Цветущая, как роза

И он снова склонился над своей трубой у разоренного очага. Я проверил дверь, и удостоверившись, что она с легкостью закрывается, сложил инструменты и собрался покинуть дом. Эли повернулся ко мне со словами:

— Я очень признателен тебе, парень, и буду рад отблагодарить тебя, если понадобится моя помощь.

— Когда я начну распахивать свою землю, сразу же обращусь к тебе.

Линда проводила меня на крыльцо.

— Спасибо, Филипп, за все, что ты сделал, и что не сделал тоже.

Ее голос и улыбка были настолько милы моему сердцу, что, как восторженный юноша, я долго хранил их в памяти. Сердце мое ликовало. Я был рад как никогда, что приехал в Зион.

На следующей неделе прошел слух, что вдовец Файнеас Пикл намеревается жениться на Кезии. Через день стало известно, что Марта Пикл объявила о своем желании выйти замуж за Тима Денди. Насколько были связаны эти два события, трудно сказать, но думаю, что Мэри и Магитабель Пикл тоже с удовольствием ухватились бы за любую возможность сбежать из дома, где собиралась править Кезия. К тому времени Кезия добилась всеобщей ненависти в общем жилище.

Перед рождеством Файнеас Пикл начал строительство дома возле Прохода. Напротив него расположились Крейны. Весь поселок был потрясен известием о том, что Кезия собирается отобрать у Эли все имущество, приобретенное на ее средства. Эту новость принес Майк, который проявил определенные способности в лечении больных животных, так же как и людей. Однажды, придя к Эли, чтобы дать какое-то снадобье захворавшей лошади, он стал свидетелем визита Кезии, которая официально заявила о своем решении. Майк рассказывал, что при этом Писание цитировалось настолько часто, словно спор происходил между двумя епископами, а не между братом и сестрой.

Кезия и Эли договорились, что дело будет вынесено на рассмотрение совета старшин. Для начала необходимо было выбрать человека на место Натаниэля, и, к большому удивлению Майка и к моей собственной немалой радости, выбор пал на него. С того дня, когда мы присоединились к основной группе, увязшей в снегу, и Майк вправил сустав Моисею Пиклу, репутация его была прочно завоевана.

Файнеас Пикл и Эли, как заинтересованные стороны, не могли принимать участия в обсуждении. Поэтому нас осталось пятеро: Оливер Ломакс, Крейн, Мэтью Томас, Майк и я. Мы собрались в задней комнате дома Эли и при свечах начали рассмотрение дела.

Кезия утверждала, что Эли при отъезде из Маршалси имел ровно тридцать фунтов собственных сбережений. Она взглядом обратилась к Эли, и он подтвердил это кивком головы. Кезия одолжила ему средства, на которые он приобрел лошадей, корову, кибитку, свиней, птицу и инструменты. Все постельное белье, матрасы и кухонная утварь были вывезены из ее дома в Ладгейт Хилл. И теперь Эли неблагодарно вышвырнул ее на улицу.

— О, нет, — пояснила женщина, — она не возбуждает дело против брата из чистой злобы. Всего лишь из желания возвратить себе то, что по праву может считаться ее собственностью, чтобы она могла войти в дом своего мужа с приданым, подобающим порядочной женщине.

Эли выступил в своей прямолинейной манере. Он признал, что одолжил кое-что у сестры и намеревался все это вернуть, но сделать это сейчас и отдать все одновременно означало бы для него полное разорение и крушение всех планов, ради которых он проделал весь этот путь.

— Если вы вынесете решение не в мою пользу, я останусь ни с чем. И у меня не будет иного выхода, кроме как наняться на работу к какому-нибудь хозяину. И тогда мне придется влачить существование еще в худших условиях, чем в Англии, и к тому же я уже начал работать на своей земле.

Даже если бы я ненавидел Эли еще больше, эти простые слова все равно проникли бы в мою душу. Мысли о незавершенной пахоте, об огромных коричневых бороздах, проложенных на этой девственной земле, придавали Эли уверенности в своей правоте. Нужно было быть слепым и глухим, чтобы не понимать этого.

Изложив суть дела, брат и сестра вышли в большую комнату, оставив нас для обсуждения и вынесения решения.

— Собственность, — сказал Оливер Ломакс, считавший себя другом Эли, но ярый сторонник прав собственности, — не может считаться надежно защищенной, если то, что одолжено, нельзя востребовать с какой-либо надеждой на возврат. Нет никакого документа, оговаривающего срок возмещения. И если Кезия хочет получить свое имущество, то должна иметь такую возможность. Оно ведь может пригодиться Пиклу.

