Страница 6 из 11
Но работа закипела. Нашлись сочувствующие этой идее и даже спонсор программы, которую одобрили на высоком уровне. Стали появляться в моем доме из духовных птенцов молодые люди, с которым шло обсуждение будущей книги… И не только с молодыми, но и со старыми заслуженными физиками и философами. Вадим стал подолгу пропадать в библиотеках, ходить на какие-то семинары. От него услышала я о диаконе Андрее Кураеве, который собирал, как Пугачева, полные залы. Общественная жизнь, отходя от «застойной» спячки, закипела. Всё было ново, обнадеживающе, далекоидуще… Спросонья не все попали в нужную колею, но это выяснялось спустя годы. Вадим угодил конечно же не туда, где проповедовали смирение, очищение себя от страстей, покаяние в грехах, любовь к ближнему.
В моей коммуналке он написал книгу, которая, по его мнению, была призвана «привести к Богу всех интеллектуалов». Эти три года показались мне адской вечностью. Мало-помалу и у меня стало «сносить крышу», потому что когда на черное сто раз скажут белое, ты начинаешь сомневаться… Я стала сомневаться, может, действительно можно невероятно трудным для моего понимания языком физики доказать существование Бога. Ангелы на небеси забыли меня…
Книгу напечатали, хвалили и начинающие богословы много обсуждали. Я только удивлялась, как они разобрались в сложнейших математических и физических выкладках книги. На единственном философском семинаре в московском монастыре ученые монахи высказали Вадиму соборное определение, что он сильно заблуждается, по крайней мере в своих богословских посылах и выводах. Вадим ничтоже сумняшеся ответил им, что они не поняли его уникальной теории; и теперь он всю жизнь потратит на ее популяризацию.
Анна Вячеславна уже ничем не могла меня утешить… Я стала похожа на тяжелобольную — потеряла аппетит, похудела, осунулась, совсем перестала следить за собой. Зато, окрыленный своей безумной идеей, цвел Вадим, который советовал мне почаще выходить на воздух, гулять вместе с ним… Только не это!
Священники в нашей церкви грустно разводили руками, не решаясь что-либо советовать. Меня благословили чаще причащаться — раз в две недели, потом еженедельно. После причастия становилось легче. Но к концу недели душу снова окутывал полнейший мрак, парализовало волю. Хотелось просто закрыть глаза и умереть. Из последних сил я заставляла себя идти на следующую воскресную литургию.
И вдруг наш настоятель твердо сказал:
— Вам надо поговорить со старцем. Другого выхода я не вижу. Непонятно, что там у вас происходит.
— С каким старцем? — безнадежно спросила я.
— С Иоанном Крестьянкиным… Просите его молитв.
— Как же я с ним встречусь? Там, говорят, целые толпы к нему…
— Поезжайте, поезжайте, Бог управит. Благословляю, в Псково-Печерский монастырь, — и настоятель широко осенил меня священническим крестом… — Завтра же поезжайте!..
Без любви жить нельзя
Я уже сидела в поезде, мчавшемся в Печоры, но какая-то сила принуждала на каждой станции выскочить из вагона и вернуться в Москву. Не давала покоя навязчивая мысль: кому ты там нужна в этом монастыре со своими проблемками? И что может измениться, если расскажешь свою печальную повесть о несостоявшихся Ромео и Джульетте какому-то старцу, пусть даже и отцу Иоанну (Крестьянкину). Выслушает он, погладит по голове, скажет что-то назидательное из Евангелия, помолится и что? Чудо произойдет?
Чем дальше от Москвы, тем грустнее становилось — давило сознание, что ничего в моей жизни измениться не может. Исключительно за послушание настоятелю еду — в настоящий тупик, потому что это последнее средство. Если не поможет — останется только караул кричать.
Поезд прибывал вечером, надо было еще найти ночлег: мне дали пару адресов, сказали, рядом с монастырем. В те времена найти паломнику хороший ночлег было сродни выигрышу «Запорожца» в лотерейный билет. Первая квартира оказалась внизу двухэтажного кирпичного дома, нашла быстро. Древняя маленькая старушка, искоса оглядев меня с порога, спросила:
— Завтра дрова нарубишь?
— Бабуль, вообще-то болею я, не могу… — без обмана ответила я. — Не умею.
