуменское «вам надо расстаться и посмотреть…», обливаясь внутри слезами, заставила Вадима собрать вещи и переехать в предложенную комнату.
— Наташик, понял. Я должен исправиться. Я исправлюсь и вернусь к тебе таким, как ты хочешь, — сказал при расставании. — Мне будет очень трудно.
— Мне тоже, — ответила я.
Хлопнула дверь, отрезав прошлое.
Душа ныла в ожидании, когда он «исправится и вернется». Вадим не возвращался и не давал о себе знать. Только через режиссера, предложившего комнату, я узнавала, что у него все в порядке, быт как-то наладился.
Обрыдлый нарушитель моего спокойствия исчез, но лучше от этого мне не стало: замучило чувство вины. Постоянный анализ переживаний, размышления о дальнейшем одиночестве одним словом, интеллигентская рефлексия извела меня вконец. Месяца два прошло в борениях. Наконец я решилась снова ехать в Печорский монастырь к игумену N вопросить: что же дальше?
Остановилась у доброй монахини: она сразу вспомнила меня.
— Как мне отыскать этого игумена N?
— А ты помолись, так где-нибудь и встретишь, — ответила она. — Помоги тебе, Господи.
Не знаю, по чьей молитве, но я увидела игумена на монастырском дворе сразу, как только спустилась вниз. Он куда-то торопился.
— Батюшка, благословите! — кинулась я навстречу ему.
Он внимательно глянул на меня, благословил и двинулся дальше.
— Мне надо с вами поговорить!
— Спешу, не могу! — услышала я.
Я не поняла, узнал он меня или нет? Перед всенощной я пришла пораньше и снова увидела его — направляющимся на богослужение.
— Отец N, — встала я на его пути. — Пожалуйста, поговорите со мной.
— Какой разговор, иду на службу, — не очень любезно, как мне показалось, ответил он.
Еле дождавшись утра, побежала я в монастырь и после литургии, как и вчера, встретила на монастырском дворе бегущего по делам батюшку. Он сам остановился, узнав меня, и с улыбкой сказал:
— Гостей много. Ничего не получится.
Мне показалось, что он просто издевается. И всё: тут же атаковали меня осуждающие помыслы. Вот ведь говорил: «Без любви жить нельзя», а сам… где же ваша любовь, отец игумен, неужели не видите, как я страдаю, или не хотите помочь? Тогда грош цена вашему совету… Хорошо, сегодня гости, а завтра — проводы гостей?