Страница 24 из 134
Поехали с вокзала на извозчике. Едва Пархоменко увидали луганчане, как кинулись за ним. Откуда-то из переулка выскочил Вася Гайворон. Стоя на подножке пролетки, он рапортовал начальнику, но что именно, нельзя было разобрать из-за криков народа. Нельзя было разобрать также, что кричит крутолобый, уже в солдатской шинели, с бороденкой, макаровоярский парень Кирилл Рыбалка. Народ кричал:
— Пархоменко жив! Жив Пархоменко! Ура-а!..
Пархоменко встал, поднял руку. Извозчик натянул вожжи, и Кирилл Рыбалка схватил лошадь под уздцы.
— Зачем кричать? — сказал Пархоменко. — Будем дело делать. Это ничего, что я привел бронепоезд, важней его отремонтировать. И вообще я скажу, товарищи, если мы в тысяча девятьсот пятом году сделали кое-что, так какие же события сделаем теперь, когда получили полную жизнь и будем защищать ее!
Донецкие рабочие отряды шли через Зверево — Новочеркасск на Ростов-на-Дону. С юга же на Ростов наступали части кавказского фронта. Белые оказались отрезанными и только с большими потерями, совершенно расстроенные, прорвались через станицу Ольгинскую на Кубань. Но и там их ждала нерадостная встреча! В станицах собирались крестьянские партизанские отряды из иногородних. К ним присоединялись части казаков-фронтовиков. Добровольческая армия распадалась. Но в помощь ей, и вообще всей контрреволюции, двинулась армия германского империализма.
Глава восемнадцатая
Ступая на носки, секретарь, чтобы не тревожить соседей, ловко согнулся и через два стула сказал Пархоменко, товарищу председателя мобилизационного штаба Красной социалистической армии Луганского района:
— Комиссар казацкого эшелона казак Ламычев хочет доложить штабу.
Пархоменко оглядел собравшихся и кивнул головой:
— Зови. — Он взглянул на оратора, костлявого, с узкой бородкой и ядовито прищуренными припухшими глазами. Оратор ждал и даже не опускал вытянутой руки. — Да ты, Запасов, кажись, не окончил?
— Я далеко не окончил, — шевеля вытянутой рукой, ответил Запасов. — Но раз ты торопишься…
— Мы все торопимся. Немец не ждет.
— Но раз мы торопимся, я ограничусь выводом, что в эпоху империализма и пролетарских революций лозунг защиты отечества должен быть снят как реакционный.
И он сел.
Секретарь, мягко ступая, приоткрыл дверь. Вошли казаки и сели вдоль стены. Когда они усаживались, глаза у них часто моргали. Видимо, они опешили от духоты и дыма. Пархоменко перебросил кисет с табаком Ламычеву, засучил почти до локтей длинные рукава гимнастерки и сердито сказал:
— Так. Защита социалистического отечества — лозунг реакционный? Стало быть, наше собрание штаба о том, как бы побольше собрать добровольцев в Красную Армию, тоже реакционное? Стало быть, решение Центрального Комитета партии о том, что все члены ее должны записаться в Красную Армию, тоже реакционное? Слова Ленина и Сталина, что Советская Россия — отечество трудящихся и угнетенных всего мира, тоже? — Он глубоко вздохнул. — Противный ты, Запасов! Вот такие, вроде тебя, сорвали нам мир с немцами, подсунули Брест и привели немцев на Украину, когда старая армия демобилизовалась. Такие, вроде тебя, отдали весь фронтовой транспорт, оружие, припасы, продовольствие…
Запасов вскочил бледный. Губы его вздрагивали. Он крепко вытер ладонью рот и крикнул:
— На что ты намекаешь? На измену?
— Ты пойми! По-другому жить надо. Некоторые товарищи говорят мне, что Красная гвардия не в состоянии справиться с интервентами и внутренней контрреволюцией. Мне-то каково? Я Красную гвардию люблю, работал в ней, был начальником. А — понял! Понял, что Красная гвардия больше похожа на дружины тысяча девятьсот пятого года. Сейчас время другое, и армия должна быть другой!
— А как же с обучением армии? — ехидно спросил уже оправившийся Запасов. — Спецов вы всех считаете политически неблагонадежными?
— Не всех. Есть на нашей стороне честные люди. А главная школа — война.
