Страница 44 из 57
Ситуация разрешилась благополучно и я облегчённо вздохнул. Теперь Наташа и Олеся, которую я был просто вынужден сделать ангелом, точно благополучно сядут на поезд и доедут до дома. Ну, а мы продолжили исцелять детей. С наступлением ночи работать стало ещё легче, но мы не теряли бдительности и в коридор выходили только невидимыми. Попутно я узнал и о том, что это было за лечебное учреждение. Российский детский онкологический центр работал менее года. Это было совершенно новое многоэтажное здание, которое строители, чёрт, стыда у людей совсем нет, сдали с множеством недоделок. Да, и так называемое самое современное оборудование тоже оставляло желать лучшего. Наверное его собирали по каким-то помойкам и свалкам Западной Европы и только подкрасили губки всему этому хламу. Ну, говорят, что в районных больницах и такого нет, а я не специалист, чтобы разбираться ещё и в этих вопросах. Плохо было даже не это, а совсем другое. В новую детскую онкологическую больницу притащили старые, отвратительные правила.
Большую часть детей тут лечили бесплатно, но это только на словах. Медсёстры за всё драли с мамочек деньги под видом того, что бюджетные медикаменты и прочие медицинские средства уже закончились. И несчастные родители были вынуждены платить, помалкивать и при этом ещё мыть эту больницу сверху и донизу, работать грузчиками. Больше всего в больнице хамела охрана и моя парализующая плеть троих ублюдков, пристававших к мамочкам, уже утихомирила. Думаю, что став импотентами года на три или чуть больше, я точно не рассчитывал, они притихнут. Ну, а ещё я покрыл их наглые рожи язвами, которые тоже не сразу сойдут, а вылечить их не сможет даже Асклепий. В общем кое-кому с моим визитом не повезло. Исцелив за двадцать часов семьдесят восемь девочек и мальчиков, я позволил себе прикорнуть на стуле и поспать два часа, после чего, затолкав в себя два килограмма московской колбасы и выпив литра три горячего чая с молоком и мёдом, продолжил целительство.
Маша и Алика работали почти вдвое медленнее меня, но исцеляли детей так же основательно и капитально. Рано утром к нам пришли Мамонт, Кот и Юрасик, чтобы влить в нас собранную энергию. Уходя, они прихватили с собой тех трёх ублюдков, которые без малого чуть было ли не изнасиловали двух мамочек. Н-да, вот теперь я им точно не стану завидовать. Кот их точно превратит в воющий от боли фарш. Ну, а тем временем уже почти все мамочки и бабушки знали, что происходит в онкоцентре, но молчали. Узнали об этом и несколько медсестёр. С них была чуть ли не взята подписка о молчании. Именно медсестра, как только Борис закончил массировать мне плечи, вложила в мои руки полугодовалую, умирающую малышку. У девочки была какая-то очень уж непонятная форма рака, поразившая её позвоночник. Жить ей оставались считанные часы, но я продлил их на добрых полтора столетия. Малышка на моих руках буквально ожила и её мать, чуть ли не обезумевшая от горя, которую в это же время лечили Маша и Лика, сидевшая напротив нас, видела, как её девочка оживает прямо на глазах и превращается в крепенького, жизнерадостного младенца.
Через каких-то сорок минут она уже кормила маленькую Верочку грудью и нежно улыбалась ей. Когда мамочку уводили, я сидел у постели шестнадцатилетнего паренька, смотревшего на меня с восхищением и удивлением. Его я вылечил всего за восемнадцать минут. Не веря себе, он ощупал руками свой пах и чуть ли не плачущим от счастья голосом спросил:
— Авик, а у меня теперь будут дети? Меня мой доктор сразу предупредил, что они вылечат меня, но у меня уже никогда не будет детей и мне лучше всего уйти в монастырь.
— Сам пусть идёт в монастырь и повесится там на кресте. — С раздражением ответил я парнишке — А у тебя, Серёга, будет столько детей, скольких захочет родить тебе их твоя жена. А для этого парень, ты в первую очередь должен выучиться на кого-нибудь и получить хорошую профессию. Девушкам и на фиг не нужны всякие нищие лодыри, они имеют привычку выходить замуж за стоящих парней. Бандитом тебе тоже нет никакого смысла становиться. Они подолгу не живут.
