Диана де Пуатье

Диана неизменно выказывала крайнее недоверие к коннетаблю, поскольку тот пытался удалить от нее короля. Зато с Гизами, напротив, герцогиня была очень дружна, так как те ее уважали и были связаны с ней родством.

«Эта дама весьма богата, ибо король сделал ей немало щедрых подарков. Будучи неимоверно алчной, она стремится накопить как можно больше, пуская в ход любые средства. Состояние герцогини унаследуют две дочери — единственные ее дети, одна из которых замужем за герцогом Буйонским, а другая — супруга сеньора д’Омаля».

Внешне в королевском «тройственном союзе» царил мир. После скандала, разразившегося из-за связи Генриха с леди Флеминг, король стал тщательно скрывать свои временные увлечения. По словам Брантома, ему очень ловко удавалось ускользнуть от надзора Дианы и королевы[511]:

«Весьма склонный к любви, но также крайне почтительный к дамам и скрытный, а следовательно, любимый и тепло принимаемый ими, когда порой вместо собственной постели ему случалось предпочесть ложе ожидавшей сего дамы, король пробирался туда лишь по тайным галереям Сен-Жермена, Блуа и Фонтенбло, пользуясь скрытыми лесенками, закоулками и мало кому известными ходами своих замков, а плюс к тому Генриха II неизменно сопровождал доверенный лакей [Пьер де Гриффон], шествовавший впереди с рогатиной и факелом в руках. А король шел следом, прикрывая лицо плащом или держа под мышкой ночную рубашку и шпагу. Возлегши же с дамою, он клал свою рогатину у изголовья, а Гриффона выставлял у крепко запертой двери, где тот либо дежурил, либо спал».

Имена этих не слишком стойких красавиц нам неизвестны, за исключением одной из последних «второстепенных» любовниц. Николь де Савиньи. родившей в 1558 году мальчика, в очередной раз нареченного Генрихом, но так и не признанного королем. Эта дама была замужем за Жаном де Вилем, сеньором де Сен-Реми, и в отношении отцовства навсегда остались сомнения. Впрочем, позже Генрих де Сен-Реми получил от короля Генриха III в дар 30 тысяч экю и право включить в гербовую символику три золотые лилии. Ему суждено было стать предком графини де Ла Мот-Валуа, авантюристки, прославившейся историей с колье королевы в царствование Людовика XVI[512].

Что касается Екатерины, то ее, по-видимому, тайные похождения короля беспокоили гораздо меньше, чем знаки любви, по-прежнему публично расточаемые им Диане. Однако она старалась скрывать ревность, чтобы не отдалить от себя мужа. Однажды Екатерина напишет своей старшей дочери Елизавете, ставшей королевой Испании: «Я так его любила, что всегда боялась». В распоряжениях государственному секретарю Бельевру, которого она в 1584 году посылала к другой дочери, Маргарите, надеясь помирить ее с ветреным супругом, Генрихом Наваррским, Екатерина позволила себе сделать еще одно признание: «Я радушно принимала мадам де Валентинуа, ибо король [вынуждал меня к тому], и при этом я всегда давала ей почувствовать, что поступаю так к величайшему своему сожалению, ибо никогда жена, любящая своего мужа, не любила его шлюху, а иначе ее не назовешь, как бы особам нашего положения ни было тягостно произносить подобные слова»[513].

Однажды ненависть Екатерины проявилась столь явно, что герцог де Немур предложил плеснуть кислоты в лицо ее соперницы. Позже он напомнил об этом королеве — государственный секретарь Клод д’Обепин упоминает этот случай в письме к своему брату, епископу Лиможскому: «Королева долго смеялась, увидев поверх бумаг письмо герцога Немурского с сими подчеркнутыми строками, напоминающими, как она желала прибегнуть к его услугам в те времена, когда ее так гневила мадам де Валентинуа, что впору было плеснуть герцогине в лицо дистиллированной азотной кислоты — вроде бы в шутку, от которой однако та навеки осталась бы изуродованной. Таким образом Ее Величество якобы надеялась отвратить от оной особы своего покойного супруга, но сие так и не было исполнено, ибо королева успела переменить решение. Прошу вас, сожгите это письмо сразу же по прочтении»[514].

