Мир крыльев

– Медленно действующий яд. Гады, как они все рассчитали.

– Точнее не бывает. Теперь у нас нет никаких доказательств. Профессионалы.

– И что же делать? – растерянно спросил Велимир.

– Что? – Нломаль пожал плечами. – Ждать. Я думаю, через пару дней мы станем безработными. А жаль. Мне эта работа нравилась.

Он взял с подлокотника кресла книжку, которую читал Сизоносен, не без иронии посмотрел на ее обложку и положил на место.

– Пойдем, надо рассказать нашим. А потом сообщить верховному друиду.

– Пойдем, – согласился с ним диспетчер. – Надо всех предупредить. Эти типы таких штучек могут приготовить гору и маленькую тележку. Судя по всему, фантазия у них богатая.

Они вышли в пустой коридор. Вообще, казалось, что комплекс вымер, и даже роботы-уборщики не сновали под ногами, охотясь за невидимым для людей, но заметным для них микромусором. Впрочем, Велимир припомнил, что в случае тревоги они автоматически отключаются. Значит, включить их забыли.

Они вернулись в комнату отдыха дорожников, и, пока Нломаль рассказывал про Дангнура и Сизоносена, Велимир опустился в ближайшее кресло и закрыл глаза.

Вот и все. Вот и доигрались. И скоро он останется без работы. Он вообще сплошной “без”: без семьи, без друзей, без личной жизни, а теперь еще и без работы. Нет, куда-нибудь он устроится, это точно. Только дороги у него больше не будет. А потом пройдет время, и он станет обыкновенным старпером (старым передовиком), и все “без” будут при нем, может, даже кое-какие прибавятся. И ему останется только по вечерам смотреть телевизор, пить чай, шататься по кабакам и рассказывать всяким пьянчужкам, шамкая беззубым ртом и обливаясь пьяными слезами, про свою никчемную жизнь. И широкоплечие парни с ледяными глазами в угоду приличным посетителям будут вышвыривать его на улицу, в грязь.

Да, перспективы радужные.

В конце концов, что такое дорога? Ненасытное чудовище, во имя какого-то абстрактного знания забирающее жизни таких славных парней, как Нломаль. Стоит ли ей посвящать жизнь? Может, лучше заняться чем-то более понятным? Чтобы все было, как у людей. Теплая, сонная, такая милая по утрам жена, нормальная работа, вечер, дети, которых надо вывести в люди, а потом баю-баю… И все путем, этак ладненько, чинно, не хуже, чем у других. Зато – обеспеченная, спокойная старость. Стоит ли менять это на дорогу? Нет, не так. Равняется ли это дороге, в придачу с твоей грязной, прокуренной, захламленной холостяцкой конурой?

Додумать он не успел. Хлопнула дверь.

Велимир поднял глаза и увидел стоящего возле нее верховного друида. Лицо его было угрюмо, волосы на голове стояли торчком, ослабленный галстук болтался, как овечий хвост. Как-то странно дернув плечом, он бухнулся на ближайший диванчик и обвел дорожников тяжелым, немигающим взглядом.

– Что случилось? – в полной тишине спросил Нломаль.

– Все, – глухим голосом сказал Слав Скалевский, верховный друид, почетный исследователь высшей степени, штабс-секретарь президентского научного общества, лауреат черт знает скольких премий, ученый с мировым именем. – Все пошло прахом…

Что это было? Сон, галлюцинации, временное помрачение рассудка? Вряд ли этот мир был реальностью. Скорее всего очередные козни дороги миров.

Птиц посмотрел по сторонам. Он сидел на том же самом месте, с которого они начали путешествие в многослойный мир. Вот и его окошечко виднеется совсем рядом. Его ли?

Сзади слышались странные звуки. Оглянувшись, Птиц увидел сидевшего рядом медвежонка. Тот размеренно мотал круглой башкой и монотонно бубнил, покачиваясь из стороны в сторону:

– О, эвкалипт! О, сладкие, сладкие эвкалиптовые листья! О, чудесные, восхитительные побеги! Неужели, неужели никогда я вас больше не увижу, не почувствую ваш запах, не узнаю вкус?! О! Это невыносимо!..

