Вторжение

И Ипат неожиданно захохотал. А Трассер тоже… Они хохотали как безумные, забыв про все и вся, не замечая неба, которое мгновенно окрасилось в зеленый цвет, колдовской дымки у самого горизонта и того, что передние машины уже заводят моторы.

А еще они не видели того, что сквозь щель в досках кузова просочилась струйка крови и тяжелые красные пятна падают им прямо на плечи…

А потом Ипат оказался на обыкновенной скамейке, в обыкновенном садике. И на нем была гражданская одежда, а Лемурия осталась где-то невообразимо далеко… далеко… Вот только почему сосет под ложечкой, словно поблизости притаился василиск и надо смотреть в оба, чтобы выстрелить прежде, чем он повернется к тебе мордой?

На город между тем упали сумерки. Черным лохматым свертком рухнули они с темнеющего неба и когда ударились об асфальт, земля вздрогнула. От удара сумерки ничуть не пострадали и стали медленно расползаться по улицам, переулкам, постепенно захватывая весь город, а также лес, который был за ним. И поля, которые были за лесом. И реку, которая текла между полями.

В темноте на соседней скамейке засветились огоньки сигарет. Забренчала гитара. Кто-то засмеялся высоким голосом.

В соседних кустах возились и целовались. Потом кто-то сказал басом: “Ой, наступила”, и что-то там зашуршало.

Ипат смолил очередную сигарету, ощущая горечь во рту, и не мог ответить на простой вопрос – что он делал в этой богом забытой стране и зачем отдал ей то, что обычно называют верой в будущее, светлыми идеалами и прочее… прочее…

Еще он думал о человеке, приказ которого стал началом этой Лемурской авантюры. Вот если бы его можно было судить! Но какое же тогда придумать наказание? К стенке? Да нет, вроде бы маловато. Тогда как же? А может, потратить месяц на изучение китайских учебников для палачей? Как известно, они в этом деле были большие мастера. Можно сказать, непревзойденные.

Нет, положительно, пора было уходить. Оставаться дольше просто неприлично. Те, в кустах, наверное, бога молят, чтобы он поскорее освободил скамейку.

И Ипат ушел. Побродив по набережной, он, перегнувшись через парапет, стал смотреть вниз.

А потом возле него остановилась легковая машина и его осветили фонариком.

– Документы, – потребовал начальственный голос.

Ипат вздохнул и полез в нагрудный карман.

Из машины вылез милицайт и, забрав у него паспорт и военный билет, некоторое время их рассматривал. Потом крякнул и, убрав фонарик, вернул документы Ипату.

Теперь можно было разглядеть его погоны. Ишь ты, старший милицайт города! Недурно.

– Вот что, – сказал старший милицайт. – Садитесь в машину. Это хорошо, что вы из Лемурии. Вы-то нам и нужны.

– А в чем, собственно, дело? – поинтересовался Ипат.

– Садитесь, садитесь. – Милицайт открыл дверцу. – По дороге расскажу. Времени почти нет.

В машине сидели четверо. На переднем сиденье шофер и милицайт. На заднем двое в штатском. Один из них потеснился, и Ипат, усевшись рядом, захлопнул дверцу. Машина тронулась.

– В общем, так. – Милицайт повернулся к Ипату. – Нужна помощь. В городе оборотень. Каким образом он пробрался через Лемурский кордон, установить не удалось. Но он здесь. Есть уже жертвы. Возможно, он не один. Хотя вряд ли. Оборотни обычно ходят поодиночке. Так что его надо взять. И как можно быстрее. Это я говорю вам, человеку, служившему в Лемурии. Понятно? Это не просьба, это приказ. Город надо спасать.

– Так, – сказал Ипат. – Ну что же…

– Понятно… – перебил его милицайт. – Держи…

Пошарив у себя под сиденьем, он вытащил и протянул Ипату автомат. А также битком набитый подсумок. Ипат вынул один из магазинов и, увидев, как блеснули серебряные пули, невесело усмехнулся.

– Так, я готов, – сказал он. Голос его был, пожалуй, излишне спокоен, но это не имело никакого значения. Он снова ощутил, как вернулся нервный азарт боя, странная жажда охоты, которую он чувствовал там, в Лемурии.