— Дя? — крякнула она. — Тут, мила, работать надо за ночлег-ти. И-и!
— Может, что полегче будет поработать?
— Полегче, мила, я и сама, — раздумывала она и, кажется, уже хотела захлопнуть перед моим носом расшатанную дверь.
В это самое время в подъезд зашел мужчина. Увидев нас, крикнул:
— Хозяйка, на постой берешь?
— Беру, мил, беру, — закудахтала старушка.
— А меня? — захныкала я. — Где я ночью искать буду?
— Да проходи. — Мужчина подтолкнул меня внутрь.
— Ето твоя воля, мил, девок ноне не беру, дрова привезли на зиму.
— Сейчас же весна… — сказала я, решив поймать старушку на слове.
— И-и, нехристь, — ответила она.
Мужчина толкнул меня в плечо, чтобы замолчала.
Выяснилось, что кудахтала не старушка, а несколько куриц, которые жили в квартире за загородкой около печки. Рядом с ними нам и велено было располагаться — на расстеленных по полу грязных матрасах.
— А простыни нет? — спросила я непонятно у кого: старушка скрылась в другой комнате.
— Вы что, первый раз? — удивился мужчина. — С собой надо возить. Ладно, у меня две простыни. — И он кинул мне вытащенную из рюкзака ткань. — Укрываться придется куртками. Ничего, слава Богу, тепло.
— Господи, куда я попала, — с испугом вздохнула я. — Люди как при царе Горохе живут.
— Ну, девушка, это уж кому как повезет. А вы не из боязливых?
— А что с Богом-то бояться? Не убьете ведь… а тырить у меня нечего, — спокойно сказала я, хотя желание было одно — бежать.
Та кошмарная для новоначального паломника ночь запомнилась надолго: куры квохтали, мужчина храпел, голову дурил жар от печки, преследовали какие-то странные звуки и шорохи… Только к утру, когда уже забрезжил рассвет, я заснула. Кто-то задел плечо, перешагивая через меня. Проснувшись, не поняла, где я?..
— Спишь, мила… — услышала хозяйкин голос. — Наш-ти на братскую молебну ушел. Ты из городских, что ль?
— Из Москвы, да… — ответила я, решив, что в этом курятнике ни за что не останусь.
— Обедню-ти продрыхла, поди хоть дрова покидай…
— Можно я поем сначала?
— Вона кипяток в кастрюле, — кивнула она на печь. — Выходи потом-то.
В ее отсутствие я рассмотрела при дневном свете комнату: нищета и грязь, чокнуться можно! С порога заглянула на хозяйскую половину: зашторенное окно, топчан, сбитый из досок стол с какой-то амбарной книгой, табуретки, несколько старых икон в красном углу. Я не удержалась — переступила порог, приоткрыла обложку замусоленной книги: аккуратным почерком в нее были вписаны какие-то молитвы и акафисты. Господи, что же это за уничиженное православие такое! А может, она сектантка?
Хорошо, что чашку с ложкой из дома захватила. «Кипяток» был температуры тела. Навела в нем растворимого кофе, достала бутерброд с сыром. Тоска зеленая… Зачем я сюда приехала?
Но когда вышла, уже с дорожной сумкой, во двор, на свежем воздухе, на солнце сразу как-то полегчало. Невдалеке хозяйка складывала поленницу наколотых дров. Я хотела незаметно проскользнуть мимо, но она крикнула:
— Сюды давай!
Представилось мне, будто это Анна Вячеславна поленьями ворочает, и так жалко стало старушку. Бросила на скамейку сумку и подошла к ней.
— Рукавицы-то хоть есть?
— Каки-таки рукавицы! — Старушка повернула ко мне голову, не отвлекаясь от работы.
В чем была, встала и я на конвейер. Она подавала мне поленья, а я складывала их повыше. Физический труд — это, конечно, духовное лекарство. За час монотонной работы вместе с потом вышла и хандра… Тут как раз подошел и другой жилец, позвал нас чаю попить с монастырскими пирожками. У него и кипятильник был, и сахар, и даже спички — вооруженный такой на все случаи паломник оказался. Спросила я у него, как к Крестьянкину попасть.
— Не знаю… — ответил он. — Я после молебна успел переговорить. Поколю дровишки, вечером и уеду.