Страница 110 из 126
Орк сокрушенно кивнул головой и сказал:
– Воля ваша, люди. Вы спасли старого Уруга и теперь его жизнь ваша. Хромой Уруг. Хромой Уруг. – Повторил он пару раз своё имя и прозвище и умолк. После недолгой паузы он тихо пробормотал – Давно меня так никто не называл. Такое прозвище я получил после того, как на полном скаку лопнули ремни моего седла и меня угораздило упасть на острые камни, сильно искалечившие мою правую ногу. Таким образом со мной хотел расправиться мой старший сводный брат, но ему не было суждено убить меня в тот день. Тогда я был ещё молод, горяч и беспечен, но после того, как он посмотрел мне в глаза и беззвучно прошептал, что всё равно убьёт меня, словно бы состарился. Месть его не была случайной, ведь прекрасная Лаала предпочла его мне, хотя он и был старше меня на три года и его мать делала всё, чтобы он мог завоевать её сердце. Это ведь он, а не я, дарил ей красивые ткани и благовония, золотые монеты для ожерелья и драгоценные камни. Хотя мне было тогда всего семнадцать лет, я уже был опытным воином и удачливым охотником, ну, это в нашем племени не было редкостью. Как и многие другие орки, я с двенадцати лет отправлялся с воинами на пастбища и ко мне там относились, как к взрослому. Так что, я был просто молодым, весёлым парнем, которого все женщины моего племени считали красавцем. Умел объезжать диких валгатров, метко стрелял из лука и самая тяжелая дубина в моих руках порхала, словно прутик. Горные Волки были мирными орками, хотя и очень бедными. Мы пасли в Сиреневых горах валгатров и продавали их на мясо гномам, но гномы Сиреневых гор тоже были небогатым народом, они пришли в эти места не так давно и ещё не успели найти в недрах гор никаких сокровищ, а потому сколько бы дичи я им не отвозил, не мог дарить дорогих подарков своей Лаале и всё же она отдала своё сердце мне, а не моему сводному брату Харну. Никого в племени это не удивляло, ведь я был сыном Логана Беркута, брата вождя нашего племени и самого отважного воина. Отвага отца и его сила, вот что досталось мне от него в наследство, а это было куда важнее для Лаалы, чем всякие украшения, которые она со смехом возвращала Харну. За год до этого случая на охоте, который мог сделать меня калекой, Лаала стала моей женой, но нам не было суждено долго быть вместе. Когда свадебный пир был в самом разгаре, я подхватил её на руки и умчался вместе с ней на валгатре в горы на самое дальнее пастбище, куда ещё не приводили валгатров. Там на мягкой траве прошла наша первая и последняя брачная ночь. Утром я проснулся сжимая в своих объятьях мёртвую Лаалу и долго рыдал, прижимая её к своей груди, не понимая, что с ней произошло. Там нас и нашел отец вместе с десятком воинов и матерью Лаалы, которые привезли мне одежды воина, а ей наряд замужней женщины. Колдун племени, осмотрев тело мёртвой Лаалы, так и не смог понять, что её убило. На её теле он не нашел ни единой царапины и от губ моей жены не пахло никаким ядом. Старый Ахорн просто пожал плечами и сказал, что мою Лаалу призвал к себе Творец Ардфеор, но женщины стали шептаться за моей спиной, что её убило моё ядовитое семя. Не знаю, люди, ведомо ли вам о том, но у орков не принято долго оплакивать умерших. Если орк погибает в бою, это славная смерть и он сразу же становится по правую руку от Творца Ардфеора в строй его воинов. Если умирает от старости, то по левую, присоединяясь к его мудрецам, ну, а если орк был бесчестной тварью и подох, как трусливый шакал, то он проваливается в ад и корчится там в вечных муках. Те же орки, которые замерзают зимой от холода, умирают от болезней, рук подлых убийц или умирают по неизвестной причине, попадают прямиком в волшебные сады Творца Ардфеора. Поэтому с моей стороны было глупо оплакивать свою прекрасную Лаалу, но если бы вы только знали, как я по ней тосковал. Чтобы никто не видел моих слёз, я уносился в горы на своём валгатре, отгоняя быков на самые отдалённые пастбища и там молил Творца Ардфеора, чтобы он забрал меня к себе и дал возможность соединиться