Птиц уныло вздохнул и, почистив клюв о перья, стал думать о дороге и о многослойном мире, а также о том, что его в действительности не существует. А еще Птиц никак не мог понять, зачем дороге понадобилось подсовывать им эту галлюцинацию. Может быть, зря он у них слопал половину священного памятника? Правда, памятник был сложен из какого-то необычайно вкусного кирпича. Кто тут удержится? А еще он вспоминал миры пятнистых сирен, гигантских пауков, разумных этажерок и этажерочных разумов.

Нет, все это чепуха. Главное то, что теперь он все равно будет искать мир крыльев и найдет, несмотря на все штучки дороги. А медвежонок, конечно же, не откажется от своего мира эвкалиптов.

Ему вдруг вспомнилось детство. Хотя воспоминания были недостоверные, словно кто-то назойливо нашептывал их на ухо. Бороться с ними у Птица уже не было сил, и, подчинившись, он вспомнил мир серых скал и опасного леса. Мир, где каждую секунду можно погибнуть, где постоянно надо быть начеку. А еще все его родственники и соплеменники имели крылья, пользоваться которыми боялись. Он вспомнил, как ночью его отец стоял на краю ветки и мучительно боролся со страхом, пытаясь заставить себя полететь. Как, наконец, хлебнув пьянящего сока гигантской акации, он оторвался от ветки и взлетел, стараясь хлопать крыльями как можно тише. И минуту спустя, сделав маленький круг, он снова сидел на спасительной ветке, где собрались родственники и друзья. Они хотели поздравить героя с совершенным подвигом. А отец дрожал, но не от радости полета, а от пережитого страха. Но все же оправился и в ответ на похвалы и славословия стал говорить, что в любой момент готов полететь опять. Вот только не сейчас, когда-нибудь…

Самое странное, что ему, бескрылому уроду, по идее, должно было быть в этом мире легче. Ведь он изначально не умел летать. Как бы не так! Слишком он не походил на других. Его травили за отсутствие крыльев! У других-то они были. И не важно, что они боялись ими пользоваться…

Травля длилась до тех пор, пока он не излупил очередного своего преследователя как сидорову козу. Вот этими самыми руками, которые все считали уродством. Тогда они испугались. Его объявили преступником, хулиганом, и ему пришлось бежать на дорогу миров..

Он отвлекся от воспоминаний. Нет, что-то было в них фальшивое, неестественное, словно они были упаковкой, в которой скрывались настоящие воспоминания, как-то связанные с двумя словами: комплекс и дорожник. Правда, значения этих слов Птиц не знал.

Он так резко повернулся к медвежонку, что даже напугал проходившее мимо сухое дерево, которое уронило с верхушки старое воронье гнездо и в ужасе убежало. Гнездо упало на медвежонка. Некоторое время ничего не происходило. Потом куча старых веточек, листьев и земли зашевелилась.

– Так, – сказал медвежонок, высовывая из нее мордочку. – Теперь, значит, мою голову приспособили под это?

Он с шумом встал и отряхнулся. Рассеянно поглядел вслед убегавшему дереву.

– Пойдем? – спросил Птиц.

– Хорошо, – согласился медвежонок.

Они пошли. Вдруг им стало весело. Медвежонок даже затянул старинную походную песню:

Проходя мимо окна, в котором должен был быть многослойный мир, Птиц заглянул. Ну, конечно же, другой мир. Так он и знал.

На этом участке дороги окна встречались редко. Следующее было далеко, километрах в двух. Но что такое два километра для бывалых путешественников?

Они шагали и шагали, иногда от избытка чувств даже подпрыгивая. Немного погодя их остановила полутораметровая мышь, спросившая, не видели ли они мир, в котором все из колбасы и сыра. Птиц с сожалением сказал, что такой мир им не встречался, но пусть она не расстраивается, так как дорога длинная, а на ней чего только не бывает. Мышь заметно огорчилась и сейчас же побегла прочь. Кстати, “чь” загордилось, сообразив, что про него бегают гигантские мыши. Оно, конечно же, надулось и загородило двум друзьям дорогу. С другой стороны к нему подползали два гузяблика. “Чь” этим воспользовалось и попыталось их подбить на сотрудничество. Однако, увидев, как оно вытаскивает молоток и гвозди для подбивания, гузяблики кинулись наутек. Сотрудничество разочарованно вздохнуло и растворилось.