— Но не существует и документа, подтверждающего факта одалживания. И я сомневаюсь, что какой-либо суд принял бы на рассмотрение заявление Кезии, — возразил я.

— Это вам не суд присяжных, а совет справедливости, — тихо, но настойчиво заметил Крейн. — Эли признал сам, что одалживал деньги и вещи. — Да, признал, — снова вступил я. — Но попытайтесь ответить на вопрос, может ли человек одалживать при условии, что его вынудят вернуть все сразу в любой момент, не считаясь с обстоятельствами. Эли не глуп. Подумайте: когда Пикл покидал Салем, он запасся всем необходимым, не рассчитывая при это на имущество Кезии. Он взял все, что счел достаточным для ведения хозяйства. Эли самый лучший земледелец среди нас. И будет печально, если он лишится всего только потому, что злобная сварливая женщина не может простить ему, что он не построил ей отдельного места в своем доме. Он не выгонял ее. Она ушла сама, нарушив свое слово, и теперь требует одобрения бесчестного поступка.

— Мы должны быть очень осторожными, — заявил мистер Томас, складывая ладошки перед собой и любуясь ими с выражением, которое он считал соответствующим ситуации и собственному ответственному положению. — Мы удалены от источников закона и правопорядка, но если позволим Эли оставить себе одолженное имущество, требуемое к возврату хозяйкой, никто не даст никому больше взаймы, потому что станет ясно: в Зионе нет закона, и одолжить здесь — значит забрать. Эли должен отдать все законной владелице. Ну так я и думал. Ты же считал себя другом Эли. Но ты всегда прятался за чужие спины. Вот и сейчас, когда ты видишь, что у Эли нет ничего за душой, а Кезия богата, опять держишь нос по ветру!

— По крайней мере, — вступился за Эли Майк, — она могла бы подождать, пока Эли не соберет урожай…

Но Оливер Ломакс бросил на Майка красноречивый взгляд, всем своим видом демонстрируя, что не собирается считаться с мнением нового члена совета и прервал его рассуждения словами:

— Спор ни к чему не приведет. Давайте проголосуем, мистер Оленшоу.

Я уже тогда понял, что Оливер Ломакс не побрезгует приложить руку к обдиранию и низвержению Эли. При всех своих недостатках Эли во многом превосходил Оливера, о чем последний не мог не догадываться.

Тремя голосами против двух совет решил, что Кезия должна получить назад свою собственность. Я вызвал Эли и Кезию, каждый из них выглядел достаточно уверенно. Я видел, что вся тяжесть вынесения приговора легла на мои плечи, и отошел в сторону.

— Вы сами объявите свое решение, — сказал я, глядя на мистера Томаса. — Или вы, — перевел я глаза на Оливера Ломакса. — Я полностью отрицаю свою причастность к этому делу, но скажу следующее: если Кезия Мейкерс настолько глуха ко всем доводам разума, что продолжает настаивать на своем требовании, если узы родства не перевешивают для этой женщины ценность ее имущества, я надеюсь, что Эли окажет мне честь и примет от меня лично некоторые вещи, которые мне не пригодятся, из наследства, полученного от мистера Горе. И все же я твердо придерживаюсь мнения, что вынесенное решение крайне несправедливо. Эли стоял неподвижно, внимательно вслушиваясь в слова приговора: он должен вернуть все, что позаимствовал у Кезии или купил на ее деньги. И завтрашний день был объявлен днем осуществления расчетов. По тому, как подергивалась его золотистая борода, я понял, что он нервно кусает губы.

И вот стоял передо мной могучий великан, умелый землепашец, с роскошной бородой, отливающей золотом при свете свечей. Ничего у него не было, кроме нескольких акров нераспаханной земли, которую он не мог теперь возделывать без моей помощи, и жены, которую я безумно желал. Когда закончилось заседание и он обратился ко мне со словами благодарности, мне захотелось крикнуть прямо ему в лицо: «Думаешь, мне есть дело до тебя, я все это делаю ради Линды». Но даже произнося в уме эти слова, я отдавал себе отчет в том, что это неправда. Эли был набожен, прямолинеен и справедлив. Он раздражал меня на каждом шагу, он женился на женщине, которую я любил, он обращался с ней, как с рабыней. Но в нем было то, что отчаявшаяся душа моя не могла не замечать, чем нельзя было не восхищаться. Он был цельным, прямым и честным человеком, и то, что он в этот момент находился в моей власти, так возвышало меня в собственных глазах, что я невольно ощутил какое-то внезапное расположение к своему недавнему противнику.