Диана де Пуатье

В охваченном лихорадочным возбуждением и тяжким кипением страстей городе начинались роскошные празднества, посвященные бракосочетанию Елизаветы Валуа и обручению Маргариты Французской с герцогом Савойским. Трое представителей Филиппа II — герцог Альба, принц Оранский и граф Эгмонт, которым было поручено вступить в брак с Елизаветой от имени короля Испании, 15 июня прибыли в Париж. Король отправился в собор Парижской Богоматери 18 июня и в присутствии испанских посланцев дал клятву не нарушать мира. А 22-го собор принимал весь двор на торжественной брачной церемонии. Присутствовали даже племянники-протестанты Монморанси Колиньи и д’Андело, получившие обманчивое обещание, что Анн де Бург и недавно взятые под стражу парижские парламентарии будут освобождены. Во дворце Сите, в резиденции Турнель и в Лувре чередовались пиршества, балы и маскарады[563].

После ужина 28 июня король праздновал обручение Эммануила-Филибера Савойского и своей сестры Маргариты. Был подписан брачный контракт. До обряда, намеченного в соборе Парижской Богоматери, решили устроить пятидневные турнирные увеселения — со среды 28 июня по воскресенье 2 июля.

С 22 мая Генрих II приказал своему герольду огласить, что он сам, наихристианнейший король, равно как дофин, принц Альфонсо Феррарский, герцоги Карл Лотарингский, Франсуа де Гиз и Жак де Немур готовы встретиться на ристалище с любым претендентом — принцем или простым дворянином, рыцарем или оруженосцем. Как и ранее во время королевских торжественных въездов, на улице Сент-Антуан у дворца де Турнель были сняты камни мостовой и устроена площадка для турниров. Ее обнесли барьером и установили трибуны для зрителей. Деревянные конструкции скрыли богатые ткани, расшитые гербами Франции, Савойи и Испании. Колоннады, фризы и скульптурные группы символизировали только что завершенную войну и благоденствие, ожидаемые от мирного договора[564].

В первые два дня состязания разворачивались ко всеобщему удовольствию. На королевской трибуне восседали королева Екатерина и Диана в окружении придворных дам. Король неутомимо сражался со всеми желающими. Утром третьего дня, в пятницу 30 июня, он вызвал Габриэля де Монтгомери. Молодой граф — ему было всего 29 лет — уже не раз доказал свою преданность королю: сначала преследуя протестантов в Сен-Ло, затем — арестовав парижских парламентариев. На сей раз Генрих приказал ему по окончании турнира отправиться в Нормандию, в город Ко, дабы схватить сторонников протестантизма и предать суду. А до того графу было позволено участвовать в турнирных забавах[565].

В этот день около двух часов пополудни король потребовал оружие и доспехи, несмотря на все попытки королевы его удержать (накануне ночью Екатерина видела страшный сон — раненого Генриха с окровавленной головой). Король поступил по-своему. В самую жару он вышел на ристалище. На Генрихе были цвета Дианы — белое и черное. Лошадь, подаренную ему герцогом Савойским, звали Несчастливец. «Этот прекрасный конь помогает мне наносить удачные удары копьем!» — жизнерадостно крикнул Генрих герцогу, сидевшему на королевской трибуне. «Я очень рад, что мой конь пришелся вам по вкусу, сир», — ответствовал герцог. Тем не менее он присоединился к королеве и придворным дамам, умолявшим короля не «переутомляться».

Но Генрих, несмотря на усталость, намерен был выдержать три поединка, которые предписывались правилами для каждого претендента. Оставалось лишь подчиниться воле монарха. Сначала герцог Немурский, а потом Гиз померились силами с королем. Генрих победил обоих. Выехал третий противник — граф Габриэль де Монтгомери. На его щите красовались лилии, напоминавшие о старинном союзе этой семьи с королевской династией. Всадники сшиблись, но исход поединка остался неясен. Однако было уже пять часов пополудни, и турнир следовало завершать. Придворные на трибунах встали, собираясь расходиться. Но Генрих потребовал еще одного поединка. Ему возразили, что это было бы нарушением традиции. «Я хочу отыграться! — запальчиво крикнул король. — Он заставил меня покачнуться в седле и едва не потерять стремена!»