Офицер со странной полуулыбкой разглядывал его. Проплывали за окном машины дома. Освещенные проемы. Фонари. Люди. Повороты. Пылающие рекламные щиты: “Покупайте жареных уток. Наша газета выпекает лучшие жареные утки”. Постовой на перекрестке, в каске и с автоматом на изготовку.

– Вы только не думайте, что он обязательно вам попадется, – говорил милицайт. – Город большой… Шансов мало… Но если попадется – стреляйте без разговоров.

Машина остановилась, и они стали выгружаться.

Город словно бы вымер. Ишь ты! А ведь это за полчаса, что они ехали. Значит, получается, осадное положение? Ну что же. Мера разумная. Очевидно, там, наверху, кто-то уже сталкивался с оборотнями и знает, что такой зверь может наделать в ночном городе.

Ипат стал рассматривать тех, с кем ему предстояло патрулировать. Так… один, несомненно, рабочий. Староват, но сила еще есть. Пожалуй, на него можно положиться. Второй – жидковат. Шляпа, пижонские усики. И автомат держит, как дубину. Ну и черт с ним. В принципе оборотня он может завалить и один. Вот только надо бы за ребятами присмотреть. Пусть будут рядом. Для них же лучше.

Они построились в одну шеренгу, и милицайт пожал им всем руки. Проверил, все ли у них в порядке с оружием, и сказал, что утром по домам их развезет специальная машина. А сейчас они должны патрулировать такой-то и такой-то квартал. И службу нести бодро, бдительно… Прежде чем стрелять, убедиться, что действительно оборотень. Впрочем, с ними товарищ лемурец. Он человек опытный и в таких ситуациях бывал…

Милицайт сел в машину и уехал.

Они же взяли автоматы на изготовку и пошли по маршруту. С улицы Дерзаний, где все стены были оклеены пробитыми пулями плакатами: “Даешь!”, на улицу Великого Горного Орла, где каждое окно было плотно закрыто тяжелыми шторами. Следующей была улица Обновления, которая постепенно переходила в переулок Разумных Авантюр. А дальше расстилалась пышная Застоечная. Правда, к концу она становилась беднее и беднее. Потом был крутой поворот, и начиналась улица Второго Обновления, в конце которой виднелось помпезное здание театра Разговорников. И тут кольцо замкнулось. Они снова переходили на улицу Дерзаний. Некоторое время спустя они остановились на углу Застоечной и Дерзаний покурить. Интеллигент все пытался объяснить, как оборотень умудрился прорваться через кордон. Рабочий кивал головой и поминутно говорил “угу”. А потом он сказал, что лучше бы, конечно, эту лемурскую войну не начинать. Интеллигент возмутился и возразил, что этого требовала международная обстановка. И вообще, высокая политика – необычайно сложная вещь…

Ипат слушал их и вспоминал последний день в Лемурии.

…Машины катили к кордону. Ярко светило солнце. Настроение у всех было приподнятое. Чемоданы с дембельским барахлом весело прыгали по кузову. За машинами поднимались столбы пыли. А они, дембеля, болтали какую-то чепуху и думали о том, что это – все. Через несколько часов они пересекут кордон, и тогда можно будет снять с автомата руку и уже не бояться ничего. А потом будет гражданка и возвращение. И каждый постарается забыть эту дорогу, эти годы, эти рейды, вообще – все. Если сможет.

Когда до границы осталось совсем немного, в небе появилась огромная надпись: “До свидания!”. Между словами “до” и “свидания” было большое расстояние, и все его занимала страшная морда, отчаянно кривлявшаяся и поминутно высовывавшая длинный, тонкий, змеиный язык…

Рабочий и интеллигент разом выкинули окурки, а Ипат не спешил. Он докурил до самого фильтра. Звездочка сигареты канула в темноте. Они повернулись и пошли дальше, а когда свернули на улицу Дерзаний, Ипат вдруг вспомнил, что именно здесь живет тот самый Семен Бредихин из третьего взвода. И к нему надо обязательно зайти. Ну, хотя бы на пять минут.

А может, вытащить его из дома? А что? Они бы ходили всю ночь по улицам и молчали. И этого было бы достаточно.

Что ж, надо действовать.

Он оставил своих товарищей под ближайшим фонарем, а сам вернулся…

Дом был одноэтажный, деревянный. Полусгнивший забор. Скрипучая калитка. Двор посыпан белым песочком. Дверь в дом оказалась почему-то незапертой.