с Лаалой на небесах в его райских садах. Отец и дядя очень быстро поняли, что со мной творится что-то неладное и вскоре мой отец, тайно последовав за мной, сам услышал, с какими мольбами я обращаюсь к небесам. Это его очень опечалило, ведь орк не может обращаться с такой молитвой к Творцу Ардфеору и тогда вождь племени Даркон Неуязвимый приблизил меня к себе и включил в свою свиту. Лучше бы он прогнал меня прочь, ведь в его свите давно уже отирался Харн, хотя все воины нашего племени, даже те, которые жили на самом краю Сиреневых гор, презирали его за трусость, неумение сражаться и хвастливые речи. Мой сводный брат обнял меня, едва только увидел и сразу стал расточать мне похвалы, но слова его были полны яда и скрытой угрозы, которую я не смог сразу понять. К сожалению я слишком поздно в нём разобрался. Пойми я раньше, что это за змея, моя Лаала была бы жива и родила бы мне много детей, а я одел бы её в самые красивые ткани, подарил бы ей много драгоценностей и благовоний. Увы, но я был слишком юн, чтобы понять, каким коварным может быть отвергнутое сердце. Когда я лежал на камнях и Харн, бросившись ко мне первым, беззвучно произнёс свою угрозу, я всё понял и в моей памяти тотчас всплыло, что он во время свадебного пира поднёс Лаале рог с эльфийским вином, понял, что в том вине был яд, хотя он и отпил из рога первым глоток того вина, но я не видел, проглотил он его или тайком выплюнул. Не смотря на дикую боль я не проронил ни единого стона, когда меня поднимали с камней. Не услышали от меня стона и тогда, когда почти два дня везли на спине валгатра к пещерам нашего племени. Старый Ахорн, осмотрев мою ногу, взялся меня исцелить, но сразу сказал, что сильная хромота может стать моей спутницей до конца моих дней и что прежним воином я уже никогда не стану. Эти слова услышали многие воины и ещё до того, как я встал на ноги, все стали называть меня Хромым Уругом и при этом гадали, как это мне удалось остаться в живых упав на полном скаку с такой кручи. Колдун сложил кости моей изломанной ноги и я не проронил ни звука, хотя мне и было очень больно. Ахорн было вложил мне в рот деревяшку, чтобы я грыз её и не кричал от боли, но я выплюнул её с презрением и сказал насмешливо:
– Старик, я воин, а не малый ребёнок, чтобы плакать и кричать от боли. Делай своё дело и не бойся, я даже не пошевелюсь. Мне самому интересно посмотреть на то, как ты будешь врачевать мою сломанную ногу. Раз уж ты сказал, что прежним воином мне уже не быть, значит я стану твоим учеником. Может быть, как колдун, я смогу принести пользу своему племени, ведь теперь, похоже, мне не догнать валгатра.
Колдун, который был не так уж и стар, улыбнулся и сказал:
– Ну, что же, Уруг, хорошему колдуну отвага нужна ничуть не меньше, чем воину, а подчас даже и больше. Я тебя за язык не тянул и ты сам вызвался стать моим учеником, так что смотри, не отрекись от своих слов. В противном случае ты накличешь на себя большую беду. Такими словами нельзя разбрасываться.
После этого Ахорн что-то тихо прошептал и боль оставила моё избитое тело и изломанную ногу. Он очень хорошо сложил мои кости и умело наложил лубки. В ту ночь мне снова приснилась моя Лаара и я невольно застонал. Ахорн, сидевший рядом, наклонился ко мне и услышал, как я произношу её имя. Наутро он спросил меня:
– Уруг, ночью к тебе приходила Лаара?
Я молча кивнул головой и он быстро спросил:
– Что она тебе сказала? Она назвала тебе, отчего умерла?
Мне пришлось задуматься, ведь во сне мы с Лаарой целовались и катались по траве крепко обнявшись. Потом я вспомнил, что она сказала мне между поцелуями и ответил колдуну:
– Она сказала, что у вина был странный вкус.
– Я так и думал. – Мрачно откликнулся Ахорн и, тяжело вздохнув, добавил – Твоему отцу не стоило брать в жены женщину убежавшую из города людей. Как знать, может быть она решила скрыться в горах от каких-то преследователей. Кто знает, что у неё на уме и почему такая богатая беана подалась в наши горы к самым бедным оркам. Наверняка её выбор не был случайным.