Молодой граф Монтгомери уверял, однако, что преимущество было на стороне Генриха, а королева Екатерина послала гонца умолять ее мужа более не сражаться из любви к ней. «Из любви к королеве, клянусь честью дворянина, я только еще раз сражусь на копьях, не более», — раздраженно ответил король.

Пустив коня в карьер, он отпустил поводья и помчался на соперника. Оба копья сломались, а лошади откинулись на круп. Подвижный и гибкий граф де Монтгомери схватил ленчик седла и остался на коне. Но король, несмотря на опыт и привычку к постоянным физическим упражнениям, пошатываясь, ухватил лошадь за шею и кое-как побрел к барьеру. Дворяне бросились остановить коня. Потерявшего сознание Генриха подняли на ноги. Коннетабль де Монморанси и маршал де Таванн, арбитры турнира, подхватили тело своего господина. Забрало его шлема было приподнято — там застрял кусок наконечника копья Монтгомери. Шлем сняли с бесконечными предосторожностями, но лицо короля тут же залила кровь, хлынувшая из многочисленных ран, нанесенных обломками деревянного копья. Самый крупный из них был примерно десять сантиметров в длину. Итальянские дипломаты, епископ Фермо и Луис де Гонзаг, в своих депешах сделали его набросок. Этот обломок ранил лоб над правой бровью и вонзился в уголок левого глаза, покалеченного и множеством других щепок, одна из которых, острая как иголка, достигала семи сантиметров длины[566].

Сидевшие на трибуне королевы и дофин при виде крови потеряли сознание. Диана побледнела. Нетрудно представить, как она стояла, прямая и безмолвная, среди испуганных криков придворных дам и смотрела, как короля уносят во дворец де Турнель. Королева Екатерина, герцог Савойский, коннетабль и Гизы последовали за королем в его спальню. Врачи протерли его лицо уксусом и розовой водой в ожидании хирургов. Последние удалили наиболее крупные обломки, вызывая у короля громкие крики. Не зная, каким образом извлечь застрявшую часть древка, они добились разрешения провести эксперимент на головах четырех преступников, поспешно казненных в дворцовой тюрьме Консьержери и тюрьмах Большого Шатле. Знаменитый хирург Андре Везаль 3 июля был направлен Филиппом II из Брюсселя в Париж, дабы присоединиться к коллегам. Амбруаза Паре также вызвали на консультацию.

Диана издали, ибо не смела достигнуть порога королевской спальни из опасения быть изгнанной королевой, с тревогой ждала развития событий, то преисполняясь надежд, то впадая в отчаяние. 1 июля раненому дозволили принимать легкую пищу, а 2-го он попытался говорить и призвал к себе Монтгомери. Узнав, что последний бежал, король стал твердить, что несчастный случай произошел не по его вине, а из-за неблагоприятного стечения обстоятельств. Ложе короля окружали интриги и соперничество. Гизы жаждали выдвинуть обвинение против коннетабля, считая что он недостаточно прочно закрепил шлем своего господина. Монморанси развивал лихорадочную деятельность, с перепугу бросаясь из крайности в крайность. Он приказал доставить Везалю тело бедолаги, убитого в Париже, чтобы врач смог изучать на его черепе воздействие раны, нанесенной королю[567].

Генрих вроде бы пошел на поправку 3 июля. Он с удовольствием слушал музыку и дал обет в случае выздоровления пешком отправиться в Нотр-Дам де Клери. Считая несправедливым, что столь многочисленные дворяне пошли ради празднеств на ненужные траты, монарх приказал возобновить торжества в следующее воскресенье. Он также нашел в себе силы продиктовать письмо французскому послу в Риме, дабы тот уведомил папу об аресте Анна де Бурга и «лютеранствующих» парламентариев. «Уповаю, коль скоро Господь даровал мне мир, употребить отпущенные время и силы, дабы наказать, подвергнуть экзекуции и искоренить всех, кто вздумает следовать сим новым доктринам».

563

Там же.

564

Там же, стр. 589–590.

565

A. Landurant, «Montgomery le régicide», Paris, 1988, p. 17–47.

566

I. Cloulas, «Henry II», ук. соч., стр. 590–591.

567

Там же, стр. 592–593.