Как я об этом и думал, тридцать первого декабря никому из врачей не было никакого дела до их пациентов. Обходы они совершали формально. Все в палате живы? Никто не умер? Ну, и славненько, идём в другую. Тем не менее даже в этот день было принято тридцать два маленьких пациента, но им не было суждено задержаться в онкоцентре надолго. По нашим расчётом утром третьего января наша целительская деятельность в нём закончится и его можно будет смело закрывать. Несколько медсестёр, примкнувших к нашему подполью, получили номера телефонов, чтобы приезжающие в Москву с больными детьми родители могли получить настоящую, а не так называемую медицинскую помощь. Приют Марии Магдалины был ведь создан не только для того, чтобы помогать тем, чья жизнь превратилась в кромешный ад. В Москве уже имелось полторы дюжины мест, куда можно было прийти и получить в них исцеление. К тому же все семь медсестёр изъявили самое горячее желание стать целительницами даже не смотря на то, что я сразу же сказал им:
— Девочки, мы за исцеление с людей денег не берём. Более того, мы сами даём им деньги, если они в них очень сильно нуждаются и живём только за счёт того, что наши бойцы смогли отнять у бандитов и прочих преступников.
К вечеру в онкоцентр всё же приехали все наши тридцать девять самых опытных целителей из Приюта и всех его отделений, а также ещё девятнадцать молодых, начинающих изучать магию ангелов в качестве поддержки. Это позволило мне пойти в самое сложное отделение, в платное. В нём работало много зарубежных врачей, имелась своя собственная охрана и система видеонаблюдения на порядок лучше, чем во всех остальных отделениях онкоцентра. Медицинское оборудование там тоже было самое лучшее. Проникнуть туда было сложно, но Вагон, разработав целую операцию, открыл мне в него доступ и я вместе с шестью ангелами-помощниками, нагруженными корзинками для пикника, набитыми продуктами, вторгся в него.
Один из парней Вагона, сменивший оператора на пульте, по моему сигналу открыл дверь, запиравшуюся на электронный кодовый замок, и я вошел в просторную, одноместную палату. В ней имелась своя ванная, туалет и даже кухня, а также стояла большая, нарядно украшенная новогодними игрушками ёлка. На специальной медицинской кровати лежала девушка лет семнадцати, а рядом, в кресле сидела моложавая, красивая женщина, очень сильно на неё похожая. Глаза девушки были закрыты, а её тонкие, исхудалые руки лежали поверх одеяла. Подойдя к кровати, я легонько кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание мамочки, и вежливым, ласковым голосом сказал:
— Мамочка, позвольте мне сменить вас в этом кресле и заняться вашей дочерью. Меня зовут Авик, я врач из Питера.
Женщина резко повернулась ко мне, пристально посмотрела на меня и негромко, но угрожающе сказала:
— Мы не вызывали никаких врачей из Питера. У нашей Инночки есть свой лечащий врач, профессор Ронсон из Америки. Её уже готовят к операции. Так что вы нам не нужны, Авик.
— Нужен-нужен, мамочка, — сказал я улыбаясь, — этот ваш профессор Американсон из Ронсонии собирается резать Инночку, сам не зная, что у него из этого выйдет, а я сейчас сяду в ваше кресло и просто исцелю её без каких-либо операций но так, что Новый Год, а он наступит уже через три часа, она встретит совершенно здоровой. Я ведь, мамочка, не обычный врач, а целитель и у меня на руках не умер ещё ни один пациент. Между прочим, — я показал мамаше красную пластиковую корзинку с продуктами, — тут у меня уже заготовлена бутылка безалкогольного шампанского для Инночки. В общем освободите мне место, мамочка, у меня в этой больнице ещё очень много пациентов и помимо вашей дочери, но вот как раз мимо неё я никак не могу пройти потому, что её состояние гораздо тяжелее, чем об этом думает ваш расчудесный американский профессор. Помимо нейробластомы, развившейся после травмы, у Инночки уже поражены лёгкие, про компрессионный перелом позвоночника сразу в двух местах я уже вообще молчу, но что самое страшное, сердечко вашей девочки стучит из последних сил.