Страница 36 из 45
Глава восьмая
Едва Дитрих, Хельга и трое пилотов вышли из моей камеры, профессор облегчённо вздохнул, поднялся, и, легонько коснувшись плеча Греты, одетой не в эсэсовскую форму, а в тёмный костюм с юбкой чуть ниже колен и голубую рубашку с узким чёрным галстуком, направился к выходу. Фройляйн бросила на меня последний, совершенно ничего непонимающий, взгляд и торопливо вышла вслед за ним. Очутившись в коридоре, Вернер приказал эсэсовцам наблюдать за мной находясь в другом, смежном помещении через полупрозрачное зеркало. Камера у меня, конечно, была ещё та, из такой не убежишь. В этом подземелье таких было ещё три и каждая рассчитанная на какого-то гориллозавра. Ни в одном из известном мне миров не встречалось животного сравнимого по своим размерам с гориллой, которое смогло бы вырваться из этой камеры, но меня это нисколько не пугало. Вместе со мной в камеру влетел мой робот-телохранитель, невидимый диск диаметром в метр двадцать и толщиной в шестьдесят сантиметров. Он запросто мог не то что перерезать стальные прутья, но и вышибить дверь толщиной в тридцать сантиметров.
А ещё внутри него имелся трёхмесячный запас питания в виде шариков диаметром в полтора сантиметра, которые он мог абсолютно незаметно вкладывать мне в рот. Для этого мне всего лишь нужно было его мысленно позвать и открыть рот секунды на три. Всего дюжина таких шариков и литр воды заменяли мне полноценный обед. Однако, прежде чем пообедать, я, поднявшись с ложа, сначала посетил сортир, который не был ничем отгорожен, и лишь потом, раздевшись догола, подошел к умывальнику и обмыл своё натруженное, саднящее тело холодной водой. Эсэсовский придурок, следивший за мной, так и не удосужился включить мне душ, за что я минут пятнадцать рассказывал ему от кого он произошел на свет, кто такой Гитлер, он сам, чем закончится их жизнь и куда он попадёт после смерти. Этот тип слушал меня с каменной рожей и постепенно багровел.
Выговорившись, я лёг на кровать по пояс раздетым и, то и дело раскрывая рот, отлично поужинал, после чего встал, напился воды и снова лёг, но на этот раз спать и залечивать во сне свои ранения. На следующий день я проснулся в семь утра. Ночь прошла спокойно. Дед Коля спал хотя и в палатке, зато на чистой простыне, под одеялом, как и все остальные его разведчики. Хельга спала в комнате Отто, куда она демонстративно направилась тотчас, как только управляющий замком объяснил, где находятся чьи комнаты, Дитрих, ободрённый моей улыбкой, тоже уснул, как убитый. Не спалось одному только обруганному мною эсэсовцу. Он был готов убить меня, да вот беда, боялся даже больше, чем его непосредственный начальник фон-Клозет.
Майор Свиридов позвонил в Сухуми и ему сказали, что Джапая Байсарова уже можно выписывать, хотя, конечно, лучше бы пастух полежал в госпитале ещё пару дней, но он приказал срочно одеть парня в приличную одежду, его всё-таки в Москву повезут, и срочно везти в Очамчире. После этого он стал составлять подробное шифрованное донесение Абакумову, в котором рассказал о рисунках и о том, что капитан Славин, возможно, посланник из будущего. Поскольку я проторчал возле моста не один и не два дня, то помимо беби-слингов, о которых ему рассказал дед Коля, несколько штук этих изделий должны были привезти в Очамчире вместе с Джапаем, у Александра Михайловича имелся ещё и альпеншток, кусок нечерствеющего чурека, грамм сто непортящегося мяса, одно яйцо явно не куриное и не гусиное, понятия не имею, кто его снёс, и фляжка с небольшим количеством детского питания. Галина Муравей, которая почувствовала после мармеладки необычайный прилив сил, решила передать хотя бы часть моих продуктов на исследования. Она так и сказала одному из особистов фильтрационного пункта, что повстречалась с необычайным капитаном внутренних войск НКВД и первой высказала гипотезу, что я, скорее всего, пришелец из иного мира. На мой вопрос, зачем нужно было так делать, Деноал невозмутимо ответил:
- Питбуль, пойми, так надо. Сталин сейчас очень нуждается в моральной поддержке, а среди своих сподвижников он найти её не может и потому поверь, шифровка майора Свиридова его очень заинтересует и когда он всё выяснит сам и поговорит с главными свидетелями, то есть Джапаем и дедом Колей, то в итоге останется очень доволен. Скоро ты это сам увидишь. После того, как всё будет засекречено, а Сталин не сожжет только твой портрет, который отдаст твоему предку потом всё тихо и мирно уляжется. Поверь, никаких возмущений Хроноса это не вызовет.