К мукам ревности присовокуплялись тревоги о будущем. Вынужденная быть в первую очередь матерью и лишь потом — королевой, Екатерина рассчитывала, что дети укрепят ее власть в противовес фаворитке. В августе 1555 года она получила от короля разрешение принять в Блуа мага и ясновидца из Салон-де-Прованса Мишеля де Нотр-Дама, называемого Нострадамусом и опубликовавшего в марте того же года свои знаменитые «Центурии». Королева попросила Нострадамуса составить гороскоп для королевских детей Франции. В замке, где они жили в то время, Екатерина повелела возвести над башней дю Фуа небольшой павильон, откуда можно было наблюдать за звездами. На двери выгравировали надпись «Uraniae sacrum», обозначившую его как «Храм Урании», богини Неба. Позже, в октябре 1559 года, Екатерина при посредничестве Кома Руджиери вопросила магическое зеркало в своем замке Шомон-сюр-Луар и якобы видела сыновей, которые появлялись и кружили вдоль рамы столько раз, сколько лет им суждено было править. Еще будучи дофиной, она просила известного астролога, епископа Читтадукале Люка Горика вопросить звезды о будущем царствовании своего супруга. Предсказания Горика, опубликованные в Венеции в 1552 году, рекомендовали Генриху проявлять особую осторожность, когда его возраст приблизится к сорока годам, ибо именно тогда ему будет угрожать серьезное ранение в голову[515].

Надеясь отвратить опасность, Екатерина обратилась непосредственно к магии пентаграмм. Она приказала изготовить медаль-амулет, отвращающую беды, экземпляр которой сохранился в Кабинете медалей Французской национальной библиотеки[516]. С одной стороны изображен бородатый король, одетый на античный лад и сидящий под балдахином со скипетром в правой руке и закрытой книгой — в левой. У его ног сидит готовый взлететь орел. Напротив короля обнаженная женщина с головой птицы держит в правой руке длинную стрелу, а левой показывает королю круглое зеркало. Это небесная Венера, то есть сама Екатерина, пытающаяся поймать и сохранить любовь Юпитера — Генриха II. Вокруг пятиконечной звезды бегут каббалистические надписи, переведенные с иврита латиницей. Их расшифровал Пьер Беар: «Явись мне, о Господь. Отринь во мрак и ужасни непосвященного. Даруй мне, молю тебя, силу». Слева от женской фигурки видна заглавная «Н», увенчанная надписью «Анаэль», под ее ногами — две буквы под коронами «К» и «F», а под когтями орла — «А» в короне, еще несколько букв и имя «Оксиэль». Все изображение поделено на две части знаком в форме стилизованных песочных часов. Буквы под коронками могли обозначать Генриха и его сыновей — Франциска, Карла и Генриха, который при крещении был наречен Александром. «Н» могло обозначать также и Франциска Анжуйского, младшего сына Екатерины, крещенного как Эркюль (Hercule). На оборотной стороне звезды обнаженная женщина держит в правой руке яблоко, а в левой — расческу — символы супружеской любви и чистоты. Четыре имени духов — Хагиэль, Ханиэль, Збулеб и Асмодель, а также другие каббалистические надписи окружают фигуру женщины: «Молю тебя, медаль. Даруй мне твои чудодейственные свойства. Заклинаю тебя. От женщины чуждой сохрани моего супруга!» Жан Фернель д’Амьен, первый врач короля Генриха II, якобы был вдохновителем рисунков на этой медали, призванной защитить королевское потомство и сохранить Екатерине верность мужа. Современники знали о существовании талисмана, но ничуть этому не удивлялись: первое издание «Журнале де л’Этуаль» воспроизводит его изображения. У королевы было множество и других амулетов в виде драгоценностей и античных фигурок. Таков был ее способ борьбы с соперницей, чью власть она приписывала таинственному эликсиру или колдовству.

511

P. de Brantôme. «Recueil des dames» ук. соч., II, IV, стр. 574–575.

512

I. Cloulas, «Henry II», ук. соч., стр. 441.

513

I. Cloulas, «Catherine de Médicis», ук. соч., стр. 472.

514

Dr. Cabanès, «Légendes et curiosités de l’Histoire», 3 série, Paris, 1914. стр. 83–91: «Une tentative de vitriolage au XVI siècle: maîtresse et femme de roi».

515

О вере королевы в астрологические предсказания см.: I. Cloulas, «Catherine de Médicis», ук. соч., стр. 364 и сл., и Dr. Cabanès, ук. соч., стр. 78–81.

516

I. Cloulas, «Catherine de Médicis», ук. соч., стр. 366–367. Превосходное разъяснение приведено в кн. P. Béhar, «Les langues occultes de la Renaissance», Paris, 1996, стр. 63–89.