Собрание переглядывается, шумит. Кто-то требует, чтобы Запасов с его контрреволюционными бреднями покинул комнату. Кто-то, зажав кисет с табаком, кричит:
— А как же, товарищ Пархоменко, с транспортом? Надо наладить. Мне поручили рабочие сказать о транспорте. Прошу слова!
— И мне слова!
— Тише, тише!
За окном сквозь резкий мартовский ветер слышны гудки заводов. Это начались митинги записи добровольцев в Красную Армию, митинги защиты социалистического отечества. Многим из собравшихся здесь надо на них выступать. Запасов, пытаясь затянуть собрание, хотел, должно быть, сорвать эти выступления. Ораторы, посмеиваясь, выходят. Они все-таки успеют. Война научила торопиться.
Война!
На столе пачки газет. Делегаты совещания берут длинные хрустящие листы, свертывают их и, размахивая свертками, бегут по лестнице. Хлопает дверь, наполняя штаб гулом гудков. Война!
Гинденбург и Людендорф считаются в Германии людьми дальновидными. Пятнадцать лет спустя, то есть в 1933 году, фельдмаршал Гинденбург все еще будет считаться дальновидным: он в надежде, что все-таки завоевание немцами России и Украины должно быть осуществлено, подсадит Гитлера и его фашистских молодчиков на германский трон! Сейчас, в 1918 году, Гинденбург, с помощью Людендорфа, предполагает осуществить следующее: организовать в Киеве центральное немецкое бюро по вывозу из Украины хлеба, мяса, корма для скота, угля и железа; кормить до отвала оккупационную армию, с тем чтобы резервами ее питать убыль в войсках Западного фронта; создать непроходимый идеологический ров от Хельсинки до Одессы, с тем чтобы через это заграждение совершенно не проникала «большевистская зараза» в Германию и далее. И, наконец, прочно укрепившись на Украине, повести войска на Кавказ, к нефти, а напившись досыта «черного золота», захватив Россию и Кавказ, устремиться дальше на восток.
В Киеве есть некое правительство — Центральная Рада, смертельно боящееся большевиков. Рада, разумеется, с огромным удовольствием начинает переговоры с немцами: кроме немцев, ей надеяться не на кого — украинский народ ненавидит ее. Переговоры Рады с немцами прерваны. Дело в том, что украинские рабочие и крестьяне сами желают есть свой хлеб, для себя выкармливать скот, сами жарить лепешки и пироги на масле своих коров, а главное, они сами хотят управлять своей страной и не зависеть от каких-то там германских генералов или капиталистов. Эти-то вот здравомыслящие мужики и рабочие гонят Раду из Киева! Рада бежит. Но, задерживаясь на различных перекрестках, она всячески помогала немцам. В Москве, как история показала, тоже созревала своя «рада», стремившаяся уничтожить Советскую Россию и Советскую Украину. В 1918 году Бухарин и возглавляемая им группа «левых коммунистов», совместно с Троцким и левыми эсерами, организовали заговор против советского правительства. Бухарин и его сообщники по заговору имели целью сорвать Брестский договор, свергнуть советское правительство, арестовать и убить В. И. Ленина, И. В. Сталина и Я. М. Свердлова и сформировать новое правительство из бухаринцев, троцкистов и «левых» эсеров.
Опираясь на Раду, надеясь окончить операции в месячный срок, германское командование бросило на Украину трехсоттысячную первоклассно вооруженную армию. 18 февраля 1918 года немцы начали оккупацию Украины. Месяц с небольшим спустя началось генеральное наступление немцев на франко-британском западном фронте.
Украинские рабочие и крестьяне, весь украинский народ с помощью великого своего брата — русского народа — сорвали план германского нашествия на Украину, тем самым сорвав весь эффект наступления немцев на западном фронте!
Война. Бронепоезда противника показываются на рельсах Украины. Триста тысяч тяжелых сапог интервентов стучат по дорогам Украины.
— Враг идет!
— Горе идет!
На перекрестках останавливаются брички. Помещики жмут друг другу руки, поздравляют с разгромом большевиков. Каждая бричка въезжает в свое поместье. Ее встречают причт в полном облачении, звон колоколов, хлеб-соль, шитые полотенца и немецкая продовольственная база, куда немедленно приглашают помещика, чтобы он помог вывозить хлеб, мясо, кожу, жиры.