Пожав плечами, я мысленно ответил:
- Вам, искинам с большими головами, виднее.
В десять утра шифровка была отправлена в Москву, в десять сорок две её прочитал Абакумов и первым делом отправил с нарочным Берии. Тот позвонил на ближнюю дачу, чтобы узнать, спит Иосиф Виссарионович или нет. Выяснилось, что минувшей ночью вождь не работал почти до самого утра, как это обычно бывало, и уже проснулся. Тогда он попросил сообщить Сталину о своём звонке и коротко рассказал о гипотезе майора Свиридова, касающейся невероятного боя в Клухорском ущелье, следы которого так тщательно замели немцы. Сталин приказал ему немедленно приехать в Кунцево. В тринадцать часов сорок восемь минут Берия привёз шифрограмму Верховному главнокомандующему. Тот внимательно прочитал её, положил на стол, придавил пресс-папье, пригладил усы и сказал:
- Лаврентий, как только майор Свиридов и майор Ларионов прилетят с этим пастухом-художником в Москву, пусть их немедленно привезут ко мне. В любое время дня и ночи.
- Слушаюсь, Иосиф Виссарионович, - ответил Берия.
Сталин улыбнулся, доставая трубку:
- Сам с Абакумовым тоже приезжай. Иди.
Берия тоже улыбнулся и вышел из кабинета, только садясь в машину он облегчённо вздохнул, хотя поначалу думал, что получит от отца народов нагоняй за такого рода фантастику. Как человек умный и проницательный, он немедленно начал действовать и первое, что сделал, это приказал незаметно, исподволь, начать оказывать всем людям, которое прошли через Клухорский перевал начиная с второго августа, содействие, а самым нуждающимся из них помощь. Потеряв всё, что имели, эти люди в первую очередь нуждались в помощи государства и она им была оказана. Да, объёмы этой помощи были невелики, но люди получили хотя бы крышу над головой, направления на работу, одежду и продукты питания. Ещё большей заботой были окружены дети. Берия приказал не только кормить их по фронтовым нормам, но тщательно охранять от немецких диверсантов. Охрана санатория, в котором поселили детей, и без того была на высоте. Во всяком случае в половине пятого возле санатория задержали двоих немецких диверсантов, причём зарубежных абхазцев.
У них обнаружили аптекарскую банку с сильнодействующим ядом, а также взрывчатку. В ходе допроса они дали показания, из которых стало ясно, что немецкое командование приказало во что бы то ни стало уничтожить детей. На следующее утро об этом доложили Берии и тот сначала отдал приказ подготовить для детей в Тбилиси просторный особняк с садом, в котором можно было бы разместить детский дом рассчитанный на вдвое больше количество детей и только после этого доложил Сталину о происках врага и предложил увезти сирот подальше от фронта. Вот и получилось, что Николай не зря разрешил детям искупаться. Впрочем, в санатории они тоже всю следующую неделю купались часто и подолгу, но время от времени охранявшие их военные моряки, которые плавали вдоль берега на шлюпке, бросали в воду гранаты. Немецкие диверсанты-аквалангисты от этого кверху брюхом не всплывали, но уже после того, как детей перевезли в Тбилиси, на берег выбросило волнами два трупа.
Восемь дней я только и делал, что ел, чего немцы не видели, и спал, как им это казалось, вставая только для того, чтобы пройтись до параши, принять душ, теперь мне включали его в любое время, попить воды и снова лечь спать. Всё это время профессор фон-Клозе вместе с Хельгой и Гретой, а также ещё несколькими светилами от эсэсовской медицины пристально наблюдал за мной и поражался всё больше и больше. Мне несколько раз ставили через прутья на стол алюминиевую миску с жидкой, тошнотворного вида, неприятно пахнущей баландой, но я не обращал на неё никакого внимания, ничего не ел и лишь пил холодную воду. Довольно часто я заставлял Гретхен смущаться и отводить глаза, так как раздевался до гола, чтобы искупаться под душем. Заодно я несколько раз стирал свои полосатые штаны, после чего спал голым, всегда лёжа на спине. При этом с моего тела быстро сошли все шрамы и в том числе ещё и его совершенство поражало профессора. Телосложение у меня было мощным, но не слишком тяжеловесным. С гибкостью у меня всё было в полном порядке.